Хуан Дьявол (ЛП) - Адамс Браво Каридад (читать бесплатно полные книги txt) 📗
Сверкающие глаза Колибри испуганно вращались, но он не отошел. Он стоял перед голым столом портовой забегаловки, где Хуан опустошал стакан за стаканом. Было больше полуночи, в почти опустевшей комнате осталось несколько посетителей, стоявших рядом с фонографом, где раздавались последние ноты фривольного канкана, одни – поглощенные карточной игрой, а другие – стаканами полынной водки.
Хуан тряхнул головой, пристально посмотрев на мальчика. Его глаза были мутными, разум погрузился в летаргический сон; но сквозь него он смотрел в живые глаза, в смуглое лицо с умным выражением, на одновременно робкое и решительное поведение мальчика, и пригрозил:
- Если не умеешь слушаться, я велю Сегундо, чтобы тот не давал тебе спускаться со шхуны. А теперь…
- Не сердитесь, капитан. Я должен ждать вас одного. Поэтому вошел. У меня есть письмо от хозяйки, она сказала, чтобы я передал его вам, когда никого не будет, и понятно, что здесь люди, но…
- Дай это письмо!
Хуан встал. Словно ветром смело тучи, и ум прояснился. Широкая рука протянулась, схватив Колибри, заставляя приблизиться. Махом он забрал запечатанный конверт, где Моника написала его имя. Словно не понимая, он грубо разорвал и пробежал мутным взглядом по сжатым линиям изящного почерка, и губы исказила гримаса, когда он прочел:
- Сеньору Хуану Дьяволу, на борту Люцифера… Хорошо еще, что я не Хуан Бога для нее! – он алчно прочитывал и перечитывал каждое слово, читая и рассыпаясь в саркастических замечаниях: – Письмо такое красивое, такое правильное… Мой дорогой Хуан… Хорошо еще, что она ценит меня… Когда оно дойдет до тебя, ты уже будешь далеко… Ну нет, сеньорита Мольнар; я рядом, совсем рядом. Думаю, ты передала его слишком поспешно в руки Колибри, чтобы прочесть его в безвозвратном путешествии… Я верю в твое обещание, что ты удалишься, и мы, безусловно, никогда не увидимся… Забавно, что ты уладила все по своему вкусу. Не могу отрицать, что ты умна… я благодарю тебя за великодушие, предоставленный уход… Слышишь, Колибри? Она благодарит за услугу, что не увидит меня. Суд оправдал меня, а она обрекает на вечное изгнание. Меня не слишком интересует этот проклятый остров, но я родился на нем, и у меня тоже есть право, как и у любого из Д`Отремон…
- Хозяйка плакала, когда отдавала это письмо, капитан, – заметил Колибри. – Обняла и поцеловала много раз, хорошо говорила о вас, капитан. Говорила, что вы хороший и великодушный…
- Хороший и великодушный, а? Чудесно! – саркастично и язвительно издевался Хуан. – Даже Святая Моника практикует систему крайне раздражать великодушных и хороших. Она дала его и сказала передать в море, когда мы будем уже далеко, да?
- Сказала, что когда будете одни, не важно, что это будет в поездке. Но вы бы закончили чтение, капитан…
- Зачем? Я прекрасно знаю, о чем оно, от начала до конца… Прости, если вчера не смогла говорить спокойно, как хотела, и не сказала, насколько благодарна тебе… Благодарность! Какое отзывчивое слово! Прощай, Хуан… Пусть ты будешь счастлив, как я желаю тебе… Пусть на других землях ты встретишь счастье, которое заслуживаешь, и пусть тень грусти, которая есть в твоей жизни, полностью уничтожится, потому что скоро разорвутся соединяющие нас нити. Я никогда не забуду доброту, я в долгу перед тобой, прошу тебя забыть меня навсегда, не трудись сочувствовать… Какие красивые слова, чтобы избавить меня от удовольствия!
С побагровевшим лицом и мутными глазами он подошел к дверям забегаловки, сжав в кулаке письмо, холодная вежливость которого жгла и мучила наихудшим оскорблением. У моря, над водами залива, слабо выглядывал розоватый блеск… Рассвет. Взволнованный Колибри последовал за ним, пухлые губы полуоткрылись, и он спросил:
- Капитан, что вы делаете?
- Ничего! Оставь меня! Проваливай! Уходи! Подожди! Что это слышится?
- О! Колокола монастыря. Уже утро, говорят, в церкви монастыря, встают рано. Еще ночь, капитан…
- Предрассветная месса. Для самых благочестивых, верующих. Непременно ее слушает Святая Моника. Там и увидим ее!
Действительно, была первая месса дня в церкви Монастыря Рабынь Воплощенного Слова. Открыли боковую дверь, сверкали в алтаре белые одежды, и, как в каждый рассвет, пришло немного верующих: старые набожные женщины, люди в строгом трауре, кто-то, кто выполнял обет. Часть церкви, предназначенная для публики, была почти пустой; присоединенная часовня, где находились монахини, отделялась от прихожан решеткой. Шли в мягком движении в белых одеждах послушницы, в черных – давшие обет. За ними шла женщина. Она была одета в черное, не в одежды монахини, просторная вуаль окутывала голову, почти закрыв красивое лицо янтарного цвета. Это Моника. Издали Хуан узнал ее и смелым шагом направился к решетке. Не нужно было говорить и создавать малейший шум. Моника быстро повернула голову, словно огненный взгляд был осязаем.
- Мне немедленно нужно поговорить с тобой, – заявил Хуан тихим, но решительным голосом. – Ты выйдешь или я войду?
- Хуан! Ты сошел с ума? – Моника затрепетала. Стоявшие рядом послушницы удивились, повернули головы, и Моника, казалось, решилась. Она прошла через маленькую дверь на пружинах, которая давала доступ к ограде; не глядя на Хуана, подошла к портику церкви. – Полагаю, ты потерял рассудок.
- Думаешь? Учитывая, кто ты, а кто я, ты должна думать, что только сумасшедший может требовать твоего присутствия так, как это сделал я. Но нет, я не спятил. В моем мире эти права берутся. И я имею право заставить смотреть и слушать, потому что узы брака, так элегантно расписанные в твоем письме, еще не расторгнуты, я еще имею право звать тебя, а ты должна приходить, хотя и не хочешь. Но не беспокойся, не делай испуганное лицо.
- Я не чувствую страха. Тебе отдали письмо в неудачный момент, правда? Ты возвратился из шумного веселья. Игры, выпивка… возможно в объятиях какой-нибудь развратницы…
- О чем ты говоришь? – в порыве гнева возразил Хуан.
- Только так будет понятна твоя манера входить сюда так. Я знаю, что я твоя жена, и еще не расторгнуты узы брака; но даже эта связь не дает тебе право приближаться ко мне так. Я имею несчастье быть твоей женой, но ты не можешь разговаривать со мной так, как с какой-нибудь…
Моника де Мольнар встала, подняла голову, убирая вуаль, открывая красивое лицо янтарного цвета; такое достойное, горестно спокойное, что Хуан отступил, сдерживая порыв разочарования от письма, которое распаляло его, чья холодная любезность обжигала худшим оскорблений. Словно из другого мира до них доходила музыка органа, шепот молитвы, литургический запах ладана. И глаза Хуана засверкали, разжигаемые пламенем алкоголя, и он словно обезумел:
- Я ненавижу лицемерную вежливость. Ненавижу ненужные объяснения. Ты написала, чтобы подчеркнуть то, что не нужно говорить два раза, что подтолкнуло твое поведение на нашей встрече. Тебе было страшно, что я этого не понял, да?
- Я ничего не боюсь. Меня больно так резко говорить с тобой, когда ты великодушно никому не желал зла. Я думала, сумасшедшая, наивная, что ты был искренним, когда сказал, что уедешь навсегда, что не хочешь встречаться с братом и проливать его кровь, уедешь, сделав невозможной битву, которая внушает мне ужас.
- Ужас за него, страх за него. Ты думаешь, как бы ему помочь и защитить. Так вот, я не уеду из Мартиники, не уеду из Сен-Пьера. Я останусь здесь, с таким же правом, как у него. Буду бороться, как борются те, кто родился в черной пропасти, пока не поднимусь над всеми. Это не земля голубой крови, не земли князей, это земли искателей приключений. Еще торжествует на них закон сильного.
- Чего ты добиваешься?
- Только одного: показать, что я сильнее, не буду жить милостью твоих улыбок и благодарности, возьму или оставлю то, что хочу взять или оставить. Прямо сейчас я мог бы забрать тебя против воли на корабль, который рядом; что снова мог бы затащить тебя на Люцифер, как трофей вандала, сражаясь руками, а теперь не имел бы жалости к твоей боли и лихорадке. Ты бы стала моей насильно, подчиняясь, как рабыня.
