История - Хониат Никита (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
Так шли дела в Азии. Между тем маркиз, выбравшись при помощи римлян, служивших проводниками, из фессалийской Темпейской долины, провел свое войско равнинами с необыкновенной быстротой, так что овладел полями Лариссы прежде, чем это узнали римляне, занявшие горные вершины и неусыпно стерегшие ущелья, которые совершенно сдавливают реку Пеней*** в ложе до того узкое, что она во многих местах клокочет с оглушительным ревом, повторяющимся в скалистых берегах через отражение гула эхом, и оставляют около горных подошв одну тропинку, совершенно стиснутую между отвесными скалами и течением реки и до такой степени сжатую и трудную для прохода, что в ином месте на ней нельзя развернуться войску даже по четыре человека в {364} ряд. Выступив из Лариссы, маркиз двинулся вперед, не встречая нигде ни малейшего сопротивления. Очень поздно уже и только у Термопил устроил против него засаду Лев Сгур, но и тот, не ознаменовав себя никаким мужественным подвигом, при первом появлении латинской конницы струсил, убежал оттуда и укрылся в Акрокоринф. Этот Сгур был родом из Навплия и некоторое время владел своими согражданами более силой, чем доброй волей, управляя ими подобно своему отцу и получив от отца наследство, облитое кровью. Потом, пользуясь всякий раз беспорядком дел и усиливаясь в смутные времена, он из малого сделался великим, подобно ручью — от проливных дождей, или волнам — от сильных ветров: захватил обманом многоконный Аргос, овладел разбойнически Коринфом и затем, простираясь постоянно далее и далее по избранному пути разбоев, нагрянул на самые Афины с военными кораблями и сухопутным войском, перешедшим Истм*. Сгур обольщал себя надеждой овладеть Акрополем** без всякого труда или поставить только осадные машины и этим уже заставить осажденных, как людей не воинственных, сдаться от страха. Но он ошибся в расчете и напрасно воображал так, потому что случилось совсем иначе. Афинский {365} архипастырь Михаил Хониат, родной брат мой (я упоминаю, что он брат мне, потому что горжусь таким родством и радуюсь кровной связи с подобным человеком, хотя по добродетелям и образованию стою далеко ниже его), сознавая неотъемлемую обязанность пастырей содействовать общему благу своими советами и молитвами, немедленно, как только Сгур расположил войско, решился, в надежде отклонить его от предпринятого намерения, боголюбезно обратиться к нему с мирными внушениями, как к человеку, который не только знал его вообще, но даже часто разделял с ним беседу. И вот он мечет в него, как будто с высот города, стрелы увещаний, бросает пастырскою пращою, с силою каменометных машин, богоглаголивые речи и в то же время старается сокрушить его гордость отеческими угрозами, как своего рода осадными орудиями. «Не следует ему, — говорил он, — христианину по вере и римлянину по отечеству, идти войною против римлян, если только он не исповедует христианства одними устами, так как бы по одежде и языку принадлежал к числу римлян, сердцем же далеко отстоял от украшающихся именем Христовым. В самом деле, в чем он может обвинить афинян, чтобы с правом ополчиться против Аттики? На пограничных аргосцев он мог еще, как на соседей, взводить какую-нибудь жалобу, которая делала бы его нападение на них в некоторой {366} степени извинительным; равным образом, коринфянам недавно — он мог поставить в обвинение частые наветы против себя коринфского архипастыря, вследствие которых Навплий подвергался нашествию римского войска и подступлению к своим берегам военных кораблей. Но афиняне и он как отдалены друг от друга местностью, так равно далеки от всяких поводов к столкновению и взаимному соперничеству в чем бы то ни было. В частности между ним и их священнослужителем не было ничего, кроме отношений самых боголюбезных и духовных: он никогда не переставал называть их молитвенника своим отцом и пастырем и с таким же наслаждением внимал изречениям его уст, с каким вкушают сладостный сок пчелиных сотов, а тот включал его в число своих духовных детей». Итак, пользуясь подобными представлениями, Михаил умолял Сгура оставить Афины в покое. Со своей стороны Сгур, выставляя на вид, что успех насилия есть непременное и прямое оправдание его, и ссылаясь на обстоятельства времени, по которым будто бы всякий вправе был брать, что можно, силою, так как первоверховный город ниспал в крайнюю глубину бедствий, твердо стоял на своем намерении, требуя выдачи на смерть одного юноши. Правда, этого молодого человека иной и без требования с радостью выдал бы ему, как семя нечестивое и беззаконное, потому что он для многих был {367} причиной погибели и замышлял словом и делом против своего отечества, Аттики, все, что есть самого худшего, но архипастырь, евангельски включая в число возлюбленных чад и охраняя в неприкосновенности даже явного гонителя, преследователя и наветника церкви, своей духовной матери и воспитательницы (несколько раз поднимавшего руку против него самого), как скоро он прибег под ее защиту, отверг требование Сгура. Когда таким образом он не убедил этого зверя своими мудрыми вразумлениями, когда увидел, что, напротив, Сгур, как аспид бесчувственный, упорно заткнул от них свои уши, когда посыпались всякого рода выстрелы на заключившихся в Акрополе, тогда, принесши моление Богу, чтобы все страшные последствия начавшихся бедствий обратились на главу нечестивого виновника их, он сам расставил против него орудия на верху стен и разместил по стенам пращников и стрелков. Да и чего не в состоянии был сделать для отражения врагов этот муж, исчерпавший всякую мудрость, все светские и духовные науки, и каждую из них изучивший так, как другой не в состоянии изучить одной какой бы то ни было? Если бы захотел, он мог бы низвести на дерзких безумцев огненный дождь, наслать на их лагерь ядовитых ос, или испросить свыше и получить какого-нибудь другого рода погибель им, потому что божественное правосудие, конечно, не замедли-{368}ло бы своим мщением, если бы воздвиглись его чистые руки, или отверзлись священные уста с молитвою о том к Богу. Но его отклонил от подобных помышлений и действий тот, Кто запретил сынам громовым (Мк. 5, 17) низвесть с неба огонь, сказав им: не весте, коего духа есте вы (Лк. 9, 55). 9. Отчаявшись в победе над противником, столько сведущим в военном деле, до такой степени многоученым, так недосягаемо высоким по добродетели, и почувствовав, как бесполезно бодаться с утесами Акрополя, Сгур в бессильной злобе против города, крепости которого не мог одолеть, зажег подгородные здания и взял в добычу стада животных, годных для работы и пищи. Двинувшись отсюда, по прошествии нескольких дней он подступил к семивратным Фивам, овладел ими без всякого сопротивления и бодро пошел далее. Наконец, пройдя Термопилы и перешедши гору Эту, он вступил в Лариссу, соединился с царем Алексеем (который, быв оттеснен от северных пределов государства, в удалении от царственного города приютился в Темпейских ущельях Фессалии) и женился на дочери его Евдокии. Сначала Евдокия была в замужестве за тривалльским князем Стефаном, который с бесчестием прогнал ее от себя; потом, прибыв в Византию, после уже взятия города и бегства из него, вышла в другой раз замуж за Алексея Дуку Мурцуфла, последнего римского импера-{369}тора. Но и Дука не дожил с нею до старости и почтенных лет, потому что отец ее Алексей, не знаю, по какой именно причине, коварно схватил его и лишил зрения, — должно быть, просто потому, что бродяга ненавидит бродягу и беглецу с престола противен изгнанник с престола. Спустя немного времени после ослепления, Дука попался в руки латинянам, был отведен ими в Византию и подвергнут там суду за то, что заключил в темницу и насильственно лишил жизни своего повелителя и царя*. Он говорил в свое оправдание, что названный царь был изменником отечества и понес заслуженное наказание за это, что не один только он распорядился поступить с ним так, что в этом деле принимали участие и другие, члены его собственного рода и дома. Но судьи, не выслушав того, что он сказал, и нисколько не желая слушать того, что он хотел еще говорить, приговорили ему новый и ужаснейший род смерти. Его втащили на высокую Таврскую колонну** и оттуда столкнули вниз; несколько мгновений несчастный летел в прямом положении, потом перевернулся вниз головою и затем, разбившись вдребезги, самым жалким образом испустил дух. Итак, {370} Сгур, вступив в супружество с Евдокией, в то время, как маркиз приближался к Элладе, стерег, как я несколько выше сказал, термопильский проход, господствующую над Термопилами, лесистую, высоковершинную гору и все позиции, зaгpaждaющие с этой стороны вторжение в Элладу. При всем том, однако, и здесь все без сопротивления покорились маркизу, привыкши всегда с постыдным раболепством, трусливо, преклоняться пред силою, и покорились предводителю не многочисленного и единодушного, но набранного из разных мест и большею частью руководимого совершенно различными целями войска. Когда маркиз вступил затем в самую Беотию, кадмейцы приняли его с такой неудержимой радостью, с какой иной раз не встречают даже родного при возвращении его домой из долговременного путешествия. Потом он овладел Аттикой и поставил в Акрополе свой гарнизон. Хотя священноначальник афинский мог бы тогда отразить и маркиза так же, как прежде Сгура, но рассудив, что не время уже противиться, когда Царьград взят и все, как западные, так и восточные, области римского государства преклоняются перед тенью латинского копья, уступил крепость без боя. Наконец и Эвбея не оказала ничего достойного страны мужественной и свободной: вот и она дружественно протягивает руку, изменяется скорее волнистого моря, устраивает пере-{371}праву войску, несущемуся быстрее Эврипа***, и равнодушно смотрит, как на берегу ее пролива строится крепость и внутри крепости становится войско, предназначенное, конечно, для обуздания изменчивых решений и предотвращения непостоянства эвбейцев! Но что это? Варварское войско опередило мои слова и несется быстрее моей истории, нигде не встречая себе задержки! История повествует еще, что оно только разграбило Фивы, овладело Афинами, дошло до Эвбеи, между тем оно, как будто не пешее, а крылатое и воздушное, облетев историю, подошло уже к Истму, прогнало защищавшее Истм римское ополчение, вступило в лежащий на Истме и богатый в древности город Коринф, двинулось к Аргосу, пролетело Лаконию, отсюда вторглось в Ахайю, затем прошло через Метону и устремилось к Пилосу, отечеству Нестора4*. Я надеюсь, однако, что, достигши Алфея, оно зачерпнет водицы из этого потока, помоется ею, припомнит милую старинную басенку и, узнав, что эта река наполнена любовью Арефузы, источника сицилийского, поящего детей Италии, испугается, по крайней мере, того, чтобы тираническая5* вода ее не написала на своих волнах и не перенесла по течению Алфея {372} тамошним народам весть об его насилиях против эллинов. Впрочем ты, Алфей, дорогая река эллинская, текущая пресным потоком среди соленых вод самого моря, поразительное явление в мире, огонь любовной страсти, не говори, пожалуйста, сицилийским варварам о неудачах эллинских и не распространяй вести, какими великими делами против эллинов прославили себя вышедшие из среды их герои, воевавшие с эллинами, чтобы не начались восхваления этих подвигов, не появились хвалебные песни о них и не поднялось против нас множество новых искателей славы! Погоди немного: изменчива война, шахматная игра — дела человеческие и переменчива победа! Даже Александру, говорят, встречались иногда неприятные неожиданности и Кесарю не всегда верно служило счастье! Заклинаю тебя неприкосновенной для моря склонностью к тебе и любовным течением самой Арефузы! Но я уверен, что ты исполнишь мою просьбу. Между тем Сгур, растерявшись совершенно при таких успехах неприятелей, видя, что Аргос занят и соседственные с ним города тоже взяты, как зверь косматый в пещеру, или как пресмыкающийся змей в свою нору, скрылся в Акрокоринф, — крепость древнего города Коринфа, лежащую на крутой горе и почти неприступную. Быв отражен от Акрокоринфа и убедившись, что Навплий также нелегко взять по необоримости укреплений и стойкости его защитников, маркиз решился при-{373}нудить к сдаче оба эти места долговременною осадой, — против же Акрокоринфа сверх того построил укрепление, выбрав для него местность, которая представляла более выгод для успеха военных действий.
