Сотворение (Звенящие кедры России - 4) - Мегре Владимир (читаемые книги читать .txt) 📗
Отец мой, существующий везде! За жизни свет Тебе спасибо, За явь спасибо царства Твоего, За волю любящую. Быть добру.
За пищу каждодневную Тебе спасибо! И за Твоё терпенье,
И за прощенье прегрешений на Твоей земле. Отец мой, существующий везде, Я дочь Твоя среди Твоих творений. Не допущу греха и слабости в себе, Стану достойной я Твоих свершений.
Отец мой, существующий везде,
Я дочь Твоя, для радости Тебе.
Твою собою славу преумножу
Грядущие века все будут жить в Твоей мечте.
И будет так! Я так хочу! Я дочь Твоя,
Отец мой, существующий везде.
Анастасия замолчала. Со всем, что было вокруг неё, общаться продолжала. Вокруг неё, казалось, свет светился. Когда она слова своей молитвы произносила и рядом была, вокруг невидимое что-то происходило. И это что-то невидимое коснулось и меня. Не внешним - внутренним прикосновением. От него вдруг стало хорошо, успокоенно. Но по мере удаления Анастасии это состояние прошло, и я сказал ей, отошедшей, вслед:
- Ты так молитву прочитала, как будто рядом с тобой кто-то был, способный на неё ответить.
Анастасия повернулась в мою сторону, лицо её было радостным. Она развела руки по сторонам, перекружилась, улыбаясь, потом, серьезно глядя мне в глаза, сказала:
- Владимир, Бог Отец наш для каждого с мольбою тоже говорит, на каждую молитву отвечает.
- Но почему тогда его слова никто не понимает?
- Слова? Так много слов со смыслом разным у земных народов. Так много непохожих языков, наречий. И есть один для всех язык. Один для всех язык божественных воззваний. И соткан он из шелеста листвы, из пенья птиц и волн. Имеет запахи божественный язык и цвет.
Бог этим языком на просьбу каждого и на молитву молитвенный даёт ответ.
- А ты могла б перевести, сказать словами, что он нам говорит?
- Могла б примерно.
- Почему примерно?
- Бедней намного наш язык того, каким Бог с нами говорит.
- Ну, всё равно скажи, как сможешь. Анастасия на меня взглянула, вперёд вдруг руки протянула, и голос... воскликнул голос вдруг её грудной:
Сын Мой! Мой сын дорогой! Как долго Я жду. Всё жду. В минуте года, в мгновенье века, Я жду.
Тебе всё отдал. Земля вся твоя. Ты волен во всём. Свой выберешь путь. Только, прошу, сын мой, Мой сын дорогой, Будь счастлив, прошу.
Ты не видишь Меня.
Ты не слышишь Меня.
В разуме твоём сомнения и грусть.
Ты уходишь. Куда же?
Ты стремишься. К чему?
И поклон бьёшь кому-то.
К тебе руки тяну.
Сын Мой, сын дорогой,
Будь счастлив, прошу.
Ты снова уходишь. А путь - в никуда. На этом пути взорвётся земля. Ты волен во всём, и взрывается мир, Взрывает судьбу твою.
Ты волен во всём, но Я устою. С травинкой последней тебя возрожу. И снова мир будет сиять вокруг, Только будь счастлив, прошу.
На ликах святых суровая грусть,
Тебя пугают адом, судом.
Тебе говорят - Я судей пошлю.
Но Я лишь молю о том,
О времени том, когда снова вдвоём.
Я верю - вернёшься,
Я знаю - придёшь.
Я снова тебя обниму.
Не отчим! Не отчим! Я твой!
Я твой Аве Отче, ты сын Мне родной.
Мой сын дорогой,
Мы будем счастливы с тобой!
Когда Анастасия замолчала, не сразу я в себя пришёл. Как будто слушать продолжал всё, что вокруг звучало, а может, слушал, как во мне самом по жилкам в необычном ритме кровь бежала. Что понял? До сих пор сам не пойму.
0на в своей трактовке пылкой молитву Бога к человеку излагала. Слова верны иль неверны кто теперь скажет? И почему, кто сможет пояснить, они так сильно чувства будоражат? И что я делаю сейчас? В осмысленном волненьи ручкой по листу вожу, иль не осмысленно... С ума схожу? Её слова переплетаю с теми, что сейчас барды от её имени поют? Всё может быть. Другие за меня, быть может, и поймут. И я попробую понять, как допишу. И вновь пишу. Но вновь, как там, в лесу, как будто прорываясь сквозь завесу, вдруг иногда звучат строки молитв таёжных. И вновь вопрос. Мучительный вопрос, он и по сей день во мне встаёт. Картинами встаёт из нашей жизни и размышлениями. Я на него себе боюсь ответить сам. Но и держать только в себе не в силах больше. Быть может, кто-то убедительный найдёт ответ.
Молитва! Эта молитва Анастасии! Всего лишь слова! Слова таёжной отшельницы, необразованной, со своеобразным мышлением и образом жизни. Всего лишь слова. Но почему-то всякий раз, как вновь звучат они, взбухают жилки на руке, что пишет, и кровь по ним пульсирует быстрей. Пульсирует, отмеряя секунды, за которые необходимо решить, что лучше и как дальше жить. Просить у доброго Отца - избави, дай, преподнеси? Или вот так, решительно и от души, так, как она, вдруг заявить:
Отец мой, существующий везде, Не допущу греха и слабости в себе. Я сын Твой, я для радости Тебе Твою собою славу преумножу...
Какой молитвы смысл будет приятнее Ему? Что должен делать я или все вместе мы? Каким путём идти?
Отец мой, существующий везде,
Не допущу греха и слабости в себе...
Но где же силы взять, чтоб так сказать? И чтобы сказанное выполнить потом!
РОД АНАСТАСИИ
- Скажи, Анастасия, как случилось так, что ты и прародители твои в глухом лесу, от общества отдельно, на протяжении тысячелетий жили? Если, как ты утверждаешь, всё человечество - единый организм, у всех единые имеются истоки, то почему твой род среди других, словно изгой?
- Ты прав, у всех единый есть родитель. И есть родители, которых видим мы. Но есть ещё у каждой человеческой судьбы свобода выбора по воле собственной пути, ведущего к определённой цели. Средь прочего, от воспитанья чувств зависит выбор.
- И кто ж тогда так воспитал далёких прародителей твоих, что до сих пор твой род так отличается? Ну, образом жизни, что ли, понятием своим?
- Ещё в далёкие те времена... В далёкие сказала, а было всё как будто бы вчера. Я лучше так скажу: когда настали времена, и человечество не сотворять совместное, а разбирать творенья Бога устремилось, когда копье уже летело и шкуры преданных зверей на теле людей достоинством считаться стали, когда сознанье всех менялось, и устремлялось по пути, ведущему к сегодняшнему дню, когда не к сотворенью, а к познанью устремилась мысль людская, вдруг стали люди разбирать, как, вследствие чего, мужчина, с женщиной сливаясь, великое удовлетворенье способны испытать. Тогда впервые мужчины женщин стали брать, а женщины себя мужчинам отдавать не ради сотворенья, а для того, чтоб получить приятное двоим удовлетворенье.
Казалось им, как и сейчас живущим людям кажется, оно приходит каждый раз, когда слиянье происходит мужского, женского начал, их плоти, видимых их тел.
На самом деле удовлетворения от слиянья только плотских тел неполны, скоротечны. В деяниях лишь утешных другие планы человеческого "я" участия не принимают. А человек стремился к ощущенью полноты, тела и способы соединения меняя, но до сих пор сполна его не получая.
Последствием печальным плотских тех утех являлись дети их. Их дети были лишены осмысленных стремлений к цели для претворения божественной мечты. И стали женщины рожать в мученьях. И дети подрастающие в муках были жить обречены, отсутствие трёх планов бытия им не давало счастье обрести. Так до сегодняшнего дня мы и дошли.
Одна из первых женщин, когда в мученьях родила своё дитя, увидела, что девочка новорождённая её при родах ножку повредила и такой хиленькой была, что даже плача звук не издавала. Ещё увидела та женщина, как тот, кто с нею плотской утехой наслаждался, к рожденью равнодушным оставался, с другою женщиной утехи стал искать. И женщина, что стала матерью случайно, на Бога вознегодовала. Грубо схватила девочку новорождённую свою, от всех подальше, в лесную чащу, не обжитую людьми, бежала. В отчаяньи остановившись, чтоб дыхание перевести, со щёк своих слезу рукой стирала, на Бога всякий раз слова со злобою бросала: "Зачем в твоём, как ты считал, прекрасном мире есть боль, есть зло, есть отреченье? Я не испытываю удовлетворенье, когда на мир, тобою созданный, смотрю. Я вся в отчаяньи и злобой вся горю. Я всеми брошена. И тот, к кому ласкалась я, сейчас с другой ласкается, меня забыв. И это ты их создал. Он твой, меня предавший, изменивший мне. Она, его сейчас ласкающая, тоже ведь твоя. Они твои творенья, да? А я? А я их задушить хочу. Я злобой вся на них горю. Безрадостен мне мир твой стал. Что за судьбу ты для меня избрал? И почему уродливо, полумертво дитя родилось от меня? Я не хочу, чтоб видели его. Нет радости во мне от созерцания такого".
