Пленница былой любви - Махмуди Бетти (библиотека книг .TXT) 📗
Он получил уже разрешение заниматься в Штатах врачебной практикой и прокладывал дорогу к получению американского гражданства.
Создавалось впечатление, что он собирается разорвать всякие связи с семьей. Он редко писал домой, даже своей сестре Амми Бозорг, которая переехала из Хоромшара в Тегеран. Это отсутствие контактов с близкими меня несколько огорчало. Конечно, у меня самой были проблемы в моей собственной семье, но я по-прежнему очень верила в значение родственных уз.
– По крайней мере, ты должен им звонить, – сказала я. – Ты врач, у тебя достаточно денег, чтобы позвонить в Тегеран раз в месяц.
Это я уговорила его навестить свою родню. После окончания практики он поехал, правда неохотно, на две недели к Амми Бозорг. Он ежедневно писал мне оттуда, писал о том, как сильно тоскует по мне. Я и сама была озадачена тем, что тоже скучаю по нему. И вот тогда-то я поняла, что начинаю любить его.
Мы были вместе все три года, пока Муди проходил практику. Подарки, которые он приносил мне, были какими-то особенными. Мой первый муж не признавал этого, а Муди помнил даже самые незначительные даты и часто сам готовил поздравительные открытки. В день рождения он подарил мне искусно выполненную музыкальную шкатулку, украшенную фигуркой матери с ребенком на руках.
– Потому что ты такая хорошая мать, – сказал он. Я пользовалась ею, когда укладывала Джона под мелодию «Колыбельной» Брамса. Моя жизнь, казалось, была устлана розами.
Однако я твердо заявила, что не собираюсь снова выходить замуж.
– Хочу быть свободной, – объяснила я ему. – Не хочу ни от кого зависеть.
И он тогда чувствовал то же самое. Практика в госпитале Детройта была связана у Муди с дополнительными дежурствами. Тем временем в Элсе я примерялась тщательнее, чем когда-либо, к роли главы дома, своего собственного дома. Начала осуществляться моя многолетняя мечта: я записалась на курсы и успешно изучала управление промышленностью.
Когда Муди вырывался в конце недели, он ехал три с половиной часа на машине, чтобы увидеть меня и мальчишек. Всегда привозил много подарков. В те уик-энды, когда он должен был дежурить у телефона, я отправлялась в Детройт и оставалась у него.
Поцелуи Муди действовали на меня так, что я забывала обо всем. Он был нежным любовником, заботился, чтобы мне было приятно так же, как и ему. Никогда до того я не чувствовала такого сильного физического влечения. Мы просто не могли насладиться друг другом.
Наша жизнь, полная напряжения, текла, однако, благословенно. Муди хорошо заменял отца моим сыновьям. Мы брали Джо и Джона в зоопарк, на пикники, а нередко и на праздники разных национальных групп в Детройте, где мы знакомились с восточной культурой.
Муди научил меня готовить свои традиционные блюда. Моим сыновьям, друзьям и мне самой понравилась такая еда. Я начала понемногу заботиться о Муди. Мне доставляло удовольствие убирать у него, готовить, делать для него покупки. Его холостяцкое жилище нуждалось в женской руке.
У него была целая коллекция книг с анекдотами и описанием различных фантастических фокусов. Он постепенно становился душой всех компаний.
Как-то он познакомил меня с некоторыми основами ислама. На меня произвел впечатление тот факт, что эта вера по многим философским толкованиям совпадала с иудейско-христианскими традициями. Аллах для мусульман – это то же высшее существо, которого я и мои единоверцы из костела Свободных Методистов считаем своим Богом. Мусульмане верят, что Моисей был посланным Богом пророком и что Ветхий Завет – это закон Божий, объявленный евреям. Они верят, что Иисус также был пророком и что Новый Завет – святая книга. Магомет в их представлении был последним и самым важным из пророков, избранным непосредственно Богом. Его Коран, как последняя из объявленных святых книг, главенствует над Ветхим и Новым Заветом.
Муди объяснил мне, что ислам делится на многие секты. Подобно тому как христианин может быть баптистом, католиком или лютеранином, так и ряд законов, руководящих жизнью какого-нибудь мусульманина, может отличать его от других верующих. Семья Муди принадлежала к секте шиитов, малоизвестной западному миру. Как утверждал Муди, это были фанатичные фундаменталисты.
Хотя в Иране они представляли доминирующую секту, но не имели влияния среди представителей власти шаха. Муди перестал исповедовать экстремистское направление ислама. Правда, он по-прежнему не ел свинины, но любил побаловать себя рюмкой крепкого алкоголя. Редко случалось, чтобы он вытаскивал молитвенный коврик и исполнял религиозные обряды.
Вскоре после моего приезда в Детройт, как раз на день рождения Муди, в его квартире зазвонил телефон. После короткого разговора Муди сказал мне:
– Несчастный случай. Вернусь как только смогу.
Когда он вышел, я побежала к машине, чтобы внести складные стульчики, корзины с тарелками и рюмками, а также блюда с персидскими кушаньями, которые приготовила дома в Элсе.
Через несколько минут появился доктор Джеральд Уайт с женой. Они принесли специально заказанный мною торт, украшенный красно-бело-зеленым иранским флагом и поздравлением на персидском: «С наилучшими пожеланиями в день рождения!».
Пришли остальные гости, около тридцати человек. И когда Муди вернулся, все уже были в праздничном настроении.
– Сюрприз! – крикнули все хором.
Муди широко улыбнулся, и улыбка стала еще душевнее, когда мы запели «Нарру Birthday».
Ему исполнилось тридцать девять, но реагировал он на празднество с юношеским энтузиазмом.
– Как замечательно ты все это организовала! Я в восторге, что так все удалось! – радовался он.
Я почувствовала удовлетворение: осчастливила его.
Это уже становилось в значительной степени целью моей жизни. После двух лет более близкого знакомства я посвящала Муди все свои мысли. Моя работа с каждым днем теряла привлекательность. Ценными были только дни, проведенные с Муди.
Карьера моя также поблекла. Я получила должность, которую занимал прежде мужчина, но платили мне меньше. К тому же мне все больше надоедало отражать ухаживания одного из начальников.
Уик-энды с Муди были для меня необходимы, чтобы освободиться от стресса. Этот уик-энд оказался особенно приятным: я удивила не только Муди, но и саму себя. Я гордилась тем, что сумела организовать такой прием, что оказалась искусной хозяйкой.
Гости разошлись далеко за полночь. Когда дверь закрылась за последним из них, Муди обнял меня и сказал:
– Я тебя очень люблю.
В январе 1977 года он сделал мне предложение.
Три года назад я бы не приняла предложение ни Муди, ни кого-либо иного. Сейчас я уже знала, что в состоянии позаботиться о себе и своей семье. Я возненавидела клеймо разведенной женщины.
Я любила Муди и чувствовала, что он тоже любит меня. За три года мы ни разу не поссорились. Сейчас передо мной был выбор, шанс на новую жизнь: стать женой и матерью. Я безмерно радовалась, что буду исполнять роль идеальной хранительницы домашнего очага. Может быть, я закончу колледж. Может, у нас будет ребенок.
Семь лет спустя, в эту страшную бессонную ночь, когда я металась по постели рядом с дочуркой и мужчиной, которого когда-то любила, я оказалась крепка задним умом: ведь было столько сигналов, которые я проигнорировала.
Я понимала, что воспоминания о прошлом ничем мне уже не помогут. Мы здесь – я и Махтаб – заложницы в чужой стране. Реальность была ужасна.
Сколько дней, недель, месяцев нам придется выдержать? Нет, Муди не поступит с нами так, не сможет. Он заметит наконец грязь, которая его окружает, ему станет противно. Он поймет, что все его профессиональное будущее связано с Америкой, а не с этим темным народом, которому следует еще только учиться азам гигиены и социальной справедливости. Он одумается. Он увезет нас домой.
После того как Муди заявил, что мы остаемся в Иране, прошло несколько дней в каком-то страшном расплывчатом кошмаре.
