За правое дело (Книга 1) - Гроссман Василий Семенович (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
Потом он задремал: мирное и быстрое мелькание теней перед глазами, мягкий ход автомобиля успокаивали. Внезапно он открыл глаза, точно чья-то рука сильно встряхнула его. Но автомобиль по-прежнему ехал по дороге. Семёнов, видимо взволнованный чем-то, негромко сказал:
— Не слишком ли влево я взял?
— Может быть, спросить? — сказала Агриппина Петровна. — Я хоть и здешняя, и то дороги не знаю.
Где-то рядом у придорожной канавы громко и чётко стал стрелять пулемёт.
Семёнов, оглянувшись на Михаила Сидоровича, пробормотал:
— Вроде заехали.
Женщины, сидевшие на заднем сиденье, зашевелились, Агриппина Петровна закричала:
— Куда ты, чёрт, завёз, на самую передовую?
— Да какая там передовая, — сварливо ответил ей Семёнов.
— Надо обратно повернуть, — сказала Софья Осиповна. — А то ещё завезёте нас к немцам.
— Не назад, вправо надо сворачивать. Я слишком круто влево взял, — сказал Семёнов, всматриваясь в темноту и притормаживая машину.
— Назад поворачивай! — властно сказала Софья Осиповна. — Баба ты, а не фронтовой водитель.
— Вы не командуйте, товарищ военврач, — сказал Семёнов, — я машину веду, а не вы.
— Да вы уже не вмешивайтесь, пусть шофёр сам решает, — сказал Мостовской.
Семёнов свернул в боковую улочку, и снова замелькали заборы, серые стены домов, невысокие деревца.
— Ну как? — спросила Софья Осиповна. Семёнов пожал плечами:
— Вроде так, но мостика не должно бы быть, или я запамятовал.
— Надо остановиться, — сказала Софья Осиповна. — Как только увидите кого-нибудь, затормозите и расспросите хорошенько.
Семёнов некоторое время вёл машину молча, потом с облегчением сказал:
— Правильно едем, узнаю район, свернём ещё разок вправо и к заводу выедем.
— Вот видите, беспокойная пассажирка, — наставительно сказал Мостовской.
Софья Осиповна сердито засопела и не ответила.
— Давайте, следовательно, так сделаем: сперва меня отвезут на завод, а потом уж вас к переправе, — предложил Мостовской. — Мне обязательно нужно секретаря обкома, а то он уедет с завода обратно в город.
Семёнов резко затормозил автомобиль.
— Что случилось? — вскрикнула Софья Осиповна.
— Сигналят остановиться, вон фонариком светят, — сказал Семёнов, указывая на людей, стоявших посреди дороги, один из них поднял красный карманный фонарь.
— Боже мой! — сказала Софья Осиповна.
Несколько человек с поблескивающими автоматами окружили машину, и один из них с расстёгнутым на груди кителем, направив на помертвевшего Семёнова оружие, негромко и властно сказал:
— He, ruki werch! Sdawajsia!
Мгновение длилась ужасная, каменная тишина, та тишина, во время которой задержавшие дыхание люди осознали, что малые случайности, определившие эту поездку, вдруг превратились в непоправимый и ужасный рок, решивший всю их жизнь.
Вдруг заголосила Агриппина Петровна:
— Вы меня не трогайте, я в прислугах жила, я у него, вот у этого, за кусок хлеба в прислугах жила!
-Still, Schweinehunde! [Тихо, собачьи свиньи!], — крикнул немец и замахнулся автоматом.
Через десять минут после энергичного и грубого обыска задержанных отвезли на командный пункт немецкого пехотного батальона, чьим боевым охранением была задержана заблудившаяся в сталинградских пригородах машина.
Новиков в Москве остановился у товарища по академии, полковника Иванова, служившего в оперативном управлении Генерального штаба.
Иванова он видел редко: тот работал дни и ночи, случалось, что по три-четыре дня не приходил домой, спал в своём служебном кабинете.
Семья Иванова находилась в эвакуации в Шадринске, на Урале.
Когда Иванов приезжал с работы, Новиков первым делом спрашивал его: «Что слышно?», — а затем они вместе рассматривали карту, обсуждали невесёлые новости.
Когда Новиков узнал о массированном налёте немецкой авиации на Сталинград, погубившем многие тысячи мирных людей, и о прорыве к заводам немецких танков, им овладела мучительная тревога.
Он не спал всю ночь: то ему представлялись на берегу Волги чёрные немецкие гаубицы и самоходные орудия, ведущие огонь по пылающему городу, то он видел Евгению Николаевну, бегущую среди дыма и пламени. Ему хотелось броситься на Центральный аэродром и полететь на скоростном самолёте в Сталинград.
До рассвета Новиков не спал; он подходил к окну, шагал по комнате, подолгу стоял над картой, расстеленной на столе, пытался разгадать ход и судьбу начинающегося городского сражения.
Рано утром он позвонил по телефону Штруму. Он надеялся, что Штрум скажет: «Уж несколько дней, как Евгения Николаевна приехала со всей семьёй в Казань». Но телефон молчал, видимо, Штрум уехал.
В такие дни, как этот, особенно тяжело было бездеятельное ожидание, а Новиков не работал.
В Наркомате Обороны, в Удравлении командных кадров, куда он пришёл в день приезда в Москву, ему велели оставить номер своего телефона и ждать вызова. Время шло, а его не вызывали. Какое состоится решение, Новиков не представлял. Его фронтовой начальник Быков, не объясняя причин, по которым Новиков должен был выехать в Москву, вручил ему засургученный пакет с личным делом.
Новиков почувствовал, что в одиночестве и бездеятельности этот бесконечно длинный день он не в состоянии провести, — надел новый китель, начистил сапоги и отправился в Наркомат Обороны.
Он долго прождал в прокуренном, многолюдном бюро пропусков, наслушался историй о превратностях майорских и подполковничьих судеб и, наконец, был вызван к окошечку, получил пропуск.
Принял его награждённый медалью «За боевые заслуги» капитан административной службы, тот, что в день приезда в Москву ставил штамп на командировочном предписании Новикову.
Капитан расспросил Новикова о том, как он устроился, и сочувственно сказал:
— Зря вы, однако, сегодня пришли, ничего для вас нет пока. По-моему, о вас ещё не докладывали начальнику Управления.
В комнату вошёл худощавый капитал и, поздоровавшись, подвинул флажок на школьной карте, висевшей меж окон.
Затем оба капитана обронили по словцу о положении под Сталинградом.
Капитан, сидевший за столом, посоветовал Новикову зайти к подполковнику Звездюхину, который будет докладывать его дело, подполковник может точнее сказать о сроках.
Капитан позвонил по телефону, подполковник оказался на месте, и капитан объяснил Новикову, как пройти к нему.
Подполковник Звездюхин, сутулый человек с бледным лицом, быстрым движением белых, длинных пальцев, перебрал картонки в картотеке и сказал: — Составление доклада, товарищ полковник, я ещё не закончил, потому что не прибыли запрошенные мною из штаба фронта бумаги, боевые характеристики. — Он посмотрел на карточку и добавил: — Тут у меня помечено — запрос послан тотчас же, на следующий день после вашего прибытия, следовательно, дней через пять документы будут получены... Тогда, не теряя часа, доложу начальнику. — А быть может, меня начальник сегодня примет? — спросил Новиков. — Вы не могли бы посодействовать мне в этом?
— С удовольствием, товарищ полковник, — ответил Звездюхин и усмехнулся: С удовольствием, если б это имело смысл, но ведь на основании словесных объяснений вопрос не может решиться, нужны документы, документы.
Слово «документы» он произнёс особо веско, сочно, оно сразу выделилось среди его монотонной и вялой речи.
Новиков понял, что ему не ускорить движения колос, простился со Звездюхиным, который обещал его вызвать, как только будут новости.
Когда Звездюхин поглядел на часы и подписал Новикову пропуск, тот почувствовал сожаление, — что так быстро закончил разговор. Будь это в какой-нибудь другой день, Новиков, вероятно, стал бы сердиться на Звездюхина, поспорил бы с ним, но сегодня ему таким тяжёлым казалось одиночество, что он был благодарен и Звездюхину, и часовому, проверявшему пропуск, и дежурному, выписывавшему пропуск, за одно то, что они нарушили его тревожное одиночество.
