Танцы с королями - Лейкер Розалинда (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Затем он подумал, что Жасмин, скорее всего, захочет опять выезжать в свет, ко двору, когда тот вернется из Фонтенбло, но не решается пока прямо сказать об этом, а заранее прощупывает почву, надеясь все-таки получить у него разрешение показываться в Версале хотя бы изредка. В этой тяге к общению со своими сверстниками из числа придворной молодежи Лорент не видел ничего дурного и собирался позволить ей сделать это, если дочь сможет убедить его, что полностью излечилась от своей страстной увлеченности маркизом. Но даже и в этом случае ей придется смириться с серьезными ограничениями свободы и более жестким контролем ее поведения, чем это было раньше. Наверное, следует уволить Берту и нанять для этой цели женщину помоложе, с лучшим зрением. При этой мысли в нем зашевелились угрызения совести. Разве можно относиться к собственной дочери как к воровке и нанимать людей, чтобы те следили за ней? Лоренту стало неуютно и стыдно, и он решил пока совсем выкинуть из головы мысли о каких-либо переменах.
Стояло прекрасное майское утро. Все вокруг расцвело и дышало весной. Версальские цветники издали были похожи на огромные, вытканные рукой великана ковры. Накануне в Шато Сатори отмечали уже семнадцатый день рождения Жасмин, но Лорент чувствовал себя так, словно и не было за спиной этих лет. Он был по-прежнему бодр, полон сил и энергии. Усевшись в экипаж и приготовившись к приятной поездке в Версаль, он улыбнулся сам себе, вспомнив о намерении уволить Берту. А ведь той едва исполнилось пятьдесят, в то время как ему самому было уже далеко за шестьдесят, и все же он продолжал составлять планы, проектировал, рассчитывал, чертил в своей конторе над салоном Маргариты, которая, будучи всего на несколько лет младше его, также трудилась не покладая рук.
Прибыв во дворец, Лорент, испытывая легкую отдышку, поднялся по Посольской лестнице, посетовав про себя, что его жилет был слишком тесен в груди, и отправился по длинному коридору туда, где размещался кабинет герцога Бурбонского. В приемной ему не пришлось долго томиться в ожидании. Секретарь герцога доложил своему патрону о прибытии барона, и тот велел немедленно привести архитектора в кабинет. Войдя туда, первым делом Лорент низко поклонился герцогу, сидевшему за дальним концом длинного стола для совещаний, крышка которого была обтянута голубовато-серебристой парчой. Достав план из папки, которая была у него под мышкой, Лорент приблизился к столу и приготовился уже было развернуть его для проверки и обсуждения, как вдруг, к его удивлению, герцог досадливо отмахнулся:
— Я хотел вас видеть сегодня не по поводу переделок в моих покоях, барон! Можете сесть. У меня к вам дело совершенно иного свойства.
Позже Лорент так и не смог припомнить, как долго продолжалась его аудиенция, но если бы кто-нибудь обратил внимание на то, как он выглядел до и после аудиенции, то заметил бы, что Лорент постарел за это время лет на двадцать. Из кабинета всемогущего вельможи он вышел совершенно ошеломленным, на негнущихся ногах и, сделав несколько шагов в приемной к ближайшему стулу, рухнул на него. Уставившись невидящими глазами в противоположную стену, Лорент машинально начал аккуратно складывать план, который хотел представить герцогу на одобрение, и засовывать его в папку. При этом его руки тряслись, и от бумаги исходил такой шорох, что это даже привлекло внимание швейцарского гвардейца, стоявшего на часах у двойных дверей Палаты Совета, и тот удивленно воззрился на архитектора.
Лоренту показалось, что прошла целая вечность, прежде чем его одеревеневшие пальцы смогли справиться с застежками папки. Покончив с этим занятием, он медленно встал со стула и, с трудом волоча ноги, отправился в обратный путь. Лоренту было очень жарко: он задыхался и поминутно останавливался, чтобы вытереть носовым платком лицо, по которому обильно струился пот. У него начала кружиться голова, и к горлу подступила тошнота, но он должен был спешить. Нельзя было терять ни секунды. Он, один из самых верных подданных Людовика XV, собирался совершить акт измены по отношению к королю, нарушив повеления, отданные от его имени герцогом Бурбонским. Нужно было увезти Жасмин из Версаля и всем бежать вместе с ней — и ему, и Маргарите. Но куда? В Голландию, или в какое-либо германское княжество, или в Англию?
Он ощутил некоторое облегчение, добравшись до Посольской лестницы, по которой из раскрытых настежь дверей подъезда тянуло приятным освежающим сквозняком. Совершенно задохнувшись, он не выдержал и рванул изо всех сил галстук, безжалостным железным обручем сжимавший его шею, и живительная струя свежего воздуха заполнила его легкие. Не обращая внимания на беспорядок в одежде, Лорент стал спускаться по лестнице, держась за мраморные перила. Придворные, пробегавшие по лестнице в обоих направлениях, были по большей части озабочены своими делами, ну а те, кто мимоходом все же успел бросить на него взгляд, думали, что архитектор мертвецки пьян.
Он добрался до того места, где сходились разделявшиеся на две стороны пролеты лестницы. Его рубашка промокла насквозь и прилипла к телу; капельки пота падали с подбородка на кружевное жабо. У него вдруг зарябило в глазах от множества ступенек, которые ему еще предстояло преодолеть, и почти тотчас же вслед за этим сердце взорвалось в груди такой болью, что Лорент, громко застонав, упал и покатился по лестнице вниз. На полу вестибюля к нему возвратилось сознание, но как он ни силился встать, у него ничего не получалось, и он лежал, нелепо раскинув руки и ноги, а в его глазах стоял невообразимый ужас от сознания того, что с ним случилось.
Вряд ли что-либо другое могло заставить часовых и лакеев сбежаться туда с большим проворством, нежели перспектива обнаружить на территории Версаля мертвое тело и понести за это наказание, не успев вовремя выдворить умирающего за пределы дворца, ибо здесь имели право умирать лишь короли. Три «голубых мальчика»-пажа и двое солдат мигом подхватили Лорента и поволокли на улицу. В горле у него что-то булькало и хрипело, а голова бессильно моталась из стороны в сторону. Лакей, бежавший рядом, нес его парик, треуголку и папку. В своем неумеренном рвении они уже успели донести Лорента до середины Королевской площади и готовы были вынести его за ворота, оставив там на земле умирать, если бы кучер, ожидавший возвращения хозяина с аудиенции у герцога Бурбонского, не узнал его по новому серому камзолу с серебряными позументами на карманах.
— Сюда! — завопил кучер, открывая дверцу кареты и призывно махая рукой, когда барона подтащили к карете и стали запихивать внутрь. Он деловито распоряжался:
— Осторожнее, осторожнее! Вот так! Сперва голову! Да руки поднимите ему! Аккуратнее!
— Пошел! — приказал ему швейцарский гвардеец, когда они погрузили, наконец, тело барона в карету и захлопнули дверцу.
Возмущаясь той недостойной спешкой, с какой его хозяина старались спровадить из Версаля, кучер с осторожностью проехал короткое расстояние от дворца до дома на авеню де Пари, где размещалась контора Пикарда, заботясь о том, чтобы заболевший Лорент не свалился с сиденья. Когда из дома выскочил привратник и стал открывать дверцу кареты, кучер соскочил с козел и закричал ему:
— Брось это! Беги в дом и скажи баронессе, что с ее мужем случился удар!
Как он и ожидал, вскоре из дома выбежала баронесса без плаща и шляпки, с белым, как мел, лицом. Кучер открыл дверцу, и она, вскочив в карету, упала на колени рядом с телом мужа и стала нежно гладить его лицо. Затем она оглянулась через плечо и сказала прерывающимся от волнения голосом:
— Отвези нас домой как можно быстрее…
У Лорента оказалась парализованной вся левая сторона тела. Маргарита раздела его с помощью Берты и облачила в чистую ночную сорочку. Она понимала, что нужно срочно послать за доктором, ибо кровопускание в то время считалось лучшим средством от апоплексического удара. Однако ей не хотелось приглашать версальских живодеров, и она отправила лакея за одним молодым доктором, который совсем недавно открыл в городе практику, надеясь, что его методы окажутся более современными и действенными.
