Мишель - Уолкер Руфь (полная версия книги TXT) 📗
Уже сквозь рев, лай и тявканье в клетках она расслышала неистовые звуки — это трубила Конни. Едва ворвавшись во двор, она увидела, что творится, и пронзительно завизжала: Конни была обложена со всех сторон пустыми ящиками, которые горели. Пламя уже лизало брюхо старой слонихи, хобот корчился от невыносимой боли, глаза закатывались, а из горла вырывался звук, поразительно похожий на детский плач…
Мишель метнулась к огню, ничего не соображая от бешенства и горя, и когда один из мужчин попытался остановить ее, толкнула его с силой, которой сама от себя не ожидала. Но в следующую минуту она словно на стенку налетела, потому что увидела Стива Лэски и поняла, почему толпа внезапно замолкла.
Стив стоял посреди горящих ящиков и, бледный как мел, целился в толпу из маленького ружья. На глазах у Мишель несколько человек медленно, но угрожающе двинулись на Лэски.
Мишель вскрикнула, и Лэски повернул голову в ее сторону. Потом губы его шевельнулись, словно он говорил «Прости!», и он повернул ружье в сторону огня.
В следующую секунду прозвучал выстрел. И Мишель увидела, как Конни рухнула на колени и упала на бок, как изогнувшийся в волнах океана большой серый кит. Прогремел еще выстрел, и Мишель стало ясно, что Конни теперь уже мертва и ничто на свете — ни ее обещания и мольбы, ни ее плач, ни ее молитвы — не смогут вернуть ей старого друга.
Жгучая боль пронзила ее. Она снова закричала во весь голос, и на этот раз из горла вырывались слова настолько страшные и некрасивые, что если бы мать ее слышала, она бы упала в обморок.
Народ молча расступился, когда Мишель метнулась к пламени. Какая-то часть ее сознания упорно отказывалась верить, что Конни мертва, ей казалось, что еще есть шанс, и она гладила кончик хобота, обводила пальцем застывший глаз, скребла под огромным, как опахало, серым ухом и верила, что чудо еще может произойти и Конни вот-вот снова встанет на ноги.
Она не заметила, что пламя подступило к ней вплотную, зато это заметил Стив Лэски. Мишель отчаянно забилась в его руках, пинаясь, царапаясь ногтями, кусаясь, но все было бесполезно: единственное, что удалось ей сделать, — это расцарапать в кровь ему лицо.
— Прости, Мишель, — сказал он, когда она обессиленно затихла. В его голосе не было злости — одно только сожаление. — Мне пришлосьтак поступить — я не мог позволить, чтобы она умирала в муках.
— Убийца! Убийца! Ненавижу тебя! — взвизгнула она.
Руки Стива разжались, и вот она уже в других сильных руках, руках отца. Она услышала голоса, вопли, ругательства. Это подоспела помощь — но ей уже было все равно, потому что Конни нельзя было помочь. Она всхлипнула — и зарыдала, сотрясаясь всем телом. Почему, почему Стив не подождал еще хотя бы несколько секунд?! Он убил слониху, и она никогда не забудет и не простит того, что он сделал, даже через пятьдесят, даже через сто лет!..
Грязно ругаясь и угрожая людям Лэски, самозваные судьи и палачи — несмотря на свое бахвальство, в душе подавленные — начали расходиться, предоставив Стиву и его рабочим тушить пламя.
Мишель наотрез отказалась уйти. В ноздри бил запах обгорелого мяса, и вид обуглившейся с боков туши, еще недавно бывшей ее другом, навсегда врезался ей в память…
Мишель и раньше случалось страдать, но никогда ее не переполняла такая всепожирающая, безумная ненависть. Теперь она никогда больше не улыбнется рассказу Кланки о ссоре двух циркачей, закончившейся кулачным боем. Злоба в любом своем виде безобразна и отвратительна. После всего увиденного сегодня она уже никогда не сможет жить спокойно и безмятежно. И главным виновником трагедии была даже не толпа — она не запомнила этих людей, — главным виновником был Стив Лэски.
Она затихла в руках отца, решив, что сердце ее разбито и никогда больше не удастся его склеить.
Стив перед тем, как уйти, попытался заговорить с ней. Мишель сидела на ящике, тупо уставившись на пыльные тапочки, ожидая, пока отец заберет ее домой, когда рядом присел на корточки старший из братьев Лэски.
— Прости, Мишель, — сказал он ласково. — Это было самое тяжелое из того, что мне когда-либо приходилось делать в жизни.
— Но вы же могли подождать! У вас же было ружье! Вы могли задержать их, могли заставить их потушить пламя! И если вы рассчитываете, что я вас однажды прощу — никогда! И не надейтесь!
Он неподвижно глядел в ее потемневшие от злости глаза. Волосы у него на голове были подпалены, а лицо посерело так, что каждая царапина была видна предельно отчетливо. Одна до сих пор кровоточила, но Мишель не испытывала ни малейшего сочувствия. Царапины заживут, а вот Конни, ее нежная старая подружка, не воскреснет — и убил ее этот человек.
— Я понимаю, какой это удар для тебя, — сказал Стив. — И мне остается только надеяться, что однажды ты все поймешь. Я не мог допустить, чтобы слон мучался. Этот сброд готов был броситься на меня, несмотря на ружье — а убивать людей, даже ради того, чтобы сохранить жизнь животному, я не мог. Ты чертовски мужественная и верная девочка. В тебе больше мужества и порядочности, чем во всех этих ублюдках. И я надеюсь, что со временем ты поймешь, кто тебе друг, а кто враг.
Подошел отец и подхватил Мишель на руки. На лице у него виднелась копоть, а глаза покраснели, будто он плакал. Он протянул свободную руку Стиву.
— Спасибо, Лэски. Кажется, я снова вам обязан.
Мишель недоверчиво уставилась на него. Отец благодарит человека, застрелившего ее Конни? Всхлипнув, она вырвалась из рук отца и бросилась прочь, подальше от этих жестоких и бессердечных людей, желая умереть, лишь бы не оставаться наедине со своей болью.
4
— Что случилось? — спросила Мишель, увидев, как две соседки по комнате, как только она вошла, смолкли на полуслове. — Что вы замолчали?
— Что случилось?. — пожала плечами Джоан, и в голосе ее звенело раздражение. — Да что ты! Разве может хоть что— нибудь случиться в Кейботе?
Джоан тянула гласные на манер обитателей Новой Англии, но не нарочно. Она происходила из виднейшего семейства Бостона, и несколько поколений ее предков переучилось в Кейботской школе, некогда именовавшейся Пансион миссис Кейбот для благородных юных леди.
— Вот так всегда! Спросишь как человека, а в ответ какое-то шипение, — срываясь вопреки обыкновению, бросила Мишель. Ссориться с Джоан было глупо — все-таки три года совместной жизни… и только-только ее начали здесь принимать за свою.
— Ой-ей-ей, какие мы сегодня нежные! — отозвалась Джоан.
— Мы только что говорили о танцах в пятницу по случаю дня Святого Валентина. — Лэйни, вторая соседка по комнате, пухленькая и хорошенькая девушка, была прирожденным дипломатом. — Судя по всему, от нас будут требовать стопроцентной явки, и основанием для отсутствия могут быть только перелом ноги или чума. Считается, что мы должны дать урок хороших манер всем этим приглашенным плебеям.
Поколебавшись, Лэйни спросила:
— А ты — ты идешь?
Мишель уже понесло, и, чувствуя, что Джоан с нетерпением ждет от нее отрицательного ответа, она все-таки улыбнулась и мило сообщила:
— Думаю, что да.
— Надо полагать, чтобы снова пудрить мозги подряд всем парням? — хмуро огрызнулась Джоан.
Так вот в чем дело! Мишель чуть не рассмеялась. Джоан ревнует! Знала бы ее подружка, как мало у нее оснований для таких черных мыслей.
— Я тут ни при чем! — продолжая дразнить девушку, сказала Мишель. — Я ни на кого не обращаю внимания, а потому, наверное, все и приглашают меня танцевать. Они знают, что им не придется потом отбиваться от меня.
Джоан надулась:
— А как же, извините, вышло, что ты танцевала с Алли Форестером целых три раза на последней студенческой вечеринке?
Алли Форестер? Неужели Джоан замахнулась на него?Впрочем, почему бы и нет? Джоан обожает богатых, очень богатых, сверхбогатых мужчин, а Алли определенно из этой категории. Кроме того, он такой же зануда, как и сама Джоан.
— Он танцевал с разными девчонками, — возразила Мишель. — В том числе и с вами, мисс Джоан. Он, кстати, сказал, что хотел сообщить тебе кое-что, но ты не догадалась заговорить первой.
