Мираж черной пустыни - Вуд Барбара (читать книги бесплатно TXT) 📗
Беседка и оранжерея все так же стояли среди деревьев, но с северной стороны лес был расчищен. Мавзолей ярко сиял в лучах утреннего солнца. Это было величественное здание, особенно если учитывать, что его возвели в удивительно короткие сроки. Мона прикинула, что размерами оно напоминает небольшую пресвитерианскую церковь в Найроби и при необходимости может вместить человек пятьдесят. Но внутри мавзолей был пустым, там стоял лишь алебастровый саркофаг.
Мона застыла на дорожке, глядя на беседку.
— Боже мой! — воскликнула она и бросилась туда.
Африканская девушка воспользовалась приставной лестницей. Она обвязала один из шелковых шарфов вокруг шеи, перекинула конец через несущую опору конструкции, оттолкнула лестницу ногой и повесилась.
Даже отсюда Мона видела, что Нджери мертва.
— Мама? — позвала она. Мона окинула взглядом тихую рощу. Птицы и обезьяны вели свои разговоры где-то высоко в ветвях. Пятна солнечного света причудливо раскрашивали нижний ярус леса. Охваченная лучами солнца оранжерея походила на сияющую многоцветием жемчужину. — Мама!
Она устремилась к мавзолею. Двустворчатые двери были не заперты. Распахнув их, Мона оказалась в холодной пахнущей смертью темноте.
Единственный источник освещения — огонь в изголовье саркофага, который должен был гореть вечно, — наполнял комнату неровным мерцанием. Мона застыла в дверях, глядя на каменный гроб герцога и распростертую на нем величественную фигуру.
Леди Роуз словно заснула. Ее глаза были закрыты, а цвет лица мало чем отличался от белого алебастра, на котором она лежала. Красные ручейки тянулись от ее запястий к огромной луже крови на каменном полу.
Впоследствии медицинский эксперт скажет, что она умерла незадолго до рассвета, но перерезала вены примерно в полночь. А значит, леди Роуз умирала долго, в темноте, наедине со своим возлюбленным Карло.
42
Дэвид Матенге стоял у дороги и смотрел, как мимо проезжают грузовики. Он знал, кто едет в них, понимал, что означало их появление. Это новые эмигранты прибыли в Кению, чтобы поселиться здесь на фермах согласно новой программе британского правительства по устройству солдат.
Однажды такой план уже был претворен в жизнь в далеком 1919 году, когда в метрополии не знали, что делать с возвращающимися с войны и не находящими для себя работы солдатами. Дэвид думал, что тогда было решено просто распихать их по колониям. И вот опять в первые недели 1946 года возвращающиеся солдаты, видящие развал экономики Британии, получали гранты в виде земельных участков на «белых высокогорьях» Кении. Само собой, чтобы расчистить для них место, местное африканское население было выселено с лучших земель на свои исконные территории.
Просто какое-то безумие.
Какими же недальновидными были люди, управляющие империей, если считали, что африканцы в очередной раз станут терпеть такое отношение? Дэвид не мог этого понять.
Семена революции уже начали прорастать. Молодые кикую спрашивали друг друга: «Если на лучших почвах находится место для белых поселенцев, почему мы не можем селиться там?» Этих исполненных ярости молодых парней не устраивал ответ, что, если в ближайшее время не предпринять серьезных мер, разразится колоссальная экономическая депрессия и что только европейцы в отличие от африканцев обладают капиталом и международными связями, достаточными для получения быстрой прибыли. «Дайте нам шанс», — говорили кикую властям колонии, не думающим прислушиваться к ним. Так образовалась организация «Дикие парни Найроби».
Около сотни тысяч африканских солдат, вернувшихся из Восточной Африки по окончании одной из самых кровавых кампаний Британской империи, увидели в Найроби огромные новые дома, машины, отели и магазины, полные роскошных товаров.
Этих людей обучили многим полезным навыкам, но им не предоставляли возможности быстрого трудоустройства. Пятнадцать тысяч из них умели водить грузовики. Но они вернулись в страну, где грузовиков было не более двух тысяч. Для этих образованных и полных сил молодых людей, которые имели право требовать нормальной жизни за свою службу в армии, просто не нашлось рабочих мест. Исполненные досады и горечи, лишенные возможности отстаивать свои права законным путем, эти бездомные и безземельные люди стали устраивать тайные собрания по всей стране. И Дэвид понимал, что на этот раз они добьются своего и пройдут много дальше своих предшественников, которых в 1939 году остановила война.
К тому же Дэвид видел существенную разницу между нынешними недовольными и теми, кого он встретил на заре своей политической жизни. «Диких парней Найроби» учили воевать. Учили их белые офицеры.
Но этот путь сейчас был не для Дэвида; из-за своих собственных проблем он не мог позволить себя волноваться за судьбу своей страны. Во-первых, он тоже сидел без работы. Во-вторых, Ваньиру наконец-то забеременела.
Повернувшись спиной к дороге, Дэвид Матенге, двадцатисемилетний мужчина, обеспокоенный своим будущим, зашагал назад к реке, где на расчищенном участке стояли три глиняные хижины и был разбит огород. Там его ждали жена и мать. Они штопали одежду, пасли коз, носили воду, чинили крыши, варили пиво и готовили ужин, в то время как он, сын и муж, их защитник, их воин, приносил пользы не больше, чем дырявая бутылочная тыква.
В такие моменты у него просто опускались руки.
Даже то, что усадьба Тривертонов находилась в упадке, как ни странно, не грело ему душу. По правде сказать, когда Дэвид узнал о трудностях Моны с рабочими на полях, он не обрадовался, как было бы раньше, а искренне расстроился от таких известий. В конце концов это была его земля, и рано или поздно он снова будет обладать ею, если верить обещаниям и пророчествам матери. И ему не доставляло никакого удовольствия видеть, как эта земля не приносит пользу только потому, что люди, некогда преданно служившие графу, отказывались подчиняться его дочери, в которой не хотели видеть свою госпожу.
Дэвид остановился на дороге и направился в сторону поместья. Он думал о двух женщинах, с которыми жил: о неуступчивой знахарке, глядящей на сына с какой-то неизбывной грустью, и о своей недовольной жене, постоянно жалующейся на нерасторопность мужчин. Ваньиру пыталась убедить Дэвида присоединиться к Кенийскому Африканскому Союзу, новой военно-политической организации, находящей своих сторонников по всей стране. Но Дэвид устал от войны в Палестине. Он также понимал, что безоружные кикую, сколько бы их ни собралось, вряд ли могли что-то противопоставить английским танкам и самолетам.
Он думал, что если в Кении и нужно что-то менять, то делать это следует обдуманно и постепенно. Но что могли сделать такие, как он — образованные, но безработные, — чтобы произошли необходимые изменения?
В последний год, после того как он вернулся со Среднего Востока, эти мысли занимали Дэвида ежеминутно.
Чтобы быть услышанным, убедить власть имущих, а также весь остальной мир в том, как Кения сильно нуждается в обретении независимости, ему самому нужно быть ответственным, разумным человеком. Он знал, что британцы не обращают внимания на эмоциональные высказывания «Диких парней Найроби» или лидеров Кенийского Африканского Союза. Зато они прислушиваются к африканским учителям, бизнесменам и влиятельным людям.
В качестве крупного землевладельца в лучшей части богатейшей из провинций Дэвид Матенге сумеет заставить остальных прислушиваться к себе. Тогда он будет лидером.
Земля…
Он тянулся к ней, как корень тянется к воде, как птица просится в небо. Он родился на этой земле, был привязан к ней и душой, и телом. Она могла бы быть его, если бы тридцать лет назад отца не убедили отдать ее белым. Он смотрел на плантацию Тривертонов и словно наяву слышал слова Вачеры: «Если кто-нибудь украдет твою козу, сын мой, ее заколют и съедят и ты забудешь про нее. Если кто-нибудь украдет твою кукурузу, из нее приготовят обед и съедят и ты забудешь про нее. Но если кто-нибудь украдет твою землю, она навсегда останется там же, и про нее ты не сможешь забыть никогда».
