Янтарные глаза одиночества - Землякова Наталия Геннадьевна (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Я только боюсь, что вместе со мной будет плакать лишь дождь,
Ведь только двое – я и он – знаем, что ты была на самом деле,
Но мы не знаем, как же будем жить, если ты вдруг уйдешь.
Никто не будет знать – ни я, ни дождь.
Ляля затихла в его руках, чтобы не пропустить ни слова. А когда Андрей замолчал, попросила:
– Спой еще раз, пожалуйста.
– А я не могу повторить. Я ведь только сейчас это придумал, на ходу.
– Жаль, – вздохнула Ляля. – Такая песенка чудесная. Мне таких никто никогда не пел.
Она погладила его по лицу и неожиданно очень серьезно попросила:
– Андрей, тебе нужно побриться. Ты колючий, я боюсь, что могут остаться следы.
– Нет, я не хочу сейчас бриться, – помотал головой Железнов. – Я точно знаю, что порежусь. И будет море крови. Ты этого хочешь?
– Море крови … – печально покачала Ляля чуть растрепанной головой. – Этого не будет – никакой крови, вообще ничего ужасного не случится. Я помогу тебе. Согласен?
– Согласен, – кивнул он с мрачным выражением лица, потому что после спетой песни в нем вдруг пропали все желания – не хотелось даже обнимать эту теплую, нежную, но все-таки чужую женщину. А уж при мысли, что придется целоваться, стало совсем тоскливо. Неожиданно Андрею Железнову почти до обморока захотелось спать. Наверное, не надо было пить столько виски на голодный желудок.
– Ну же, идем, – она изо всех сил попыталась сдвинуть его с места. – Давай, держись за меня.
Ляля взяла его под руку неожиданно так крепко и уверенно, словно у нее был давний и хорошо отрепетированный сценарий, как надо сдвигать с места мужчину, который выпил слишком много и сам уже не способен ни на какое движение вперед.
Андрей покорно повис на ней, такой хрупкой и такой маленькой. Он только механически передвигал ноги – шаг, еще один, раз – два, раз – два. Все остальное делала она – направляла в нужную сторону, следила за тем, чтобы он не ударился о дверной косяк, подставляла стул, на который усадила его почти с материнской заботой и нежностью. Андрей вспомнил, как они танцевали в ресторане, только тогда она висела на нем, словно тяжелый груз. Но груз этот совсем не был ему в тягость – наоборот, нравилось, что она так зависит от него, окончательно и бесповоротно. Ведь если бы тогда он выпустил ее из своих рук, то она непременно упала бы на вытертый сотнями чужих подошв паркет, и ее одежда, окрашенная во все возможные оттенки шампанского, была бы безнадежно загублена.
А сейчас настала ее очередь. Поэтому она почти притащила его на себе в ванную, усадила на стул и что-то ищет в шкафчике – наверное, бритву или, может быть, крем для бритья.
– Ляля, он справа, там, кажется, еще немного осталось, – улыбнулся Железнов слегка смущенно. Он был на сто процентов уверен, что крема для бритья у него нет. По крайней мере, он точно помнил, что когда брился дней пять назад, то пришлось пользоваться обычным мылом.
– Андрей, она немного тупая, – Ляля провела пальцем по лезвию бритвы. – Но не волнуйся, я буду очень аккуратна – ты даже не почувствуешь ничего. Только времени больше уйдет на то, чтобы сделать из тебя красавца. А крема совсем не осталось. Но ничего, я потом дам тебе свой, чтобы раздражения не было.
Она намочила руки, взяла кусок мыла и энергично его потерла, чтобы получилось побольше пены.
– Хорошо, – зажмурился от удовольствия Железнов, когда она нежно приложила свои руки, окутанные густой, переливающейся пеной, к его давно не бритому лицу.
Ему понравилось тепло, которое он снова ощутил, соприкоснувшись с Лялей, точнее, с ее руками. А она тем временем начала медленно гладить его щеки, укрывая их воздушной пеной, которую сделала из куска дешевого мыла. Кажется, «Земляничного». По крайней мере, пахло оно слегка забродившим вареньем.
– Ляля, я люблю тебя! – произнес Железнов громко.
– Молчи, ничего не говори, – приказала она, поморщившись. – А то я могу тебя поранить.
Андрей покорно затих. Только подумал, что любовь – это когда два человека одновременно превращаются в якорь друг для друга, который вовсе не тянет ко дну, наоборот, дает ощущение того, что ты на этом свете отныне не один. А значит, шторма больше не страшны, они никогда не унесут тебя в открытое море. Но если даже такое несчастье и случится, то ты не погибнешь, не пойдешь ко дну – ведь тебя изо всех сил будет держать на поверхности железная сила взаимной любви.
Ляля неторопливо водила бритвой по лицу Андрея. Она делала это почти профессионально – точно знала, в каком месте надо немного надавить, а в каком – ослабить, чтобы случайно не поранить это еще совсем недавно чужое для нее лицо с немного выдающимся вперед подбородком. Она так старалась, что даже начала тихонько сопеть от напряжения. А может быть, совсем по другой причине…
А Железнову было очень хорошо. В какой-то момент он даже заснул, убаюканный ее ласковыми движениями. Его не пугало, что он сидит перед Лялей такой покорный, такой расслабленный и безоружный, в то время как она уверенно держит в своих маленьких, но сильных руках опасную бритву. Никогда ни одной женщине до этого момента он не доверял настолько, чтобы закрыть глаза и подставить свое лицо – делай с ним что хочешь. Хочешь – сделай его еще более красивым, гладким и чистым. Хочешь – порежь на миллионы кусков своими ласковыми руками. Что она говорила про кровь?
– Слушай, а где ты так брить научилась? – вдруг очнулся Железнов. Его неожиданно ударила в солнечное сплетение неизвестно откуда взявшаяся ревность. Поэтому спросил он грубо.
– В парикмахерской работала, когда совсем молодой была, – просто ответила Ляля, которую не смутил ни вопрос, ни интонация, с которой он был задан.
– А что ты там еще делала?
– Ну как что? Все, что обычно делает помощник мастера, – убирала, подметала, подавала. Потом вот научилась брить. Клиентам нравилось.
– Волосы, что ли, подметала? – брезгливо поморщился Железнов.
– И волосы тоже, – пожала Ляля плечами, обтянутыми тонкой шелковой тканью цвета слоновой кости. И сняла с лезвия пену, которая стала похожа на смесь соли и перца.
– М-да, – покровительственно протянул Андрей. – Странно.
– Жизнь такая – сегодня одно, завтра другое. Надо уметь приспосабливаться. А если будешь слишком брезгливой, то с голоду рано или поздно подохнешь.
– О, Лялька! Да ты философ! – засмеялся он, желая как-нибудь исхитриться и сменить тему разговора на более легкую. Чтобы вернулось ощущение покоя и снова стало хорошо.
Андрей Железнов больше всего на свете ценил это состояние – когда ему по-настоящему хорошо. И незачем было затевать это разговор – про волосы, про ее прошлую жизнь. Да и про настоящую тоже. Зачем? Разве это сделает его хотя бы немного счастливее? Но он все-таки не удержался и задал еще один вопрос:
– Ляль, а ты зачем меня решила побрить? Ты что, не любишь колючих мужиков?
– Я мужиков вообще не люблю – только мужчин, – холодно ответила она. – А еще не люблю, когда следы остаются. Ходишь потом неделю с таким лицом, словно его наждачкой терли.
Он почувствовал, что она начала злиться. Железнов только не понял из-за чего. Но больше решил не спрашивать ее ни о чем. Ему надоело говорить. Захотелось действовать. Он притянул Лялю к себе, усадил на колени и быстро стянул с нее топ. Когда он увидел под ним светло-бежевый атласный бюстгальтер, то конечно же не удивился, а начал нетерпеливо снимать с нее юбку, пытаясь с ходу угадать, как и в каких местах она застегнута.
– Подожди, – прошептала Ляля и дотронулась губами до его уха.
Кажется, даже поцеловала, но он, увлеченный битвой с непокорной юбкой, которая никак не хотела сдаваться, этого даже не заметил.
– Ну же, я говорю – подожди! – громче, чем нужно, воскликнула Ляля. – Я сама!
Она подчеркнуто грациозно, как профессиональная танцовщица, встала с его колен, расстегнула какие-то только ей известные пуговицы, и юбка, как по волшебству, тут же упала на пол возле ее ног, обтянутых прозрачными чулками. А вот трусы на Ляле оказались черного цвета – обычные стринги без всякой отделки. Железнов даже глаза прикрыл. Он никогда раньше не думал, что женщина, в которой сочетаются только два цвета – бежевый и черный, – может выглядеть так возбуждающе: на общем нейтральном фоне выделялся и приковывал взгляд черный треугольник из обычной хлопковой ткани. «Черный – это отсутствие цвета, а значит, это цвет того, чего нет, то есть бесконечности…» – подумал Железнов. Он вообще-то тоже любил иногда пофилософствовать. Поэтому писал стихи, которые обычно стеснялся кому-нибудь показывать. А сегодня взял и впервые в жизни прочел «женщине цвета шампанского». И вот сейчас, не прошло и часа, она стоит перед ним в бежевом атласном бюстгальтере и простых черных трусах. Железнову захотелось поскорее снять все это с нее и забросить куда-нибудь подальше, чтобы больше никто и никогда не увидел на ней все эти предметы женского туалета, такие простые, такие манящие и такие бесстыдные.
