Наваждение (СИ) - Мурашова Екатерина Вадимовна (читать книги бесплатно .TXT) 📗
– Давай, давай! – заторопила, дергая за подол.
– Уж больно что понимаешь, – буркнула Неонила, весьма, впрочем, польщенная. И продолжала, удвоив энтузиазм:
– «Руки их меж тем переплелись сами собою»…
Шурочка, остановившись за смородинными кустами, радостно заметил:
– Обалдеть.
Марья Ивановна шагнула вперед, с твердым намерением взять Неонилу за ухо да отругать примерно: нашла тоже сказку для трехлетнего дитяти! Но остановилась. Загляделась на Людочку.
Ну, вот что особенного? Дитя как дитя. Сидит, болтает тощенькими ножками, русые волосы над слишком высоким лбом кое-как прихвачены лентой (Неонила, вместо этих дурацких книжек, лучше причесала бы ребенка!), розовые оттопыренные уши – прозрачные, как лепестки… До сих пор Маша не то, что не любила маленьких детей – просто не знала, как с ними обращаться. Сюсюканье и кудахтанье, так натурально выходившее у всех егорьевских женщин, ей не давалось. Попробовала когда-то с племянниками… те как зашипят: не подходи! – она и отступилась. С тех пор, стоило поглядеть на троих зверенышей, сразу вспоминала, как стояла перед ними неловкой дурой. Может, оттого и эта брезгливая неприязнь, которую в последние годы так трудно стало скрывать.
Да и зачем они ей, дети? У нее – Шурочка, один за всех; более чем достаточно. И то, что при одном звуке Людочкиного голоска в ней что-то больно сжимается и хочется схватить девочку на руки, спрятать, уберечь от неведомых и страшных напастей – все это ровным счетом ничего не значит.
– Слушай, мам, а ты попроси Софью Павловну: может, она тебе ее насовсем отдаст?
Маша изумленно обернулась к сыну – он смотрел на нее, безмятежно моргая, закусив зубами травяной стебелек. Хотела что-то сказать, но не нашла слов. Шурочка объяснил с легким вздохом:
– Ну, не слепой же я, вижу. Тебе как раз такую надо. Может, и внучка бы сошла… Но я, ты ж понимаешь, в обозримом будущем жениться не собираюсь.
– Шурочка!.. – сумела таки выдавить Маша.
Он засмеялся. Неонила испуганно ойкнула, книга шлепнулась в траву. Людочка протянула:
– Тетя Маша! – и заулыбалась во весь рот.
– Молоко пить! – строго сказала Маша, едва удерживаясь, чтобы тоже не расплыться в такой же бессмысленной младенческой улыбке.
– Скажи, Мишка, только честно, а ты, после всего… Ну, я знаю, что ты тогда в Петербурге сумел почти все превратить в деньги, и эти твои алмазы, и Англия… Ты теперь очень богат?
– Сонька! Тебе нужны деньги? – глаза Туманова радостно и предвкушающе блеснули. Софи поморщилась, вспомнив, как когда-то он пытался удержать ее, покупая ей все подряд. По всей видимости, с тех пор он не особенно изменился. – Я тебе дам! Что ты собираешься?… Впрочем, нет, не говори, мне все равно. Скажи только: сколько?
– Да не нужны мне твои деньги! – фыркнула Софи. – Я все эти годы тоже сложа руки не сидела, у меня теперь свои есть… Я хотела тебя попросить вот что: ты, если не разоришься от этого, то купи у Машеньки Гордеевой прииск, или продай ей, или деньги вложи, или что она там вообще от тебя хочет… Пусть там прибыль небольшая выйдет, или вовсе никакой…
– Опять о других печешься… – некрасиво усмехнулся Туманов. – Не надоело еще? Машенька-то Гордеева как на тебя глянет, так едва от злобы не задыхается, а ты…
– Ну и что ж с того? – Софи намотала на палец локон. – Надо же всю эту злобу как-то разгребать, что ли… Если можно что-то деньгами наладить, так это еще очень просто и легко выходит. Обычно-то не так… Мы как раз с Измайловым намедни на эту тему говорили…
– А ты слышала историю о том, как сын Марьи Ивановны ставки принимал? В том числе и на то, станем ли мы с тобой любовниками?
– Слышала, конечно. От Веры. Вера за нас пять рублей выиграла. Очень смешно. Мне Шурочка даже нравится, честно. У него мозги по оригинальной мерке сшиты, а это дорогого стоит. Я тут даже посоветоваться с ним думала… Хотя, конечно, скорее всего, мошенник из него выйдет, а более – ничего… Так что ж? Ты мне зубы не заговаривай! Сделаешь по моей просьбе то, на что там Машенькины чаяния направлены?
– А если откажусь?
– Я тебе сегодня вечером не отдамся! – темпераментно воскликнула Софи.
– И что: разве у меня теперь есть-таки какой-нибудь еще выход? – дурачась и подражая еврейскому местечковому акценту трактирщицы Розы, спросил Туманов, подхватил Софи на руки и закружил по комнате.
Она закрыла глаза от счастья и прижалась лицом к его теплой и сильной шее.
…В этом зимовье, слепленном из лиственничных бревен самоедами, однажды на святки – четверть века назад – они с Петрушей Гордеевым напились вусмерть и спали двое суток. Дрова в печке прогорели, мороз был, само собой, крещенский… Как не замерзли? Ни до, ни после он так не пил. Да и тогда – не в охотку, а для какого-то дела понадобилось. Николаша долго разглядывал бревенчатую стену с торчащим мхом и паклей, тупо вспоминая, какое же у него тогда было к Петеньке дело. Так и не вспомнил. В голову лезла ерунда: как дышали смолой сосновые поленья и рубиново переливалась моченая брусника в туеске, как деловито сновала, устраивая себе лежбище, Петина Пешка (первая? Или уже вторая?)… мокрой псиной от нее пахло, конечно, и он брезгливо морщился… Да, сейчас бы тогдашнюю-то грязь!
Сейчас в зимовье пахло не псиной, а плесенью и дерьмом. И ногами, не мытыми отродясь. Сгорбившийся на лавке Кныш источал эти ароматы, как какая-нибудь сандаловая свечка в гостиной у петербургских теософов. Кныша приходилось не только нюхать – с ним надо было еще и разговаривать.
– Совсем вы, разбойнички, шерстью заросли.
– Да ладно, барин, – Кныш дернул головой, по его ленивой интонации было очевидно: болтай что хочешь, да только и мы тебе не разбойнички, и ты нам не барин. Память у Кныша была отменная, и Николашу он узнал сразу. – Сказывай, что делать, а то зря сидим.
– Повтори еще раз, где эта Атаманова заимка?
– Да на Черном озере, на самом. Там страннички-богомольцы понарыли землянок. Голытьба, кресты нательные и те – на копейку десяток. Ихнему-то благородию Карпу Платоновичу когда еще говорили: разберись! Сколько там, в скитах этих, супостатов…
– Этот Карп Платонович – он уже знает?
– Все знает.
– И что?
– Да что. Сидит, репу чешет. Решается, – Кныш раздвинул губы в медленной ухмылке. Из-под длинной верхней губы зубов не было видно, казалось, их нет вовсе. – Вы не сомневайтесь, барин. Решится. Эта барынька, она и ему тоже… как-то эдак…
Он замолчал, а Николаша отвернулся, с силой потер ладонью лоб – боролся с нервным смехом. Нет, представьте, какова барынька! Всем ухитрилась наступить на хвост, даже Загоруеву. Кто на нее молится, кто проклинает. А кто – сразу и то, и другое.
Господин барон Шталь, пожалуй.
– А долго будет решаться – свистнем в Большое Сорокино, казачки и без него дорогу найдут.
– Главное, знать, что свистеть.
– Как же, барин. Мы, может, и не сильно грамотные, но соображаем. Домогатский Григорий Павлович с сестрицей и сообщниками. Все эти не наши фамилии, они, знаете, сами в голову лезут. Был бы Иванов-Петров, может, я б и не запомнил.
– Хорошо. Это дело уже пусть идет как идет. Теперь о другом.
Николаша, стараясь держать себя в руках и не торопиться, полез в карман за бумажником, вынул пачку денег, начал пересчитывать.
– Вот, – он бумажником подвинул горку банкнот по неровной поверхности стола – к Кнышу. – Это за англичанина. Сделаешь – будет еще столько же.
Кныш насупился. Сумма предлагалась как раз достаточная для того, чтобы оставить при себе всякие сомнения. Да к тому же – что особенного делать-то? Ну, взять мистера за жабры. Ножиком перед ним помахать: подпиши документ! Подпишет, куда денется. Эти европейские господа, они только на вид матерые…
– Шурочка, проходи сюда. Я вот хотела с тобой посоветоваться…
– Всегда к вашим услугам, Софья Павловна! – обманчиво наивные глаза паренька просто-таки лучились от любопытства.
