Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич (мир книг TXT) 📗
Эта любознательность, хоть и не слишком обрадовала Пашу Недосекина, выглядела вполне законной, тем более что Петр Иванович заранее за нее извинился и объяснил, не вдаваясь в подробности, что иначе просто нельзя: дело, дескать, намечается серьезное, не исключена возможность ментовской подставы, а Паша, как ни крути, в прошлом работал в силовых структурах. Поэтому отвечал Недосекин хоть и без лишних подробностей, кратко, но зато исчерпывающе. Услышав про контузию, Петр Иванович спросил: "Припадки?" Этот обидный, по сути дела, вопрос тоже был задан как-то так, что Паша не обиделся: было понятно, что это не праздное любопытство, а законный интерес человека, не желающего провалить тщательно спланированную операцию из-за чьего-то внезапного недомогания. Поэтому Паша ответил, что припадков у него не бывает, только изредка случаются головные боли, да и то вполне терпимые, и еще алкоголь после контузии разбирает его быстрее и основательней, чем прежде.
Петр Иванович при этих словах покосился на почти не тронутую Пашину рюмку, кивнул этак понимающе, с одобрением и наконец перешел к делу.
Ясно, что в подробности он по первому разу не вдавался, а сказал лишь, что намечается крупное дельце, связанное с проникновением в хорошо охраняемый музей и изъятием оттуда некоторого количества старинных золотых побрякушек, камешков и прочей бижутерии. При этом он счел нужным подчеркнуть, что речь идет не о банальном налете на витрину с рыжьем, каких навалом в любом ювелирном магазине, а о деле по-настоящему солидном, вроде тех, которые чаще случаются в кино, чем в реальной жизни.
Петр Иванович так и сказал: "Такое дело, как то, что мы затеваем, только по телику и увидишь. "Тринадцать друзей Оушена" смотрел? А "Гудзонского Ястреба"? Ну, вот..."
Тут Паша, конечно, насторожился. Потому что в молодые свои годы многое повидал и знал: на свете полным-полно людей, которые выглядят как все, а то и получше, а в голове у них при этом такая каша... Был у него, к примеру, школьный друг, отличный парень, не дурак выпить, пройтись по бабам и подраться и при этом умница, каких мало, – Паше в этом плане было до него, как до Парижа на карачках. В одной драке ему крепко дали по башке, и с тех пор, оставаясь все тем же распрекрасным товарищем, Пашин знакомый уже после третьей рюмки начинал горячо и очень убедительно втолковывать окружающим, что планету Земля исподволь, тайно захватывают марсиане – устраняют одного за другим самых умных и влиятельных людей, маскируются под них и начинают проводить свою политику, направленную, сами понимаете, на установление полного контроля над планетой, глобальное изменение климата по образу и подобию своего, марсианского, и поголовное истребление человечества...
Другой Пашин знакомый, тоже вполне нормальный мужик, до сих пор боролся за построение коммунизма. Ни хрена про этот свой коммунизм не знал и не понимал, а просто верил в него, как другие верят в Бога, и, стоило разговору за столом зайти о политике, принимался орать, колотить кулаками по столу и с пеной у рта выкрикивать бессмысленные лозунги, которые ему вбили в башку на заре туманной юности – сначала в пионерской организации, а потом в комсомоле...
Так что, услыхав про ограбление, спланированное по голливудскому сценарию, Паша Недосекин насторожился. В ограблениях он ни черта не смыслил, однако значение выражения "хорошо охраняемый" ему было понятно. А значение было очень простое: только сунься – костей не соберешь.
Он как раз размышлял над тем, как бы это поделикатнее послать уважаемого Петра Ивановича к чертовой матери, когда тот заговорил снова. "Я вижу, ты считаешь меня психом, – сказал он спокойно. – Во-первых, ты ошибаешься, а во-вторых, где ты видел, чтобы так называемые "нормальные" сделали хоть что-то стоящее?. С их "нормальной" точки зрения, ты, между прочим, тоже псих, да еще какой! Недаром для тебя в этом занюханном городишке работы нет. И не будет, не надейся, потому что ты такой, каков ты есть. В ОМОН тебя не возьмут по состоянию здоровья, в армию тоже, а без адреналина ты жить не можешь, я же вижу. Ну, скажи, что тебе терять? На что ты рассчитываешь, чего ждешь? Пока Сало тебе "тэтэшник" в руку вложит и пошлет на рынок? Тоже мне, карьера... Сядешь в два счета, и притом ни за что. А я тебе предлагаю настоящее дело. Ну?"
Все это были, конечно, слова, но слова правильные. Павел и сам так думал бессонными ночами, когда голова раскалывалась от боли и хотелось кого-нибудь убить – не за что-то и не ради чего-то, а просто так, от ненависти к тому полурастительному существованию, которое он теперь вел. Терять ему действительно было нечего, кроме квартиры, которая, если честно, успела осточертеть ему хуже горькой редьки. Когда сидишь круглые сутки в четырех стенах, потому что тебе некуда пойти и нечем заняться, даже дворец очень быстро превращается в тюрьму, в ненавистный застенок. Что уж говорить о двухкомнатной "хрущобе", давно нуждающейся в ремонте, который не на что сделать!
Короче говоря, Паша согласился, хотя и не сразу. После этого его познакомили с "коллегами", как их называл Петр Иванович, и посвятили в план предстоящей операции. План этот выглядел далеко не таким безумным, как могло показаться, – конечно, при том условии, что каждый из его новых "коллег" был именно тем, за кого себя выдавал. Времена узкой специализации наступили уже давно и, кажется, не думали кончаться. Петр Иванович это учел и подобрал команду в полном соответствии с требованиями эпохи. Каждый умел делать что-то одно, но зато умел хорошо, как никто, и каждый отвечал за свой участок работы. Ограбление планировалось, как секретная операция войсковой разведки, и это очень понравилось Недосекину. Все-таки Петр Иванович был правильный мужик; чувствовалось, что в недавнем прошлом он, как и Паша, носил камуфляж и погоны, только на погонах этих красовались не лычки, как у Недосекина, а офицерские звезды, о размере и количестве которых оставалось только догадываться.
Назвали Паше и сумму, на которую он мог рассчитывать в случае успеха. Сумма оказалась такой, что ради нее действительно стоило рискнуть. Поэтому Недосекин послал к черту последние сомнения и с головой окунулся в подготовку к налету, тем более что его обязанности были не слишком сложными. Он был, по словам Петра Ивановича, "стрелок на подхвате", и подготовка его заключалась в основном в изучении поэтажных планов музея и тренировках с новым для него оружием – пневматическим ружьем, которое стреляло не пульками и не шариками, а специальными дротиками, вроде тех, с помощью которых добывают крупных хищников для зоопарков и отлавливают бродячих собак.
Петр Иванович не торопился. До назначенного дня оставалось больше месяца, когда Павлу опять позвонил Сало и предложил встретиться в "Веселой вобле". Он сказал, что дело очень важное, и Павел, который вовсе не горел желанием снова увидеться с этим уголовником, был вынужден согласиться. В конце концов, это Сало познакомил его с Петром Ивановичем, помог вернуться к настоящей, полной напряжения и риска, истинно мужской жизни...
Сало не стал долго ходить вокруг да около, а сразу выложил карты на стол. У него было к Павлу деловое предложение – так, по крайней мере, он это назвал. Сало предложил Недосекину работу – разовую, но очень хорошо оплачиваемую – и выдал аванс в размере пяти тысяч американских долларов. За успешное выполнение работы ему было обещано еще десять, и Сало не стал скрывать, что отказ или неудача также не останутся без соответствующего "вознаграждения". "Такой расклад, братан, – объяснил Сало, – что деваться тебе некуда. Меня в угол зажали, а я, видишь, тебя зажимаю. Короче, если не сделаешь, что у тебя просят, или капнешь кому, тебе не жить. По-любому не жить, понял? Я тебя не пугаю, я тебе дело толкую, как оно все в натуре случится, если станешь вести себя как баран".
Пораскинув мозгами, Павел пришел к выводу, что быть бараном ему нет никакого резона. Здесь, на гражданке, были свои законы, совсем не те, что на войне, и Недосекин давно понял, что лучше им подчиниться. Иначе его очень быстро затопчут. Плетью обуха не перешибешь, и кодекс чести, утверждающий, что бегство позорно, не работает, когда на тебя с ревом и лязгом мчится тепловоз... Надо просто блюсти собственную выгоду, заботясь о том, чтобы тебе ничего за это не было, и только при этом условии ты станешь хозяином жизни.
