Миры Империума - Лаумер Джон Кейт (Кит) (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
Сделав два перекрестных разреза, я отогнул края кожи вокруг раны. Иронель вела себя словно обученная медсестра, следуя за каждым моим шагом и даже ни о чем не спрашивая. Пока она держала разрез открытым, я простерилизовал на огне проволочный крючок и с его помощью поставил обломки кости на место. Закончив, я закрыл рану. Рузвельт все еще дышал. Иронель зашила разрез красной шелковой нитью и села рядом с ним, глядя на его лицо. Я нашел себе подходящий угол и отправился спать.
Я проснулся оттого, что на лицо мне падал свет. Иронель сидела рядом со мной, и ее лицо казалось в полумраке мертвенно-бледным.
— Ричард... я боюсь за Питера.
Я встал и подошел к Рузвельту. Он лежал на спине с закрытыми ввалившимися глазами и искаженным в мучительной гримасе лицом, что-то хрипя сквозь сжатые зубы и царапая пальцами простыню.
— Нет...— донеслись до меня сдавленные слова,— Никогда... не склоняй головы... лучше... разрушение навеки...— Его голос перешел в бессвязное бормотание.
Я коснулся пальцами его шеи. Кожа была горячей, словно раскаленное железо. Рана на лбу опухла и воспалилась.
— Мне очень жаль,— сказал я.— Но нам нужны лекарства, которых у нас нет.
— Ричард,— прошептала девушка.—- Чазз говорит, что мы должны отнести Питера к нему.
Я посмотрел на нее: на ее большие темные глаза, рыжие локоны, прилипшие к белой коже.
— Его нельзя трогать.
— Но... Чазз не может прийти сюда, Ричард!
Я взглянул на Рузвельта. В медицине я не слишком разбирался, но мне уже приходилось видеть умирающих. Я поднял его, и девушка повела меня через темные залы, среди черных лиан и упавших статуй, в полную разнообразных запахов ночь.
В высохшем фонтане посреди заросшего травой сада резвились каменные русалки. Иронель раздвинула кусты, росшие сквозь трещину в бассейне, и перед нами открылось отверстие. Крутые каменные ступени вели вниз, откуда пахло грибами и влажной глиной. Иронель шла впереди. Когда мы оказались внизу, она осветила моим фонариком покосившиеся полки, заполненные пыльными винными бутылками. В дальнем конце помещения зиял пролом, напоминавший гигантскую крысиную нору, из которой воняло, словно из обезьянника в зоопарке.
Иронель, казалось, этого не замечала. Она подошла к дыре и крикнула:
— Чазз, это я, Иронель, и Ричард, мой друг. Мы принесли Питера!
В ответ раздалось нечто напоминавшее скрежет трущихся друг о друга камней. Иронель повернулась ко мне.
— Чазз говорит, что мы можем его внести.
Я спустился в дыру, которая вела в туннель с гладкими стенами, прорытый во влажной земле. Туннель извивался, опускаясь все ниже, пока не уперся в неровную стену из бугорчатой мокрой кожи. Иронель посветила на стену, и я увидел лицо шесть на шесть футов, с широким крючковатым носом и ввалившимися веками, которые поднялись, открыв глаза размером с баскетбольные мячи. На щеках и скошенном морщинистом лбу росли волосы, грубые, словно шерсть мамонта. Там, где волос не было, виднелась черная чешуйчатая кожа, покрытая складками, подобно носорожьей шкуре. Из-под красных губ показались щербатые зубы, похожие на могильные камни. Рот открылся, и раздался фохочущий рев.
— Он говорит, чтобы его положили сюда,— перевела Иронель.
Я сделал так, как она просила. Рузвельт лежал словно труп, бледный как смерть. Громадные глаза окинули его взглядом. Изо рта высунулся язык, похожий на розовое пуховое одеяло, попробовал на вкус воздух и снова исчез.
— Он сокрушил камни,— проревел голос на этот раз более отчетливо — или, возможно, я уже начал привыкать к подобным звукам.
— Он не знал, Чазз, дорогой,— умоляюще сказала Иронель.— Он никому не хотел причинить вреда.
— Камень ударил меня,— прорычал Чазз. Гигантский череп слегка повернулся, и показался край запекшейся черной коркой ссадины, в которую поместилась бы моя рука.
— Бедный Чазз... тебе очень было больно?
— Не очень, Иронель.— Лицо снова повернулось к нам, и по кожистой щеке сползла слеза, которой вполне хватило бы, чтобы наполнить чайную чашку.— Не бойся за Чазза. Чазз в полном порядке, Иронель.
— Так ты можешь помочь Питеру? Чудовищные глаза снова уставились на лежащего без сознания Рузвельта. Веки наполовину опустились, словно морщинистые кожаные заслонки.
— Попробую,— прогрохотал монстр.— Я чувствую боль... в этом месте. Очень страшная боль, но не она убивает Питера. Нет, это то, что тянется... здесь и здесь! Но я пытаюсь... пытаюсь оттолкнуть их...— Голос перешел в бормотание, подобное треску ледника, тающего под весенним солнцем.
Рузвельт пошевелился, издал слабый звук. Иронель положила руку ему на лоб. Посветив фонарем, я увидел, что его лицо постепенно обретает цвет. Он вздохнул, беспокойно задвигал руками, потом застыл. Дыхание его выровнялось.
— Арррх,— прорычал Чазз.— Дурное все еще в нем, Иронель! Я пытаюсь его излечить, но чую дурное, которое все еще там! Лучше я сразу его убью...
— Чазз, нет! — Иронель бросилась к Рузвельту, прикрывая его своим телом.— Ты не можешь!
— Я чую дурное внутри его,— повторил Чазз.— И меня это пугает!
— Он всего лишь человек, Чазз, он сам так сказал. Так же как и Ричард! Ричард, скажи ему! — Иронель схватила меня за руку.— Скажи Чаззу, что Питер наш друг!
— Что именно дурное ты в нем чувствуешь, Чазз? — спросил я.
Тот повернул ко мне свои чудовищные глаза.
— Когда падают камни, я их чувствую,— ответил он.— А когда я проник внутрь его, я снова почуял то же самое. Там, в красных пещерах его спящего мозга, таятся черные мысли, Ричард. И ради них он готов уничтожить весь мир.
— У себя дома он весьма важная персона. Он прибыл сюда, чтобы попытаться спасти мир. Да, он совершил ошибку и в результате едва не погиб. Не думаю, что сейчас он может причинить кому-то вред.
— Я видел его в своих снах, когда спал здесь под землей,— прорычал Чазз.— Зачем он пришел сюда, Ричард? И зачем пришел ты? Ибо тебя я тоже видел во сне. Ты несешь проклятие этому миру, и он тоже. Но я не знаю, чье проклятие сильнее.— Он снова зарычал.—Я боюсь его, Ричард. Но ради Иронель я предоставляю его своей судьбе. А теперь заберите его от меня. Разум его болен, и боль эта вонзается мне прямо в сердце.
Я поднял Рузвельта и отнес его обратно по вонючему туннелю в комнату Иронель.
Утром она разбудила меня, принеся золотистую дыню на золотом блюде и гроздь красных виноградин размером со сливы, и сказала, что Рузвельту уже лучше. Я подошел к нему — он все так же лежал на спине, без сознания. Никаких особых изменений я не заметил, но температура, похоже, упала до нормальной, выровнялись также пульс и дыхание. Возможно, я оказался лучшим нейрохирургом, чем думал.
Иронель показала мне свое королевство: нижние этажи здания, в котором она жила, сад, то, что осталось от улицы после землетрясения. Падавшие сквозь листву лучи раннего утреннего солнца создавали ощущение безмолвной зловещей красоты. Иронель вела меня за руку, показывая небольшие цветочные клумбы в укромных местах, чистую воду в бассейне, который, вероятно, когда-то был прекрасным фонтаном, разбросанные камни среди буйной травы — остатки гипсовой статуи.
Мы спустились по выщербленным мраморным ступеням под громадными старыми деревьями и выкупались в пруду, поднялись на разрушенную башню, откуда через украшенное каменными фигурами окно видны были другие башни, торчавшие над джунглями. Вечером мы сидели на скамейке в саду, слушая уханье, ворчание и шипение ночных созданий, бродивших совсем рядом. Иногда она заговаривала со мной, рассказывая о своих друзьях и играх, или напевала странные песни без слов, а иногда просто отстраненно улыбалась, словно радуясь просто тому, что живет. Мне хотелось задать ей множество вопросов, но я ни о чем не спрашивал. Она чем-то напоминала спящего ребенка, и мне не хотелось ее будить. Ночью она пришла ко мне в постель и спала со мной, словно маленькая девочка.
Прошел еще день, и Рузвельт пришел в себя, после чего, слабо улыбнувшись, снова заснул. На следующий день он уже был в сознании. Казалось, он вновь стал прежним, к нему вернулись уверенность в себе и прочее — если не считать ввалившихся щек. По его словам, он ничего не помнил о том, что случилось после того, как мы встретили девушку.
