»Две жизни» (ч.III, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
Мы мчались еще минут двадцать, и перед нашими глазами стали вырисовываться контуры стен с башнями, за ними верхушки деревьев, кое-где крыши домов. Мне показалось, что мы подъезжаем к целому городу. Я никак не ожидал, что дальняя Община расположена на такой большой территории.
— Я здесь никогда не была, Левушка, — сказала мне Андреева. — Несмотря на то что Али сам учил меня многому, что составляло запретную зону для других, он много лет подряд запрещал мне приближаться к этому месту. Я не могла понять, почему он налагал здесь свой запрет. Я никогда не спрашивала его об этом, так как давно поняла, что только обыватели рассуждают, получая те или иные указания Учителя.
Ученики же, получая их, знают, что им надо немедленно повиноваться и исполнять указанное. Сегодня я получила ответ на свой незаданный вопрос. Встреча, только что пережитая, разъяснила мне все. Мира в сердце, полной примиренности со своими собственными обстоятельствами, не было во мне до этой самой последней минуты.
Сейчас, прочтя жизнь не только этого несчастного, запутавшеюся добровольно в сеть зла, но и тех пятерых страдальцев, что послужили злу невольно, по неведению и принуждению, я нашла силу в своем сердце постичь закон мудрости в каждом явлении жизни человека. Горе и страдания невинных — по всем видимым, внешним признакам людей — меня возмущали. И вообще весь путь людей, в огромном большинстве идущих страданиями, меня выводил из всякого равновесия. Я готова была всем и вся раскрывать свои объятия, желая всем и каждому помочь. Главное, чего я не понимала, — мира не было во мне самой. И потому помощь моя сводилась к бунту, к вызову, к осуждению той или иной манеры действий людей, выше меня стоявших и обладавших всеми силами и возможностями помощи, как мне это казалось.
И это главное открылось мне сейчас. Я поняла, что не всегда можно помочь человеку, потому что в нем самом лежит первое препятствие к помощи. Человек бывает так закрепощен в своих предрассудках, что считает свою, на свой манер понимаемую верность какой-либо дружбе, любви или вере незабываемой, незыблемой истиной, величайшим светом и целью своей жизни. И такому упорно лично воспринимающему добро, лично воспринимающему всю жизнь человеку вся остальная Вселенная, с ее законом Жизни, кармой и следующими за ней по пятам закономерностью и целесообразностью, представляется мертвым хаосом, где на его долю выпадают не заслуженные им горести и муки. Али помог мне сейчас прочесть жизни только что встретившихся людей. Первый служил темным; отлично зная их цели и ища от них наград и возможности выхватить себе ряд ценностей жизни, как он их понимал. Устрашенный трудностью пути подле Али, он пожелал легкого достижения блеска, власти и богатства. Когда же понял, что у темных наука не только трудна, но еще страшна и ужасна, он бежал, обманул и дорого продал часть их дешевеньких секретов, которые ему удалось узнать. Час его расплаты с ними был бы более чем ужасен, если бы не милосердие И. Спасти его Али не мог, потому что в самом человеке нет больше ни одного аспекта Чистоты, дорогу к которому был бы в силах расчистить Али. И. поместит его в тайной Общине, где живут только такие же несчастные, связанные с темными, но бывшие когда-то в белых ложах Светлых Братьев Любви. Пять всадников, лица которых до сих пор хранят на себе следы пережитых ужасов, не могли быть спасены вовремя от злой силы. И. старался сделать это много лет назад. У этих безумцев был еще один друг, которому они верили, чтили его своим старшиной и во всем следовали за ним. Старшина объяснил им однажды, что его вызвал великий духовный владыка, чтобы дать ему высокое посвящение. На самом же деле он отправился к темным, обещал им привести пять новых рабов, если они откроют ему свои великие тайны. Путем огромных страданий, путем полного убийства в себе всех человеческих чувств: милосердия, доброты, любви, жалости, сострадания — он добыл у темных часть их тайн. Настало время уплаты. Он должен был привести к ним пять обещанных рабов — слуг беспрекословного повиновения всей шайке темных, по всему миру содержащей своих соглядатаев. Встреченные нами пять людей пылали верностью и любовью к своему старшине. И. предупреждал их через своих учеников о вероломстве их друга. Не один раз посылал он к ним гонцов, старавшихся раскрыть им глаза на истинное положение вещей. Наконец он нашел возможность сам увидеться с ними, рассказал им, что все призывы их друга — ложь, что он завлекает их в ловушку, где их ждет гибель у темных. Но и личное свидание с И. не помогло. То, что они в своем темном заблуждении называли верностью другу, заставило их служить темным по указанию их друга, якобы для его спасения. Страшный путь прошли несчастные, все больше и больше давая темным возможность овладевать ими, пока они на опыте не поняли, что были игрушками в руках изменника и отступника. Тогда, полумертвые от пыток и ужаса, они воззвали к И., моля его о смерти, если спасение для них уже невозможно. И милосердный И. спас их. Как много надо сил сердца, Левушка, чтобы человек понял Истину и Ее божественный Закон, который наш дерзостный язык пытается судить, даже не понимая, о чем говорит. Все сейчас стало мне ясно. Все слова Франциска сложились в стройную систему творческих сил, где все, что творит, может творить только в мире собственного сердца. Никакое искание Истины, пути освобождения или самоотверженной жизни в любви невозможны для человека, пока в нем нет полной примиренности…
Я не замечал ничего, что делалось вокруг меня. Слова Андреевой наводили на меня ужас, до какой степени личные страсти и восприятие закрывают глаза условными повязками. И потому, когда мой мехари внезапно остановился, я точно с неба упал от нарушенного вдруг ритма движения.
Мы стояли у самой стены, высокой, сложенной из белого гладкого камня, напомнившего мне стены домика Али. Несколько братьев в белых одеждах отворяли широкие ворота, за которыми был виден целый ряд фигур в белых, коричневых и серых одеждах. Когда мы въехали в ворота, я понял, что мы едем по короткой и широкой аллее сада. С трудом, с помощью Яссы и подоспевшего Никито, я сошел с седла, но И. немедленно своей рукой вложил мне в рот конфету, и я сразу почувствовал себя крепко стоящим на ногах.
Я бросился к Наталье Владимировне, с помощью дорогого Яссы помог ей выпутаться из всех ее покрывал и тесемок, предоставив Никито снять с седла леди Бердран.
Бедная женщина была так разбита, что Лалия и Нина, подбежавшие на помощь, увели ее, почти неся на своих плечах. Что касается Андреевой, то она была крепка и свежа, точно и не ехала весь день по пустыне.
К И. подошел старец в белой одежде, с посохом в руках, с таким светлым, сияющим лицом, точно весь он двигался в облаке света.
— Добро пожаловать, Учитель, вовремя, ах, как вовремя ты приехал, дорогой, — говорил он, обнимая И. и целуя его руку. И. отдал глубокий поклон старцу, поцеловал его руку, в которой тот держал посох, и ответил:
— Мир тебе, Раданда. Пославшие меня шлют тебе новые задачи, но не раскрепощение от них.
Как бы легкое облачко мимолетной грусти промелькнуло на светлом лице старца, но через мгновение оно снова засияло радостью, он оглядел всех нас чудесными синими глазами.
— Задачи новые, значит, и Свет придет новый. Мир тебе и пославшим тебя. Я думал, что выполнил меру своих вещей. Значит, я ошибся. Придите, друзья, в мои объятия.
Он обратился ко всем нам. Каждого из нас он обнимал и благословлял. Каждому он заглянул в глаза, каждому улыбнулся и каждому шепнул какое-то слово, но так тихо, что его слышал только тот, к кому оно было обращено. Мне он сказал: — Пиши о людях просто.
Хотя я и привык уже к тому, что многие и многие люди обладали способностью читать не только мысли, в данный момент обуревавшие человека, но могли, почти мгновенно, прочесть весь его характер и все его способности, меня поразило, что старец ответил мне на вопрос, который уже много времени тревожил меня.
Многие давали высокую оценку моему произведению. Рассул — последний, кто говорил со мной о нем, — еще больше раздул во мне огонь творческого беспокойства, который сводился, в общем, к двум словам: как писать? И вдруг старец в пустыне разрешил мои тревоги одним словом: «Просто». Да, он указал мне путь. Его слово объяснило мне главную силу писателя в его изображении типов людей, но… какая бездна мудрости должна звучать в сердце человека-писателя, чтобы сказать о жизни другого или о своей — «просто».
