Принц приливов - Конрой Пэт (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗

Поначалу сестра работала официанткой в вегетарианском ресторане в Уэст-Виллидже [17]. Она также поступила в Новую школу [18], где слушала курсы по интересующим ее предметам. Жила Саванна на Гроув-стрит [19], близ площади Шеридан-сквер, в дешевой квартирке с регулируемой квартплатой. Жилище свое она оформила с большим вкусом и изяществом. Здесь Саванна наслаждалась уединением, погружалась в тайны и тонкости языка, здесь начала писать стихи. Сестра сделалась известной в избранном кругу, не достигнув и двадцати пяти лет. Мать и отец неохотно отпустили ее на север, сопровождая проводы апокалипсическими пророчествами. Нам с Люком родители сказали «по секрету», что Саванна не продержится в большом городе и месяца. Но сестра гармонично соединила свои ритмы с ритмами Нью-Йорка. «Жизнь в этом городе напоминает жизнь внутри карикатуры из „Ньюйоркера“», — написала она в первом письме. Достав старые номера ее любимого журнала, мы пытались представить, какой же должна быть новая жизнь Саванны. Мы пробовали растолковывать смысл шуток, доступных восьми миллионам ньюйоркцев. По нашим представлениям, жители Нью-Йорка обожали обеды для узкого круга, где говорилось много умных, но совершенно непонятных вещей. Отец, не обращая внимания на картинки, внимательно разглядывал рекламу и громко вопрошал:

— Да кто они такие, эти ньюйоркцы?

Когда в 1972 году издательство «Рэндом хаус» выпустило первую книжку стихов Саванны, мы с Люком приехали в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на выступлениях и торжествах по этому случаю.

Пока Люк искал, куда бы втиснуть машину на ночь, мы с Саванной уселись за ее изящный письменный стол под сенью нависающих папоротников. Сестра подписала мне экземпляр «Дочери ловца креветок» — так называлась ее первая книга. Она открыла страницу с посвящением и стала наблюдать за моим лицом, пока я читал вслух: «Моему брату Тому Винго, чья любовь и преданность сделали мой путь достойным. Спасибо за все, мой удивительный брат-близнец». У меня навернулись слезы. Я не верил, что о нашем детстве можно писать стихи.

— Квотербеки не плачут, — обняв меня, сказала Саванна.

— Один из них не сдержался, — ответил я.

Затем Саванна показала мне свежий номер «Ньюйоркера» — от седьмого марта. Там, на тридцать седьмой странице, было напечатано заглавное стихотворение ее сборника. Вернувшись, Люк застал нас в запредельном ликовании. Узнав, в чем дело, он тоже начал беситься. Но этого ему было мало. Люк открыл окно, проворно выбрался на пожарную лестницу и закричал, обращаясь ко всем, кто в ту минуту проходил и проезжал по Гроув-стрит:

— Эй, вонючие янки! Мою младшую сестру напечатали в «Ньюйоркере»!

В тот вечер мы посетили первое крупное выступление Саванны, которое проходило в секуляризованной англиканской церкви в Уэст-Виллидже. Кажется, его спонсировало объединение «Женщины за уничтожение пенисов» или одна из похожих маниакально-радикальных групп, которым симпатизировала моя сестра. Тогдашние ближайшие подруги Саванны изучали феминизм, почитали Вирджинию Вулф, носили черные пояса, тащили на своих плечах груз феминистских понятий и в праздничные дни своим поведением могли обратить в бегство толпу портовых грузчиков, осмелившихся к ним пристать.

— Блокирующие полузащитники, — шепнул мне Люк, когда мы подошли к тускло освещенной церкви.

В дальнем конце вестибюля стояла группа воительниц, проверявших билеты. Глядя на их угрюмые лица, можно было подумать, что они всю свою жизнь переводили Сафо и высасывали кровь из насекомых. В истории полов наступили странные времена; Саванна предупредила нас с Люком, что с этими угловатыми дамочками из женского освободительного движения шутки плохи. В них было что-то от нацистских штурмовиков-коричневорубашечников. Саванна проходила в своем развитии стадию агрессивной политической активности, и крепкие рослые южане-братья доставляли ей порой немало хлопот. Сестра учила нас выглядеть эдакими благосклонными андрогинами, и мы, оказываясь среди наиболее враждебных ее подруг, совершенствовали приобретенные навыки. Мы подобострастно юлили перед этими девицами и тетками, стремясь убедить их, что между ног у нас ничего не болтается. Мы делали это ради Саванны, боявшейся оставлять нас без присмотра.

— Они все пострадали от мужчин, — не уставала твердить Саванна. — Особенно от отцов и братьев. Вам не понять, как ужасно быть женщиной в Америке.

Судя по виду «билетерш», это и впрямь был сущий ужас. Но у нас имелись другие предположения, которые мы предпочитали не высказывать Саванне. Она наверняка накричала бы на нас, прояви мы равнодушие к ее новой философии или займи жестко противоположную позицию. Однако наша мужская природа все равно бессознательно проникала в мир Саванны. Это нас здорово беспокоило, поскольку тогда мы оба были слишком глупыми и наивными и не понимали, почему у нашей сестры проблемы с мужчинами и какова их суть.

При входе в церковь Люк потерял бдительность и допустил серьезную ошибку: он придержал дверь для женщины, что шла за нами. Дама была миловидной, вроде преподавательницы колледжа или университета. Будучи уроженцами Юга, в раннем детстве мы получили нечто вроде «прививки вежливости». В то время для нас было просто немыслимым не придержать дверь, если следом идет женщина. Мы делали это инстинктивно. Но симпатичная леди, по-видимому, получила иное воспитание. С необычайным проворством одной рукой она схватила Люка за горло, а пальцы другой нацелила ему в глаза. Перед глазными яблоками моего брата замерли два пугающе острых ноготка.

— Запомни, пентюх: еще раз так сделаешь, и я выцарапаю твои поганые глаза, — прошипела она.

— Уверяю вас, мадам, я не стану придерживать дверь ни перед одной нью-йоркской леди, — тихо ответил Люк, с опаской поглядывая на угрожающие пальчики.

— Женщиной, козел, — снова прошипела она. — Женщиной, а не леди.

— Женщиной, — повторил Люк.

Дамочка отпустила его и торжествующе ринулась в церковь. Люк потирал горло и провожал ее взглядом, пока она не скрылась в толпе.

— Какой поганый город, Том, — наконец прошептал Люк. — Теперь я не придержу дверь даже для вонючего нью-йоркского гризли. Жаль, эта фифа не знает, что я ветеран Вьетнама.

— По-моему, ей совершенно наплевать, кто ты.

— Зато мы кое-что выяснили. Когда дверь открывается, нужно быстрее ввалиться, даже если заедешь кому-нибудь в задницу. В Нью-Йорке у них так.

Саванна поднялась на кафедру, когда зал был почти полон. Публике ее представил бородатый надменный дядька в пончо, берете и сандалиях с кожаными шнурками. В программке вечера я прочел, что он является ведущей фигурой Нью-Йоркской школы [20]и ведет курс под названием «Поэзия, революция и оргазм» в Хантеровском колледже [21]. Я уже готов был возненавидеть его, но после первых же услышанных слов изменил свое мнение. Этот человек искренне и с большой теплотой стал говорить о Саванне, о ее детстве, прошедшем на прибрежном острове, об отце, зарабатывавшем на жизнь ловлей креветок. Нашу маму он назвал «красавицей с гор», деда, который работал парикмахером и подрабатывал, продавая экземпляры Библии, — «семейным тигром». Про бабушку он сказал, что она часто навещала кладбище Коллетона и произносила монологи перед могилами родственников. Затем дядька в пончо воздал хвалу творчеству Саванны: страстному лиризму ее гимнов, посвященных природе, виртуозности ее поэтического языка, умению возвысить женское начало. Он выразил удивление, что в женщине, выросшей в провинциальной среде американского Юга, существует столько граней и дарований. Завершив свою речь, знаток революции и оргазма уступил место Саванне.

Зал отреагировал вежливыми сдержанными аплодисментами, если не считать восторженного рева и топота моего братца Люка. Саванна была подобна пламени, вспыхнувшему в сумраке церкви: светловолосая, робкая и почти бестелесная. Свои непокорные локоны она зачесала назад, но они все равно вздымались роскошными волнами в такт движению.