Чертово колесо - Гиголашвили Михаил (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
Тут было чем поживиться. Но надо отвлечь мясника, который так возбужден от крови и смерти, что может стать опасным. Да и топор зло косил блестящим кривым носом.
Бес утащил тень мясника. Расстелил ее в стороне, на пустом месте, откуда только что увели купленных ослов. Это заметили покупатели. Зароптали. Мясник, вонзив топор в колоду, оглушенно уставился на кровавую землю, не понимая, как может тень уйти от хозяина и лечь в стороне.
Люди загомонили, забеспокоились:
— Нет тени!
— Нельзя покупать!
— Мясо испорчено!
— Проклято!
Пока они шумели, бес выудил последнее дыхание из отрезанной бараньей башки, брошенной палачом в лохань, полную голов со смертной пленкой на пустых глазах. И прочь отсюда, пока мясник не очнулся, а топор не спрыгнул с колоды и не отрубил хвост или лапу! Ничего хорошего от топоров и ножей ждать не следует!
В Зеленом углу он вдруг уловил, что торговки опять судачат про Светлого, который только что был тут, гулял по базару, и все затихало на миг, когда он шел по рядам, и оживало вновь, когда он заговаривал с кем-то. Худая торговка тимьяном говорила, будто этот чужестранец учит, что мужчины и женщины равны, хотя всем известно, что мужчины — высшие существа, которым боги дали служанок, обязанных следить за их одеждой, едой и всяческим счастьем.
— И что это будет, если бабье побросает дела и дома, усядется пить чай и играть в шахматы?.. Кто тогда будет возиться с детьми и стариками?.. С ума, видно, сошел этот чужак, к чему людей подбивает!.. Как это равны?.. Ведь женщины рождены для угоды, услады и утехи мужчин!..
— Да, он правильно говорит, этот Светлый, клянусь святой свастикой! — вступила бойкая бабенка, торговка кардамоном. — Мое тело: кому хочу — тому даю! Никто мне не указ! Мужья нас не спрашивают, когда к потаскухам ходят — чего мы их должны спрашивать?
— А какой этот Светлый высокий и красивый!.. Белокожий! Желтые волосы и рыжая борода! А здоровый-громадина! На наших не похож! Рукой до крыш достает! И у него, говорят, все такое… громадное… Вот бы посмотреть! И где, интересно, он живет? — мечтательно спросила толстуха с имбирем.
— Днем по базарам ходит, а вечерами в Рыбьей слободе сидит. Туда никто не суется из-за рыбьей вони, вот он там и прячется. Точно знаю, что раджа велел его схватить! — сообщила торговка тимьяном.
— Болтают еще, будто он может заставить цвести полено, понимает птиц и разговаривает с обезьянами.
— Подумаешь! Мой брат, как накурится, тоже с кошками шушукается, — отмеряя имбирь, заметила толстуха и вдруг испуганно зашикала на других: — Тише, брамин идет!
По базару шествовал брамин с охраной. Его надутое лицо отсвечивало салом, а брюхо выпячивалось, как у свиньи на сносях. Он важно указывал на товары. Охрана хватала их с лотков и кидала в тележку, которую катил молодой служка, похотливо глазеющий на торговок. Денег никто не платил и не требовал. Рожа брамина была так отвратна, что бесу захотелось плюнуть в нее или обжечь докрасна.
Но тут, словно услышав его мысли, какой-то веселый когтистый дух сорвался с молотого перца, оседлал шмеля и направил его на брамина. Жук от ужаса стал жалить брамина в щеки. Поднялся шум и гам. Брамин ревел, как бык на мясобойне. Охрана начала махать палками. Откуда ни возьмись, взметнулся вверх еще один дух, уцепился на лету за воробья. Тот зашелся в чириканье и, пытаясь сбросить с себя кусачего гада, вращая крыльями, упал на служку и угодил клювом ему в глаз. Служка рухнул на землю. Повалилась и тележка. Поднялся гогот. Люди стали под шумок растаскивать рассыпавшуюся снедь. Охрана не знала, что делать — спасать товары, ловить воров, успокаивать брамина или поднимать раненого служку.
Шмель, изнемогая под когтистым духом, умолял отпустить его:
— Жжет-жжет-жжет!.. Тяжжжжелый!.. Сжжжжалься!..
— Лети к черту! — отпустил дух-весельчак мохнатого дурня и нырнул в мешок с корицей. Туда же юркнул и второй дух, бросив искусанного воробья кончаться в пыли под ногами охраны.
Поглазев на эту суету, бес поплелся в Золотой угол, где было чисто, но шумно: гремели молотки, звенел металл, гомонили перед смертью гвозди, шумно вздыхали аметисты и топазы, навеки вгоняемые в оправы и браслеты. Лавки под охраной двойников, которые особо плотным кольцом окружали прилавки. Золото слепило глаза, отливало краснотой. Зазывалы кричали:
— Золото — пот солнца! Оно греет и светит!
Вот глупцы! Кто же не знает, что золото — это помёт царя Бегелы, который без конца испражняется на своем дырявом троне! Но царь стар и болен, иногда он тужится, что есть мочи, но золота нет, и тогда надо ждать крови, войн и большой жатвы со жратвой.
Бесу стало не по себе от металла. Все железное опасно: оно крепко, как камень, никого не слушает и норовит поранить живое. Обрушив груду блюд, бес увильнул от настырных двойников, выскочил из рядов и, морда к морде, столкнулся с веселыми духами, напавшими на брамина. Сейчас они деловитой трусцой спешили куда-то под прилавками. Когтистый дух по кличке Коготь не забывал на ходу царапать торговок, а другой, кусачий Зуб, хватал их за груди и носы, когда они нагибались посмотреть, что за кошки повадились шнырять под ногами.
Бес пристал к духам и отправился с ними травить аскетов, лежащих возле базарных ворот. Коготь и Зуб ворошили и щекотали костлявые тела. Аскеты ныли, вяло отмахиваясь. Бес, впервые видя такие проваленные животы, острые ребра и впалые щеки, подумал, что тут можно поживиться — такими слабыми выглядели эти странные люди, вот-вот умрут! Однако Коготь, наигравшись с доходягами, будто понял, о чем думает чужачок:
— Еле-еле душа в теле, а крепкие, ничего их не берет! Жирные мрут, а вот такие тощие по сто лет живут!
Они бросили аскетов, вернулись в ряды. Гурьбой поперлись дальше. Опрокидывали посуду, весы и тюки, цеплялись ко всякой мелкой базарной гниде. Сбросили каменного Ганешу с хоботом вместо носа и пару раз треснули по нему палкой, когда он начал угрожающе бурчать им вслед. Загнали под прилавок одинокого двойника. Поцарапали в кровь настырную обезьяну, которая невесть зачем кралась за ними и даже вздумала ругать их на своем глупом языке. Потом стащили у старухи-торговки полудохлую от жары утку и принялись деловито ощипывать ее. Утка крякала, стонала, но духи, не обращая внимания на мольбы и живьем ощипав птицу до последнего пера, принялись играть ею, как мячом.
— Зачем? — удивился бес (он ждал, что духи просто свернут ей шею).
— Живьем битое — вкуснее! — объяснили они непонятливому дураку.
Утка, умирая, крякала под ударами их лап и, наконец, испустила последнее дыхание, которое, и правда, показалось бесу гораздо вкуснее обычных. Насытившись, он смотрел, как Коготь и Зуб делят утку: один любит кости и ребра, а другой — мясо и потроха.
Затем Коготь и Зуб решили проведать свою подружку, наказанную мужем. Звали ее Баджи, она давно связалась с нечистью: тайком курила гашиш и от вечной похоти путалась не только с людьми, но и с оборотнями, научившими ее выворачивать наружу анус и высасывать сперму из сосков мужчин.
Они выскочили за ограду базара, перелетели через пару улиц, гуськом пролезли под неказистый плетень и прошмыгнули по огороду к выгребной яме, к голове, торчащей из лужи нечистот. Это была Баджи, закопанная по горло в землю. Лицо — в кале и моче, глаза закрыты.
— Что, плохо тебе? — злорадно спросил Коготь, хватая клычками ее за ухо.
— Ты нас должна слушаться, нас! Если будешь всегда наша — мы тебя выкопаем. Или мужа приневолим, — вступил Зуб, покусывая голову за затылок. — Как велели закопать — так заставим и выкопать. А нет — прикажем бросить тебя крысам на ужин.
— Кто тебя тут найдет? — Коготь схватил помойное ведро, накрыл им голову Баджи и победно постучал по дну. — Ясно? Будешь наша — спасем, нет — подохнешь.
Ведро глухо екнуло:
— Ваша была, ваша буду. Только спасите.
— То-то! Ты и так наша. Она давно наша, — объяснил Коготь бесу. — Ее муж, как все мужья, и сам не крыл ее, и другим не давал. Вот она и стала паскудницей, как все они…
