»Две жизни» (ч.II, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Не успела Алиса произнести эти слова, как в комнату вошёл Ананда. Он точно внёс с собой весеннее солнце, так светел, весел и радостен он был.
— Вы, я вижу, Алиса, чем-то опечалены. А вот и разгадка, — продолжал Ананда, садясь у постели больной и всматриваясь в её заплаканное лицо. — О чём же плакать, мой добрый друг, — так нежно сказал Ананда, такая всепрощающая доброта была в его голосе, что леди Катарина схватила его руку, приникла к ней, и её горестные рыдания больно ранили сердце Алисы. Встав на колени, она приникла к Ананде и с такой мольбой посмотрела в его глаза, точно хотела отдать всю себя за мир и спокойствие матери.
— Встань, дитя. Не отчаивайся, не считай себя бессильной в такие моменты, когда видишь чью-то скорбь и отчаяние и думаешь, что не можешь ничем помочь. Не бывает, чтобы чистая любовь и истинное сострадание оказались бессильными, не были услышаны теми, к кому ты их направляешь, и оставлены без ответа. Правда, не всегда твои чистые силы проявляются как мгновенная помощь встречному. Факты внешнего благополучия, а это единственное, что воспринимают люди как помощь, далеко не всегда являются помощью истинной. Но каждым мгновением, в которое ты излила любовь как самую простую доброту, ты ставишь встречного на единственный путь чистой жизни: на путь единения в мужестве, красоте и бесстрашии.
Разбив в сердце и мыслях страдальца представление о том, что жизнь ополчилась против него, что ему нет прощения, что будучи грешным, он не в состоянии выйти на путь Света и нести этот Свет другим, — ты разбиваешь перегородки авторитетов и предрассудков и прокладываешь новые борозды, по которым потечёт его мысль с этого мгновения.
Никогда не отчаивайся и силу понимай, как внутреннюю работу твоего собственного духа. И чем выше будут твои бескорыстие и радость, с которыми примешь в своё сердце чужую скорбь, чем увереннее ты будешь приносить свою любовь к милосердию своего Учителя, — тем вернее улучшится жизнь встреченного тобою страдальца. И тем скорее, проще, легче уйдёт от него очарование скорби.
Посадив девушку рядом с собой, Ананда положил свою руку на голову всё ещё рыдавшей пасторши и тихо ей сказал:
— Разве вы льёте эти слёзы о дочерях? Ведь вы плачете сейчас о муже, о том, что вы его не поняли, не оценили вовремя его чести и доброты и не доверились ему. Вникните в тот голос совести, что так раздирающе кричит в вас сейчас. Ведь вы плачете о себе.
От лёгкого прикосновения руки Ананды леди Катарина затихла. У неё хватило сил приподняться и посмотреть в лицо того, кто пришёл коснуться её гнойных ран, так как леди Катарина вдруг подумала, что чистому взору Ананды она должна представляться чем-то вроде прокажённой. Эта мысль мелькнула в её уме на секунду, но голос говорившего увлек её за собой целиком.
— Думайте о Дженни. Непременно думайте как о любимой дочери, осуждению которой нет места в вашем сердце. Но не считайте, что для вечности имеет какую-либо цену то, что вы сострадая плачете, мечетесь, бурлите негодованием или какими бы то ни было страстями, пусть даже они кажутся вам святыми. Только в деятельное сострадание может проникнуть энергия мировой любви Вечного.
Поймите раз и навсегда: вам надо жить в любви, в труде для Дженни. Если прекратите плакать, то сможете соединиться с нею через какое-то количество лет, чтобы помочь ей освободиться от зависти, которая бросила её сейчас во власть тьмы. Не станете ведь вы отрицать, что изо дня в день своим раздражением и ложью вы складывали для неё ту неприступную стену, за которой она находится сейчас. Это вы, камень за камнем, складывали стену вокруг дочери: и теперь, по камушку, только вы одна можете её разобрать.
Вашими орудиями труда могут быть только спокойствие и мир. Вы сможете начать свою работу любви и освобождения дочери только в том случае, если научитесь не повышать голоса ни при каких обстоятельствах. И не только удерживать словесный поток и думать о каждом слове, которое произносите, но ещё и ясно сознавать, что творимое вами в этой комнате раздражение распространяется быстрее электрической грозы в эфир Вселенной.
Вы абсолютно здоровы. Вставайте, начинайте трудиться, если действительно любите Дженни и хотите ей служить. Если прежде вы выливали мусор своей души и грязнили им Вселенную, то теперь вы должны выработать в себе новые привычки, и в первую очередь научитесь радоваться, научитесь смеяться и не осуждать.
Начните с самого простого и смиренного труда. Всю жизнь вы были ленивы и только и делали, что изображали из себя леди. Снимите теперь все хозяйственные заботы с Дории, которая должна начать сейчас другое дело. Учитесь в серых буднях и делах общаться с людьми и вырабатывайте выдержку. Забудьте свои классовые предрассудки и обращайтесь с каждым слугой и торговцем так, как будто перед вами в каждом из них стою я и вы говорите со мною. И я увижу, насколько вы искренни, когда утверждаете, что чтите меня, — улыбаясь, закончил Ананда. Не дожидаясь ответа пасторши, он покинул комнату, оставив мать и дочь в разном состоянии духа.
Глаза Алисы, сиявшие не меньше глаз самого Ананды, выражали её полное понимание глубочайшего смысла сказанного. В поведении матери, ей предписанном, она видела почти единственную для леди Катарины возможность выработать самообладание, хоть как-то воспитать себя. И вместе с тем она ни секунды не сомневалась в том, что жестокое разочарование, даже отчаяние должна чувствовать сейчас её мать, всю жизнь ненавидевшая хозяйство, порядок в доме и тот упорный, мелкий труд, который с этим связан. Она лихорадочно придумывала, какие бы заманчивые стороны этой работы, которой можно было бы отблагодарить лорда Бенедикта за всё, показать матери.
В душе леди Катарины образовалась какая-то пустота. Она поняла, что в том состоянии смятения, в каком она теперь живет, она ни на что не годна. Слова Ананды проникли ей в сердце. В нем уже не было привычной лжи. Пасторша вынуждена была признаться себе, что слёзы её были слезами запоздалого сожаления. Теперь только она увидела мужа таким, каким его видели другие. Браццано больше не занимал никакого места ни в её сердце, ни в мыслях. Муж и Алиса представлялись её открывшимся духовным глазам какими-то новыми людьми, и в ней просыпалось новое чувство. В ней зарождалась сила жить, поддерживаемая этими непривычными для неё образами, и она пускала ростки в самой глубине сердца. Одно только знала твёрдо леди Катарина: что не будет протестовать против назначенного ей Анандой. Но как взяться за этот труд, она знала так же мало, как дровосек о тонкостях скульптуры.
Мать и дочь встретились взглядами. Ни слова не сказали они, но обе поняли, что о старой жизни леди Катарины и речи быть не может. Всегда возмущавшаяся, когда муж указывал ей на необходимость труда, пасторша думала сейчас только о своей неопытности и полной неприспособленности к предстоящей ей задаче. В прежнее время она и не подумала бы послушаться и встать с постели. При малейшем нездоровье она оберегала себя чрезвычайно. Теперь же, чувствуя себя совсем разбитой и обессиленной, она немедленно стала одеваться. Помощь Алисы, казалось, давала ей новые силы. Она видела теперь в дочери не девочку-подростка на побегушках, не швею, необходимую в доме, но подругу, в сердечном участии которой не сомневалась.
— Мама, вы не думайте, что всё это хозяйство так сложно. Во-первых, вам самой не придется бегать по рынку или стоять у плиты. Здесь есть отличный повар и экономка. Вам надо будет только вести весь дом, следя за расходами, и заказывать всё то, что лорд Бенедикт будет считать нужным. Обычно он сам отдавал Дории краткие и точные указания.
— Ах, детка, я так боюсь лорда Бенедикта! Ничего кроме благодеяний я от него не вижу. Но когда оказываюсь в его присутствии… Я знаю, что защищена, и всё же, когда о нём думаю, меня пронизывает страх. Я как карлик перед великаном, всё вспоминаю, как его глаза приклеивали мои ноги к полу. Ну как я войду к нему за распоряжениями? Если бы ты знала, как у меня сжимается сердце. Знаю, что надо жить по-новому. И не могу понять, как свести концы с концами за целый месяц. Сколько раз твой отец просил меня об этом, заводил мне тетради, показывал, пытался помочь, а я только хохотала и вырывала листы. И ничего-то я не умею.
