Разбитое сердце богини - Вербинина Валерия (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
– Просто в английской живописи очень мало художников, которых стоит знать, – объявила я. – А вторая картина чья?
– Гре… Нет, Грюн. Жюль Грюн[9]. Я повесил его в этой комнате, потому что его фамилия тоже начинается на букву Г.
Я вытаращила глаза. Честно говоря, такой принцип размещения картин попался мне впервые.
– По-вашему, полотна плохо сочетаются? – осведомился пират, пристально наблюдая за мной.
Зря я упустила из виду, что мой собеседник не то чтобы читал мысли – нет, просто жизнь в опасности и множество людей, с которыми ему волей-неволей приходилось пересекаться, выработали у него проницательность выше обычного. Я поторопилась сделать невинное лицо – хоть и отлично понимала, что уж кому-кому, а Татьяне Стрелицкой точно не удастся его провести.
– Меня смущает разница стилей, – сказала я, почти не покривив душой.
– Стиль – последнее, что меня заботит, – отозвался Шарлахов. – Главное для меня…
«Стоимость картины, – мысленно подсказала я. – Но ты, конечно, выразишь это иначе, не так в лоб».
– Чтобы вещь мне нравилась, – закончил мой собеседник. – Вообще я не поклонник Гейнсборо, но меня заинтересовала история изображенной им дамы.
Я оглянулась на герцогиню, которая, казалось, с живейшим интересом слушала наш разговор.
– А какая у нее может быть история?
– Это история человека, у которого было все, – ответил Шарлахов, улыбаясь одними глазами. – Молодость, красота, богатство, любимый муж, который души в ней не чаял, множество поклонников. Высокий титул, наконец, а в те времена это кое-что значило. Да что там кое-что – почти все. Она устраивала приемы, на которые надевала то платья из лепестков роз, то наряды из нитей драгоценных камней… Какие-то умопомрачительные празднества, куда были званы даже не все принцы, и попасть туда считалось великой честью. Особенно она любила одеваться богиней, знаете, на античный манер. – Я открыла было рот, чтобы сказать, что античные боги вообще-то не питали особой склонности к одежде, но посмотрела на вдохновенное лицо Шарлахова и решила промолчать. – Поэты наперебой посвящали ей поэмы и сонеты, она тратила деньги, не считая… могла позволить себе любые прихоти, любые безумства. Для нее в окрестностях Лондона муж велел построить в рекордные сроки какой-то фантастический замок, и этот замок, по-моему, существует до сих пор. Словом, весь мир был у ее ног.
– То есть ей так казалось.
– Вы чертовски трезво смотрите на вещи, Танечка. Конечно, казалось, и все это было не более чем иллюзия. Поэты писали стихи в надежде на награду, художники рисовали портреты в расчете на славу и гонорар, льстецы льстили, потому что кому-то же надо льстить, ну, и так далее. Как по-вашему, чем это могло закончиться?
– Чем угодно, – пожала я плечами. – К примеру, она постарела, остепенилась, ударилась в религию и завела девяносто девять домашних питомцев. Или постарела, но одевалась еще более вызывающе и платила поэтам вдвое больше прежнего, чтобы они ее восхваляли, как раньше. Или родила дюжину детей и стала почтенной матерью семейства, которая уже никому не была интересна. Или…
– У нее был только один сын, – перебил меня Шарлахов. – И она не остепенилась, нет. Просто однажды она встретила свою судьбу, назовем это так. Был он то ли малоизвестный композитор, то ли вообще часовщик. Не слишком молодой, не красавец и к тому же обремененный семьей. Про положение в обществе я вообще молчу… И богиня потеряла голову. Шептались, что этот человек ее приворожил, потому что он обращался с ней возмутительно грубо, но она во всем ему повиновалась и смотрела на него, как преданная собака. Она осыпала его подарками, возила с собой в карете, была готова по его первому знаку сделать что угодно… А между тем поговаривают, что он чуть ли не поколачивал ее. И, несмотря на это, она наотрез отказывалась с ним расстаться. Она бы и замуж за него вышла, но он не желал бросать жену и детей.
– А ее муж? – спросила я. – Вы же говорили, что он ее любил.
– Для него ситуация сложилась невыносимая. Понимаете, он даже не мог вызвать это ничтожество на дуэль. Но, вероятно, у него нашлись советчики, или он сам догадался, как положить конец этому двусмысленному положению. Словом, в один прекрасный день часовщик вышел из дома и не вернулся. Через пару дней его все-таки нашли, но в неживом виде. Полиция пришла к заключению, что грабители покусились на золотой медальон, подарок нашей богини, и кошелек, а когда законный хозяин оказал сопротивление, просто убили его.
– Грабителей, само собой, так никогда и не нашли.
– Нет, почему же – нашли и даже медальон вернули. Всех повесили, в том числе и перекупщика, у которого обнаружили медальон. Правда, грабители на суде настаивали, что они ни о чем понятия не имеют и никакого медальона в глаза не видели, но…
– Богиня им поверила? Или нет?
– Сложно сказать. Если она и подозревала мужа, он, конечно, категорически все отрицал. Потом, он всегда был готов расшибиться в лепешку, чтобы ей угодить. Однако самое скверное заключается в том, что… Я еще не надоел вам со своей историей?
– Нет-нет. Продолжайте, пожалуйста.
– Словом, часовщика больше не было, и все, казалось, должно было прийти в норму. Однако со смертью этого человека его власть над богиней не кончилась. Начнем с того, что она приказала забальзамировать его тело, положить в гроб с хрустальной крышкой и поставить в церковном склепе. Самой церкви она выделила какие-то сумасшедшие деньги на оформление склепа, и чтобы ее пускали в любое время, когда ей заблагорассудится прийти…
– Готический роман, – пробормотала я.
– Это и была эпоха готических романов, насколько я помню, – отозвался Шарлахов. – Но такое объяснение ничего не объясняет, потому что наша богиня не только навещала дорогого усопшего или приносила ему цветы. Она по-прежнему заказывала ему подарки и украшения, надевала для него самые лучшие платья, часами пропадала в склепе, разговаривая с мертвецом, читала ему вслух новые книги и даже приводила музыкантов, чтобы они для него играли. В общем, никто не удивился, когда в день Гая Фокса – да, по-моему, именно в этот праздник с фейерверками – церковь отчего-то загорелась и сгорела дотла, включая склеп, где покоился часовщик. Богиня в это время была на каком-то придворном торжестве, которое никак нельзя было пропустить.
– Муж, само собой, в поджоге не участвовал, – заметила я.
– О, что вы, как можно подумать такое? Конечно же, не участвовал, у него было идеальное алиби, потому что он был с богиней. Само собой, втихомолку все говорили о том, что он приказал своим доверенным лицам поджечь церковь, потому что мания его жены стала совсем уж невыносимой.
– А дальше? – спросила я.
– Когда она узнала, что произошло, то ее безучастность всех поразила. Многие решили, что она окончательно избавилась от власти «этого колдуна», как его называли, но не тут-то было. Ночью она ушла из дома, и ее нашли на пепелище, там, где раньше находился склеп. Она копалась в золе и все что-то бормотала себе под нос. Ее вернули домой, но было уже поздно: она сошла с ума. Она прожила еще долго, очень долго, пережила и мужа, и сына, и даже кого-то из внуков и до самой смерти держала возле себя обгоревшую руку часовщика и оплавленный медальон, который нашла на месте пожара. Когда она умерла, руку и медальон похоронили с ней вместе, но ее потомки долго утверждали, что ее неприкаянный дух все еще бродит по комнатам замка и кого-то зовет. Вот такая странная и страшная была у нее судьба, но когда вы видите этот портрет, разве вам может прийти в голову, что у этой прекрасной горделивой дамы будет такой конец?
Я посмотрела на портрет. Холодное надменное лицо, румяные губы, пышный парик, тщательно выписанные тонкие пальцы – ни одного намека на драму, на грядущий душевный надрыв, на безумие и блуждание в бесконечном одиночестве, где ее собеседником было только собственное эхо. Всемогущий рок подстерег ту, которая мнила себя богиней, и нанес удар, от которого она уже не оправилась. Потому что только рок не промахивается никогда.
