Проклятие любви - Гейдж Паулина (список книг TXT) 📗
Он поставил лампу на туалетный столик, взял маленькое медное зеркальце и взглянул в него. Ты глупый старик, – сказал он себе, придирчиво оценивая черные мешки под слезящимися глазами, огрубелую, обветренную, дряблую кожу, лоб, изрезанный глубокими морщинами, и сухую, туго натянутую кожу на бритой голове. – Брось все, выйди в отставку, отправляйся домой в Ахмин. Но он знал, что не сделает этого. Не сейчас. Пока члены его семьи продолжают существовать, чтобы навсегда сохранить власть, за которую они боролись в течение нескольких поколений. Он имел обязательства и перед Тутанхатоном, и перед своей внучкой Анхесенпаатон. Он угрюмо улыбнулся зеркалу.
– Ты лжешь себе, глупый старик, – прошептал он. – Ты надеешься, что Хоремхеб совершит то, о чем невозможно и помыслить, и тогда тебе будет позволено править регентом за спиной Тутанхатона, если смерть не призовет тебя раньше.
Узнав о безуспешном и унизительном разговоре Эйе со Сменхарой, Хоремхеб ожидал, что дядюшка фараона вот-вот согласится принять участие в его заговоре, но дни проходили, а от него не было никаких известий. Несмотря их на соперничество, Хоремхеб ценил политическую дальновидность Эйе и в глухие ночные часы, лежа в тишине без сна, раздумывал, почему Эйе не хочет действовать. Может, он что-то упустил? Причины, неочевидные для его собственного, прямолинейного ума, но ясные для Эйе с его дипломатическим мышлением. Почему убийство фараона может быть нецелесообразным? Хоремхеб пытался представить себе все последствия подобного заговора. Он не испытывал недостатка в поддержке, хотя и знал, что он не в фаворе при дворе, как и все люди Эхнатона, за небольшим исключением. Он с пристрастием расспрашивал своих офицеров. Доверие солдат к нему несколько пошатнулось, после того как он столкнул их с Суппилулиумасом, но это, казалось, не должно было лишить его их поддержки, если он захочет получить корону.
Он пытался припомнить, когда у него окончательно оформилась идея, что он может стать фараоном. Когда умерла императрица и с ней вера Египта в неограниченную власть, которая всегда была связана с царствующей семьей? Когда он угрожал фараону в бытность его царевичем? Или это случилось многими годами раньше, когда он посмотрел на фараона и впервые увидел в нем всего лишь неуверенного, страдающего египтянина, зависимого от него и ищущего его дружбы? Он знал, что для Эйе возвращение стабильности Египта должно начаться с восстановления владычества Амона и постепенного возобновления дипломатических отношений с теми странами, что еще оставались верны империи. Он сам был не согласен с этим. Прежде всего, необходимо было укрепить защиту границ от хеттов, попытаться снова наложить руку на бывшие вассальные сирийские провинции, стабилизировать положение в Нубии и только тогда возвращаться к внутренним проблемам страны, для разрешения которых потребуется очень длительный срок. Не было времени ждать, пока Эйе попытается действовать по-своему. Казалось, у того нет ощущения крайней необходимости решительных действий в связи с угрозой вторжения хеттов, которое могло начаться буквально завтра, и означало потерю независимости Египта на вечные времена. Тогда все рассуждения, касающиеся сохранения божественности фараона и узаконивания Амона как главного божества Египта, стали бы бессмысленными. Сначала спасти Египет, – думал он, беспокойно ворочаясь рядом со спокойно спящей Мутноджимет, – даже если это значит разрушение могущественной династии, которая началась от божественного предка Сменхары Тутмоса Первого многие хенти назад, когда гиксосы были изгнаны с этой земли. Величайшая угроза безопасности Египта – это сам Сменхара, средоточие всей наследственной власти. Его нужно убрать. Но если я убью его, на трон взойдет Тутанхатон, и за ним будет стоять Эйе, упорно отказываясь от любых военных решений наших бед. Чего можно добиться убийством? Будет ли Эйе более сговорчивым, когда Сменхары не станет? Это были вопросы, ответы на которые появятся, лишь когда дело будет сделано.
Готов ли я навлечь на себя проклятие богов за такое деяние? – спрашивал он себя ночь за ночью в неподвижные глухие часы. – Конечно, они знают, что я всю свою жизнь верно служил бы своему царю, если бы он был того достоин. Но он был недостоин. И Сменхара такой же. Но египтяне служат своему фараону не потому, что тот достоин того, чтобы ему служили, – напомнил он себе. – Они отдают свою преданность неизменной искре бога в человеке, той вечной сущности, переходящей неизменно от царя к царю. Однако Эхнатон нарушил эту связь. Существует ли она еще? Я не знаю.
Много дней он боролся с собой. Мутноджимет с друзьями уехала на север, в Джаруху и Дельту, праздновать завершение сева. Он стоял в своей колеснице за городом, наблюдая за тем, как упражняются его солдаты; солнце вспыхивало на полированных остриях тысяч копий, и свет его с трудом пробивался сквозь тучи висевшей в воздухе удушающей пыли. Часто, слушая донесения осведомителей, которых он давно внедрил в поместье Эйе, он боролся с желанием пойти к носителю опахала, признаться в своих колебаниях и спросить совета у старика. Он знал, что ему хочется раскрыть свои планы, как-то избавиться от постоянного чувства вины за деяние, которого еще не совершил. В какой-то момент он даже решил подойти к Нефертити с предложением о заключении брака, но отверг эту идею с презрением, которого она и заслуживала. Вдовствующая царица давно утратила его доверие и уважение.
Наутро первого дня фаменоса он проснулся с уже созревшим решением. Он спокойно позволил слугам одеть себя, съел немного сушеных фиг и выехал на плац. С тех пор как армия потерпела постыдное поражение, он приказал проводить постоянные маневры, марш-броски и военные учения. Этим утром он сидел под балдахином, придирчиво наблюдая за тем, как ударные подразделения на колесницах огибают препятствия. День был приятно теплый, задувал легкий ветерок, небо было васильково-синее, и полукруг скал отбрасывал на песок прохладную тень, но Хоремхеб пребывал в тяжелых раздумьях, безразличный к окружающей его красоте. Когда промокшие от пота, обессиленные солдаты повернули к конюшням, он подозвал к себе начальника, который пользовался его наибольшим расположением. Нахт-Мин поклонился и опустился на ковер, стягивая с головы синий льняной шлем и вытирая им лицо.
– Я все еще недоволен солдатами из части «Сияние Атона», – сказал он, кивая с благодарностью, когда Хоремхеб пододвинул к нему вино. – Похоже, они думают, что если они элита, то это ниже их достоинства – учиться управлять колесницей, так же как и уметь сражаться. Я указал им, что возниц всегда убивают первыми, и кто тогда будет править лошадьми этих самодовольных идиотов? Да, нам всем надо было учиться.
– Так мы и учились. – Хоремхеб улыбнулся. – И многие из нас до сих пор носят шрамы от тех учений. – Он подождал, пока молодой человек осушил свою чашу, потом проговорил: – Нахт-Мин, я хочу, чтобы ты послал кого-нибудь в Тжел с моим поручением. Мне требуются услуги наемного убийцы из меджаев.
Нахт-Мин невозмутимо кивнул. Он знал, от кого зависит любое его продвижение по службе.
– В наших отрядах пустынной полиции служит много меджаев, а это гораздо ближе, – возразил он. – Маху может быстро доставить одного из них из Синая.
– Нет. Я не тороплюсь и хочу, чтобы это был человек, который хорошо показал себя в деле и, более того, который никогда не бывал в окрестностях Ахетатона. Я хочу, чтобы его доставили ко мне в дом, а не поселили в казармах. Сколько это займет времени?
Нахт-Мин немного подумал.
– Тжел – наш самый удаленный форпост на азиатской границе. Возможно, месяц. Некоторые меджаи служат наемниками у хапиру. Ты хочешь, чтобы это был иноземец?
– Да, – помедлив, ответил Хоремхеб. – Иноземец очень бы подошел. Не стоит говорить, что это личное дело.
– Я понял.
Хоремхеб знал, что Нахт-Мину не нужно было повторять указания дважды. Он тут же сменил тему и, поговорив еще несколько минут о пустяках, отпустил его.
В последующие несколько недель Хоремхеб и ел, и спал лучше и временами даже забывал, что его план приведен в действие. У него были достаточно крепкие нервы, чтобы спокойно ждать, что теперь судьба пошлет ему. Мутноджимет вернулась из Дельты бледная и пресыщенная, устало поцеловала его и четыре дня провалялась в постели. Он устроил вечеринку на ладье для высших чинов. Он молился местному божеству своего родного селения Хнес и еще Амону.
