Тайные знаки - Сашнева Александра (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Отлегло.
Андрэ.
С Андрэ не получилось. Опять короткие гудки.
Решив, что все утренние дела завершени, Марго собралась пойти в клинику и сделать чертовы анализы для Фирмы. С Жака денег точно не получить, в «Големе» тоже дадут через месяц, а как она будет этот месяц жить?
Марго проверила карманы — двадцать франков (монетами) и остатки проездной карточки (желтая картонка с коричневой магнитной полоской. Ключ от Парижа. Ключ от квартиры Поля. И под воротником шпажка ювелира.
В рюкзаке… Ну там все — не важно. Русские стихи, кисти, краски, пара трусов. Нищенка.
Или монахиня.
В «Голем» Марго заявилась почти как к себе домой. Она с удовольствием пришлепывала ладонью темные прямоугольники возле всех мыслимых и немыслимых дверей, и наслаждалась тем, что они ей послушны.
В кабинете 146 Марго напялила на голову шлем и принялась обустраивать «зигзулины». Настроение было — супер, и принц не появлялся. Не предлагал свалить попить кофейку. А вот у Дизи не катило.
Она то и дело выметалась из кабины. То в кафе, то в дабл. Видно они вчера все-таки отметили, если не появление новенькой, то что-то свое. Около трех Дизи вышла и пропала. Марго даже забыла, что в кабине еще кто-то был.
Последнее задание поглотило Марго целиком (то, что оно было последним, стало ясно уже по его завершении). К заданию прилагалось условие: пять пересечений. Марго совсем потерялась во времени и пространстве, чувствуя себя маленьким чипом, нарисованной схемкой огромного силиконового механизма. В какой-то момент ее даже проглючило, что она и есть вся эта машина, завязанная в Сеть и летящая вместе с Землей по Солнечной орбите. И что нечто огромное, вмещающее в себя всю мировую сферу, звезды, космос, свет, тьму и все, что называется веществом, это огромное ведет с Марго диалог. Только слова его не человеческие и не звериные. Вспышки Солнца, звезд и дыхание Пустоты — вот его слова. И Марго — буква в его слове.
И Марго явилось, что она должна составить из заданных фигур композицию, уводящую в Пустоту. Вызывающую пустоту. Пустоту, дополняющую именно это мгновение мира до совершенства.
Комп засигналил неизвестным маркером, но съел задание.
Тут же появился принц и сообщил, что Марго следует немедленно отключиться и взять один выходной. Он напомнил, что Марго еще не прошла медицинские тесты, и посоветовал не затягивать с этим, так как от этого зависит качество договора, который Фирма предложит Марго.
Марго сдернула шлем и впала в даунский ступор.
Не шевелиться, не думать, не смотреть, не слышать…
Кто-то смотрит. Как тогда в комнате, когда упала люстра. Пальцы. Холодеют пальцы и в точке хе-гу изморозь. Льдяный холод по каналам.
Оглянулась — никого. Но ощущение того, что там кто-то есть не пропало. Марго затаила дыхание и постаралась состредоточиться мысленно там, где чувствовала чужое присутствие. Вскоре проявился тусклый мерцающий силуэт. Силуэт поднялся и направился прямо к ней. Он что-то говорил, как профессор в Питерских снах, но Марго слышала только бу-бу-бу. Марго внезапно отрубилась совсем и уже на грани обморока увидела, как силуэт исчез в стене.
— Эй, проснись! — разбудил ее голос Дизи.
Мар тряхнула головой.
— Фу! Какой странный сон мне приснился!
— Какой?
— Будто в том пустом кресле был кто-то и ушел сквозь стену.
— Да?! — Дизи задумчиво посмотрела в угол и добавила откуда-то издалека. — Мы уже заказали выпивку в кафэ для нашей вечеринки. Ты не можешь отказаться.
— Почему?!
— Потому что — не можешь. Потому что у нас важное сообщение для тебя.
— Черт! — выругалась Марго. — Но у меня стрелка в шестнадцать тридцать у Помпиду.
— Ты успеешь. Кстати! Советую тебе пойти прямо сейчас к Рэй и сообщить ей об этом. Можно уйти и так, но это не приветствуется.
— Спасибо, что предупредила, — поблагодарила Марго и вылезла, покачиваясь, из кресла.
Тошнота. Надо зайти в дабл и поговорить с «белым другом.» — Пока, — сказала Марго, выходя, но Дизи уже одела шлем и ничего не слышала.
Марго поплелась по мерцающему белым светом белому коридору.
«Ветер в открытые окна»
Оборотень выпиливал узоры на гитаре, а Плесень молотил дерьмовых раздолбанных барабанах. Сама Катька блажила в восьмидесятидоларовый AKG. Дешевенькие корейские комбы все это усиливали и выплескивали на головы неформальной европейкой молодежи, скучковавшейся вокруг русских лабухов. Они спели всех «битлов», кое-что из Мьеркури, «Скорпов», Курта Кобейна. Покатил, кстати, и Цой, и даже «Марсельеза» была воспринята публикой с пониманием и благодарностью. Дошло до «Подмосковных вечеров».
В открытом кофре Оборотня выросла серебристая кучка. Кто-то кинул пачку сигарет, голландец с рыжим ежиком на голове аккуратно положил фирменный аптечный косяк, бутылку пива поставил немец.
Иностранные песни закончились, закончились и русские, а публика все не уходила. Пипл радостно хлопал русским и, подбадривая, требовал еще песен.
— Давай, Катька, выкручивайся! — показал кулак Оборотень и показал кулак.
— Пошел ты! — огрызнулась Катька через плечо. — Играй! Фа диез мажор, ми мажор…
— Да ты долбанулась? Я ж не клавишник! — выругался Обор.
— Тогда сам пой! — вызывающе наыбчилась Стрельцова. — Сказала «Фа диез»! Значит «фа диез!» — Ну, дальше, — пошел на попятную гитарист.
И Катька, вспомнив, что у нее с собой есть бумажка с гармошками, нашла ее в кармане и кинула Обору по ноги.
— Ага, — сказал тот и замолотил по струнам. — Черт! Наколбасила! Зараза! Мы же не джаз-банда, а рок! Трэш твою мать!
— Иди в задницу! — ласково улыбнулась Катька и после восьмерки тактов вступила.
«Ветер в открытые окна…»
Где-то после второго повтора первого куплета — иностранцы все равно ничего не поймут — из толпы к кофру выскочила девышка с раскосыми восточными глазами, в драной куртке и потертых джинсах. Единственное, что на ней было приличного — бульдоги. Хорошие тяжелые бульдоги. Но когда девушка повернулась, чтобы убежать, Стрельцова заметила, что и бульдоги старенькие, со скотчем на заднике.
Девушка исчезла, а Катька вдруг заподозрила нечто. Нечто волнующее. Чудесное. Но осознание этого волнующего и чудесного притормозило ее настолько, что она спела куплет еще и в третий раз.
В кофр полетели еще купюры и пивные банки (полные).
А Плесень, молотивший по раздолбанным барабанам заорал:
— Давай еще раз!
Когда Катька начала петь куплет в третий раз — французам какая разница? — появился Эдик. Взъерошенный, как воробей, встревоженный и нервный. За ним принесло хмарь, холодный ветер, и закатное солнце покраснело. Ветер перелистал тетрадочку, и Катька увидела, что там стихи. Эдик стрелой метнулся к кофру и схватил эту тетрадку, как сокровище или гранату. Как что-то непостижимое и в то же время неизбежное.
Ни слова не спрашивая, басист рванул туда же, куда убежала раньше девушка, положившая в кофр тетрадку.
Стрельцова оборвала песню на полуслове и, бросив микрофон в кофр, побежала за Эдом, оставив изумленных лабухов одних. Толпа приветственно расступилась перед певицей, и каждый норовил ободряюще шлепнуть ее по плечу.
Катька выкарабкалась на волю и припустила уже наугад, совсем потеряв Эдика из вида.
Но и все-таки она нашла его.
Тот стоял на углу, около Помпиду и с досадой смотрел вдаль, будто мог узнать, на какой машине укатила неизвестная девушка.
— Ну ты чумной! — выдохнула Стрельцова.
— Мазафака! — выругался Эдик. — Ладно. Пойдем. Ничего сейчас не изменить.
Он медленно побрел назад. Катька дернула плечом и поплелась за Эдом. Шла и путалась — то ли она завидует неизвестной девушке, то ли сочувствует Эдику и хочет помочь ему найти незнакомку, то ли досадует, не понимая абсолютно логики его поступков.
Эд стал чужим и далеким.
— Послушай! — воскликнула Катька. — Я ни в чем не виновата, что ты на меня дуешься?
