Война и мир в отдельно взятой школе - Быков Дмитрий (читать книги бесплатно .TXT) 📗
Он озадаченно потер ладони и положил телефон на подоконник.
– Сказала, что вырвет гланды. – Лубоцкий пожал плечами.
Несколько секунд Лиза сидела с обиженным лицом, потом захохотала. Лубоцкий тоже засмеялся, и они некоторое время смеялись вместе, Дейнен прекратила первой.
– Да-да, Андрюшенька, ловко ты, молодец! – сказала она. – Крыса или кость! Не, я, конечно, знала, что ты не тормоз, но ты вообще… Зачем тебе в космонавты, иди в скоморохи.
– О чем ты?
– Сделал вид, что позвонил Шерге, а сам не звонил! – Дейнен похлопала в ладоши. – Браво, буратинка, Бернард Шоу одобряет! Не зря к тебе зашла сегодня, буду веселиться. Ну-ка помоги кресло сдвинуть!
Дейнен принялась выталкивать кресло на балкон. Кресло было тяжелое, толкалось туго, хотя Лиза старалась упираться ногами не только в пол, но и в стену. Лубоцкий помогать не спешил.
– А если так? А если они не торговый центр строить собираются, – говорила Дейнен. – То есть наверняка не торговый центр, зачем в Москве еще один торговый центр, их и так девать некуда… Если они собираются строить… – Дейнен уперлась в стену крепче. – Я ей сама все гланды вырву, козе…
Кресло сдвинулось и застряло поперек выхода, Дейнен толкнула еще раз, устала, бухнулась на сиденье, вернулась в блокнот.
– У Шергиной, кажется, истерика, – сказал Лубоцкий. – Несет поразительный бред.
Он вытер руки полотенцем, снова похлопал в тазике с магнезией, поднял с пола цепь, пропустил ее за спиной и принялся сосредоточенно растягивать.
– Знаешь, почему я с тобой дружу, Лубоцкий? – не отрываясь от блокнота, спросила Лиза.
– Я подарил тебе зеленые санки.
Цепь натянулась.
– Ты, Андрюша, нескучный. Хотя и санки тоже. Жаль будет с тобой расставаться.
– Почему расставаться?
– Ты уедешь в Свиблово сегодня, завтра в Люберцы уеду я. Шерга, которую подменили в Швейцарии, скупает у жителей Калачёвки квартиры, чтобы снести квартал и на его месте построить пирамиду… Увы, мы бессильны перед поступью гремящего хаоса.
Лубоцкий распустил цепь, пожал плечами.
– Необязательно, – сказал он. – Совсем и необязательно пирамиду. Возможно, это будет небоскреб. Я слышал, собираются его построить в виде огромной ракеты.
Лубоцкий напрягся, цепь зазвенела, но не поддалась.
– В виде ракеты?
Цепь звенела, но не рвалась.
– Мой прадед мог порвать, – вздохнул Лубоцкий печально и опустил цепь. – Он преподавал в гимназии.
– Имени Бернарда Шоу?
– Имени Кржижановского.
– Говорят, они были друзьями.
Дейнен взяла маленькую бутылочку с минералкой, открыла и стала мелко пить.
– Шерга, конечно, не Чичиков, – сказала печально Дейнен, – до Чичикова ей далеко, нет, обычная дура с папой… Помнишь, она мне кликуху придумала?
– Не очень… Белка?
– Бобр.
Дейнен улыбнулась, Лубоцкий отметил, что на бобра она похожа все-таки больше, чем на белку, и снова натянул цепь.
– И что? – спросил он.
Лубоцкий достиг изометрического пика, высчитал двенадцать секунд, расслабил мышцы.
– А у меня тогда как раз черная полоса началась, из художественной школы выгнали, все вокруг как озверели… – Дейнен выпила полбутылки. – А тут Шерга подойдет так и говорит потихоньку: «Эй, Бобр! Эй, Бобр!» Потом мне полгода снились, знаешь, такие мордастые, всё ходят, ходят, ходят…
Лубоцкий несколько потерял нить разговора и не уловил, кто именно настойчиво снился Дейнен, бобры или мастера художественных искусств.
– Я же тебе жаловалась, – напомнила Дейнен.
– Я думал, про бобров ты иносказательно.
– Нет, – покачала головой Лиза. – Ты не представляешь, как я ненавижу бобров. Иногда мне кажется, что я чувствую их запах…
Дейнен понюхала воздух, поморщилась. Лубоцкий вооружился резиновой лентой. Кошка напротив оказалась не чучелом и принялась умываться лапой.
– Моего отца в детстве бобер укусил, – сказал Лубоцкий. – А сейчас их еще больше стало…
Лиза пила минералку. В широкие окна четвертого этажа задувал теплый ветер, пятница, и в школу завтра не надо, и… Лубоцкий пробовал почувствовать радость от предстоящих выходных, но почему-то не чувствовал ничего. Завтра они собрались встретиться у Дорохова и обстоятельно обсудить сложившееся положение, потом куда-нибудь сходить посидеть, отдохнуть.
Лубоцкий поглядел в северное окно на каштаны. Каштаны гораздо лучше весной.
– Я как вижу Шергину, так у меня… Да ну их… Я даже перевестись из нашей школы хотела. Просила у мамы…
Дейнен допила воду, свинтила крышечку, приладила ее на левый глаз, как монокль, встала в кресле, уставилась на Лубоцкого.
– «Это лучшая английская школа! – пропищала Дейнен, видимо, передразнивая мать. – Туда очередь как до Владивостока! Ах, Лиза, Бернард Шоу ходил по этим коридорам! Он опирался на эти стены и оставил на них свой автограф! Здесь все дышит культурой! Здесь творилась история! Здесь…»
Дейнен замолчала и вдруг пошла красными пятнами, Лубоцкий испугался и подал Лизе еще бутылочку. Дейнен вернулась в кресло с пробкой в глазу.
– То есть ты за? – не понял Лубоцкий.
– Не знаю. Если Шергина снесет квартал – в старших классах я ее не увижу. Если Шергина не снесет квартал – я порадуюсь, что ее планы расстроились.
– А я?
– Тебя, конечно, жаль. Но…
Дейнен допила вторую бутылочку, открутила пробку, зажала ее правым глазом. Лубоцкий взял пружинные кистевые эспандеры.
– Я буду грустить о тебе в Мытищах. Вспоминать, писать стихи. Это хорошо для души.
– Это хорошо для души?
– Это хорошо.
Дейнен подняла брови и уронила пробки. Лубоцкий закрыл эспандеры.
– Но до Чертанова не так уж и далеко, – с сомнением заметил Лубоцкий.
– Не надо! Нет, нет, это вселенная, я в Мытищах, ты в Чертанове, между нами Москва, как бездна. Только так, только так…
Дейнен достала телефон, набрала номер, приложила трубку к уху и приготовила лицо. Улыбнулась, верхние зубы чуть подвыступили и подняли губу.
– Анечка! Как у тебя здоровье?! Нет, не чешется. Вот Андрюша Лубоцкий тебе тоже приветки передает…
Дейнен заквирикала в трубку. Лубоцкий сосредоточился на эспандерах.
– Да-да, да-да, – говорила Дейнен, легкомысленно покачивая ногой. – Да-да, подпрыгнула. Самбисты всегда в авангарде… Нет, на идиотов не похожи…
Лубоцкий щелкал эспандерами.
– Что делаем? Да как сказать… Страдаем. Да. У Андрюшеньки бабушка… да-да, та самая – с носками! – Дейнен подмигнула Лубоцкому. – Это точно, одной ногой в Валгалле, но еще ого-го! Короче, кое-как держится. Хочет помереть в своей постели, а ее постель в доме нумер три Калачёвского проезда. Что значит – «ну и что?» Ты совсем старость не уважаешь?!
Дейнен попыталась сделать строгий голос, получилось что-то вроде болгарки, кошка в соседнем доме убралась с окна.
– Нет, крысу тебе не Петька подкинул, – продолжала беседу Дейнен. – Крыса – это вроде как…
Дейнен замолчала, слушая.
– Сама коряга, – сказала Дейнен через минуту и отключилась.
У Лубоцкого не было бабушки, тем более с носками.
– Ответный удар? – спросил Лубоцкий.
– То есть? – не поняла Дейнен.
– Сделала вид, что позвонила, а сама не звонила.
Дейнен зевнула. Лубоцкий закрыл эспандеры.
– Это Шерга! Сделала вид, что ее топят, а сама ничуть не тонула!
– Ты думаешь?
Лубоцкий открыл эспандеры и закинул их в тазик с магнезией.
– Молодежный театр имени неистового Тыбурция, – пояснила Дейнен. – Она сама себя высекла, у них это повсеместно.
– Зачем ей это? – не понял Лубоцкий.
– Какой именно ей? А может, их две? – Дейнен выразительно постучала пальцем по виску.
– Одна хочет снести Калачёвку, а другая хочет сама себе помешать. Ну вроде как у нее ментальное раздвоение. Залечили в Швейцарии. И теперь она как бы сама себя каждый день высекает на подмостках.
– Не. – Лубоцкий покачал головой. – Раздвоение – это было. У всех раздвоение…
Лубоцкий посчитал по пальцам, некоторое время смотрел на них задумчиво.
