Тайный грех императрицы - Арсеньева Елена (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
Однако все заготовленные подходцы вдруг вылетели из Константиновой буйнокудрявой головы, и он рубанул с плеча:
– Катрин, сдается мне, что дело неладно. Не кажется ли вам, что венец на голове Александра Павловича... – Стоило бы, конечно, сказать попросту: «На Сашкиной голове», но Константин решил сделать необходимые реверансы, чтобы расположить к себе сестру. – Венец, стало быть, императорский на его голове несколько покосился?
Голубые глаза, и без того огромные, расширились и наполнились ужасом. Катрин нервно хрустнула пальцами и прижала ладони ко рту, словно крик давила, а сама побледнела так, что Константин даже руки приготовился выставить, чтобы подхватить меньшую сестру, когда та брякнется в обморок.
«Влюблена, дура, в него, как кошка, – мрачно подумал Константин. – Небось решила, что я пришел ее стыдить, чтобы на Сашку попусту не пялилась. Нет, надо ее замуж поскорей пристроить... полным-полно в Европе неприкаянных принцев, а девка засиделась. Вся в соку, вот и вбивает себе в голову невесть что! Хоть Сашка и писаный красавец, а все ж брат и женатый человек, значит, не моги!»
Пока образец супружеской верности, великий князь Константин, этак размышлял, Катрин отклеила, наконец, судорожно стиснутую ручонку ото рта и пробормотала:
– Что вы имеете в виду, братец Константин Павлович, ваше высочество?
Тьфу... слова в простоте не скажет, и тут с выкрутасами! «Братец Константин Павлович» сердито покосился на сестру и ляпнул:
– А то, что рогат Сашка! Лопни мои глаза. – Он вообще предпочитал выражаться по-русски, тем паче будучи в сильном расстройстве или, скажем, в подпитии, и выражения тогда подбирал самые отъявленные. – Если не завела наша баденская тихоня себе любовника!
Катрин мгновение таращилась на него, но вот поспешно опустила глаза. А Константин остался сам на нее таращиться, потому что в сверкающих голубых очах сестры отразилось такое нескрываемое облегчение, что на него оторопь нашла.
Как же это понимать, господа? Она радуется, что император российский увенчан рогами? А как же любовь и жалость?! Или сестрица надеется, что, узнав об измене жены, Сашка прогонит от себя Елизавету?
Ну, это может статься, только какая с того выгода Катрин? Замуж за себя Александр ее не возьмет, так почему радости столько?! Злорадствует? Ну и жестокая же тварь!
Нет, тут что-то иное, иное...
А поди знай что! Живи Константин хоть пятьсот лет, он все равно никогда не поймет женщин. Они ведь лишь кажутся простенькими. А на деле – о-го-го!
Вот чертовщина, ну никак он не мог избавиться от этих безумных воспоминаний! Честное слово, чувствовал себя, будто мальчишка, который только познал женщину, и думы о ней, первой, застят ему все впечатления, которые он получает от новых своих возлюбленных. Алексей за собой такой памятливости и не предполагал. Он даже не помнил, как звали ту крестьянскую девчонку, которую он завалил в березовой рощице в ночь на Ивана Купала, впервые отведав женской плоти. Их воронежская деревня была не слишком-то строга по части исполнения заветов-запретов на «бесовские игрища», напротив, люди с готовностью предавались любой возможности побалагурить и попраздновать, пусть даже батюшка потом станет лаяться с амвона. Алексей, само собой, такой веселости своих деревенских сверстников только радовался, потому что сам был охоч до гуляний и безунывен. Потом, когда кузина, княгиня Наталья Голицына, в девичестве княжна Шаховская, заставила его перебраться в Санкт-Петербург, он узнал, что настоящий романтический герой, оказывается, должен выглядеть задумчивым и несколько печальным и непременно обязан в горьком упоении вздыхать о первой своей любви. Это Алексея порядком потешало (а как себя вести, если таковой любви просто не было, ну по ком вздыхать-то прикажете, неужто по той сговорчивой деревенщине?!) – до тех пор, пока он не увидел ту, которую полюбил с первого взгляда. С первого взгляда, первой любовью... Недосягаемость этой женщины сводила его с ума денно и нощно, однако он не мог отказаться от мечтаний о ней, неявно преследовал ее, от души надеясь, что, если сие станет кем-то замечено, то будет воспринято как верноподданническое рвение. В конце концов, многие знакомые Алексею офицеры сделали ее имя своим заветным знаменем. Возможно, все они были в нее влюблены, но ни один не бредил ею как женщиной. И Алексей не бредил, до некоторых пор, обожая в ней некий воздушный и чистый образ. Она была прекрасной дамой, он – ее верным, молчаливым рыцарем. Разумеется, его молодая и довольно-таки буйная плоть постоянно требовала удовлетворения, которое он и находил в одном опрятненьком и по-домашнему скромном борделе (наш герой был чистоплотен, как кот, и столь же гульлив), но это не мешало Алексею благоговеть и преклоняться перед ней, испытывая совсем иные чувства. Как батюшка говаривал, человек есть творение божие лишь от головы до пояса, а ниже – дьяволово рукомесло. Ее Алексей любил как творение Божие... так было прежде, до той странной, воистину дьявольской встречи – и случки (иного слова не подберешь!) в уютной, тесной, пахнущей розами карете.
Особа, которая взяла его в этой карете (нет, в самом деле, невозможно ведь сказать, что она ему отдалась, она именно что взяла его!), несомненно, принадлежала к числу знатных дам. Алексей достаточно много вращался в высшем свете и бывал во дворце, чтобы обрести безошибочное чутье на принадлежность женщин к тем или иным разрядам и классам. Тут имели значение самомалейшие мелочи, от аромата до тонкости белья, от гладкости кожи до манеры говорить. Эта тварь (ну не мог он называть ее иначе!) должна быть птицей самого высокого полета. В девичество ее он не слишком-то поверил: девушке непросто сохранить в тайне столь скоромные похождения. Непременно кто-то из слуг (а без них не обойтись!) проговорится ее родителям, своим хозяевам, или сболтнет лишнего на стороне, пойдут слухи, девицу ославят так, что жить не захочется, замуж никто не возьмет, на родовое имя ляжет несмываемое пятно. Вероятнее всего, рассуждал Алексей, это богатая вдова или жена человека, пребывающего в дальнем отъезде, например, в воинских частях. Она сама властна в жизни и смерти своих крепостных слуг, она может заручиться их безусловной преданностью и позволить себе порою такие вот «невинные» развлечения.
Алексей, конечно, слышал о том, что некоторые знатные дамы позволяют себе подобные шалости. Ну, не так чтобы они хватали мужчин, запихивали их в свои кареты и там насиловали – это, скорей, мужчины забавлялись такими похищениями, находя в этом не стыд, а доблесть. Но назначить тайное свидание под чужим именем... проскользнуть в дом к приглянувшемуся красавцу и украдкой забраться в его постель... явиться на гулянку простолюдинов в народной одежде и там отдаться первому встречному, кто руку протянет к игривой бабенке... Много рассказывали о покойной государыне Екатерине Алексеевне, которая была большой любительницей случайных приключений, упокой, Господи, ее душу! Поговаривали о ее подругах, львицах ушедших времен, порой ходили слухи скоромные и о нынешних львицах... И вот как-то раз запало Алексею в голову: а вдруг это была она?
Нет, он знал, он мог поклясться, что в тот вечер в тесной и душной карете почем зря употребляла его не она. Чутье влюбленного подсказывало! Женщина (девица!), которую он обнимал, казалась крепче телесно, чем предмет его воздыханий, выше ростом, у нее были жесткие, круто вьющиеся (или завитые) волосы, ее голос звучал иначе – более хрипло, более томно... Конечно, голос можно изменить, но потаенные интонации этому не поддаются, а у Алексея отменный музыкальный слух, он мог бы ручаться за то, что обертона его не обманут. И душный розовый запах ей не свойствен. Наш герой не сомневался, что этой l'aventuriere была другая женщина, не она, а все же сама мысль о том, что у него случилась интимная, более чем интимная, встреча с весьма высокопоставленной дамой взбудоражила Алексея до крайности и буквально свела с ума. Он теперь присматривался, а главное, принюхивался ко всем женщинам, которые попадались на его пути, так что лицо его приобрело несколько настороженное выражение охотника в засаде, а нос, чудилось ему, несколько даже удлинился от постоянных попыток уловить тот аромат, который помог бы угадать: вот она, виновница его, Алексеева, наслаждения и позора! Честно говоря, он и сам не знал, как поступит, если все же вынюхает ее.
