Флотская богиня - Сушинский Богдан Иванович (книги без сокращений .TXT) 📗
– Лучше признайся, – нежно взъерошил пальцами ее стриженые волосы отец, – что никогда не воспринимала эти слова с обидой…
– А ты признайся, что всегда стремился видеть во мне сына, мальчишку.
– Признаю, – грустновато улыбнулся Гайдук.
– Вот я и старалась постепенно становиться им, быть похожей на тебя. И ведь получалось же…
– Порой мне кажется, ты даже перестаралась.
Как бы там ни было, а большую часть ночи девушка решила провести на лавке, прятавшейся за калиткой, в зарослях сирени: пусть взрослые поговорят, попрощаются, повздыхают…
Евдокимка много раз подмечала, что родители по-прежнему как-то не по-семейному, с непозволительной, как она считала, для их возраста, пылкостью, влюблены друг в друга. Причем так считала не только она; знакомые тоже порой подтрунивали над этой парой, особенно над Николаем, время от времени, под застольную вольность, напоминая ему: «Да успокойся ты наконец, ветеринар! Никто твою Серафиму уже не отобьет, она давно твоя. Что ты до сих пор так обхаживаешь ее, словно до венца потерять боишься?» На что, загадочно улыбаясь, Гайдук многозначительно отвечал: «В самом деле, боюсь. Уже столько лет со мной, а все не верится, что эта женщина принадлежит именно мне, а не кому-то другому, более достойному».
На фоне бытия – то вечно цапающихся, то безразличных к своему семейному житию соседей – Николай и Серафима Гайдуки представали некую старомодную, явно заплутавшую в чувственных дебрях юношеской влюбленности, пару. Сколько помнит себя, Евдокимка гордилась такой любовью родителей, ей нравилось исподтишка наблюдать за их ухаживаниями. Взаимная привязанность отца и матери порой радовала Евдокимку своей лебединой верностью, а порой откровенно забавляла наивной заботливостью. Тем более что их история смахивала на некое провинциальное подобие истории Ромео и Джульетты – с размолвкой родителей, ночным побегом несовершеннолетней Серафимы из родного дома и скитаниями студента-жениха по обителям родственников…
И все же собственную будущую семью Евдокимка видела совершенно не такой, как у родителей. Потому что пылкость и влюбленность свою они проявляли в основном на людях – артистично. На самом деле уживаться со столь властной, почти с презрением относящейся к его профессии ветеринара, женщиной, каковой являлась Серафима Акимовна, отцу было очень трудно. Впрочем, это уже являлось тайной их семьи…
13
Генерал от абвера оказался прав: барон был в достаточной степени предоставлен самому себе, чтобы позволить Ранке разделить с ним славу первопроходца бункер-логова «Буг-12». К тому же в его руки попал начальник службы безопасности объекта, которого барон успел завербовать. «Будь в штате твоего отдела хотя бы один такой проныра, как этот старший лейтенант войск СС, с его подготовкой и знанием русского языка, – сказал себе Ранке, – ты бы чувствовал себя значительно увереннее».
Ко времени прибытия Ранке на аэродром, русский помощник коменданта гарнизона, как официально именовался теперь Гайдук, успел обозначить очертания замаскированной взлетной и рулежной полос секретного аэродрома и снова оказался в полном распоряжении Штубера.
Подполковник Ранке попытался было лично допросить русского, но тот отвечал слишком охотно и почти заученно, давая понять, что обо всем, что знал, уже рассказал офицеру-эсэсовцу, и добавить ему нечего. Сам оберштурмбаннфюрер безучастно наблюдал за попытками Ранке, всем своим видом демонстрируя, что нет ничего бессмысленнее, нежели допрашивать уже основательно допрошенного им и завербованного пленного. «Во всяком случае, факт моего личного допроса бывшего начальника службы безопасности засвидетельствован, – Ранке решил превратить эту неудачу в служебную формальность. – Слова из рапорта “в результате допроса русского офицера удалось установить…” произведут должное впечатление на адмирала».
– Значит, вы утверждаете, что карты-схемы этого подземелья нет? – спросил Ранке, завершая с помощью своего переводчика беседу с русским.
– Это у меня нет карты, – медленно, с безразличным видом объяснил Гайдук. – Но вообще-то она существует.
– И вам приходилось видеть её? – налег подполковник грудью на стол.
– Однажды. Мельком. Во время визита сюда какого-то генерала, то ли энкаведистского, то ли обычного, армейского – точно не знаю, поскольку появился он в гражданском, а представляться на «Буге-12» было не принято. Просто я слышал, как один из сопровождавших военных назвал его «генерал-инспектором». Кстати, возник этот «инспектор» уже после того, как строительство прекратили.
Теперь фон Штубер, сидевший чуть в сторонке, у окна, оживился. На лице его появились проблески интереса к происходящему.
– И что же? – нетерпеливо поинтересовался Ранке, впервые задав вопрос на русском.
– Очевидно, генерал потому и появился здесь, что в Кремле все еще решали: следует ли возобновлять строительство этого бункера, или же окончательно заморозить его, чтобы со временем уничтожить построенное?
– Меня интересует не личность генерал-инспектора в гражданском, а карта здешних подземелий. Говорите же, Гайдук, говорите! Не заставляйте выдавливать из вас по слову.
Прежде чем ответить, русский оглянулся на фон Штубера, как бы испрашивая у того разрешения, а затем пожал плечами:
– Это был огромный чертеж. Он охватывал и старые выработки, то есть катакомбы, оставшиеся здесь с незапамятных времен, и новые, проложенные заключенными. Целый лабиринт ходов, в том числе и под рекой, на левобережье Буга, а также в ближайший лес. Под землей должны были появиться какие-то большие залы, возможно, склады и казармы, а также просто крохотные комнатушки. Да только, в большинстве своем, все это существовало только на бумаге.
– Не все, майор, не все, – обронил Штубер, не желая разочаровываться в масштабах того, что им с подполковником предстояло увидеть под землей.
– Я к тому, что построено было не так уж и много. Грунт в здешних местах твердый: в основном дикий камень да гранит; ни с киркой, ни даже с отбойным молотком особо не разгуляешься.
– Неужели у начальника службы безопасности не имелось плана объекта? – задал Ранке свой последний вопрос.
– Не имелось; очевидно, секретность объекта не позволяла, – Гайдук произносил все это спокойно, как профессионал, понимающий: сведения, предоставляемые им противнику, теперь не стоят и ломаного гроша.
Штубер и подполковник переглянулись. Продолжать допрос не имело смысла – простая потеря времени. Решив, что остальные вопросы зададут уже во время путешествия в бункере, они приказали майору вести их вниз.
14
Оранжевый диск луны то одаривал окрестную степь своим голубоватым сиянием, то неожиданно скрывался за серой вуалью тучки, вместе с которой плыл в вечернем сумраке.
– Это кто здесь лунатизму предается?
Увлекшись своими размышлениями, Евдокимка не сразу обратила внимание на возникшие из придорожных зарослей силуэты мужчин, однако голос признала без всяких сомнений – он принадлежал тому не очень вежливому офицеру морских пехотинцев, с кем она случайно встретилась у подбитого самолета. Да и рослая, плечистая фигура ночного скитальца соответствовала образу, успевшему запечатлеться в ее девичьем воображении.
– Она самая и предается… – с наигранной грустью поведала Евдокимка.
– Позвольте представиться: лейтенант Лощинин. Сергей Лощинин, если помните…
– Да, помню, лейтенант Лощинин, помню вашу атаку. Еще бы: взять штурмом подбитый самолет с погибшим экипажем…
– Э, нет, попрошу без искажения фактов, – столь же наигранно обиделся лейтенант. – Я попросту обязан был появиться на месте падения. По приказу и обстоятельствам военного времени: самолет-то – вражеский.
– Ну да, ну да, – вроде бы согласилась с его доводами Евдокимка, но тут же съязвила: – Не каждому боевому командиру посчастливилось начинать войну с такого геройства.
Она хотела уточнить «…как убиение раненого летчика», но вовремя, и вполне благоразумно, воздержалась. Все-таки речь шла о враге; к тому же лейтенант очень четко объяснил свой поступок, назвав его «выстрелом милосердия». И вообще ему, человеку военному, виднее.
