Самая главная победа (СИ) - "Elle D." (книга жизни .TXT) 📗
- Вы так выросли, Уильям. Так возмужали... Я бы, право, не узнал вас, если бы вы не окликнули меня первым.
- А вы совсем не изменились, - выдавил наконец Уилл, невольно улыбаясь тоже. Хотя это была не совсем правда - преподобный Эсмонт сильно постарел, но всё равно Уилл где угодно узнал бы эти добрые глаза и всепрощающую улыбку. - Но как же вы очутились здесь? Сидэлья, монастырь... и вы - его настоятель!
- Это долгая история. Если у нас будет позже время и если вы захотите, я вам её расскажу. Вкратце - преподобный епископ Мажорийский счёл меня достойным этого сана, - сказал отец Эсмонт без лишней скромности, но и ничуть не кичась своим положением. Насколько Уилл знал его, он принял бы так же безропотно гонения и мученическую гибель, так что нет ничего удивительного, что его не испортил высокий сан.
- А вы, - продолжал отец Эсмонт, - насколько я помню, остались в Вальене. Простите, что перестал писать вам - в какой-то миг мне стало казаться, что наша переписка вам в тягость.
- Ох, что вы, брат Эсмонт... то есть отец Эсмонт, что вы, я... - начал Уилл - и замолк, снова не зная, что сказать. Да уж, совершенно напрасно сир Риверте рассчитывал на его красноречие.
Стоило только подумать о Риверте, и старый монах словно прочёл это имя у Уилла в голове.
- Вы остались, - сказал он вполголоса, - с графом Риверте, убийцей вашего отца. Да, я помню. Вы не пожалели о вашем выборе?
- Нет, - сказал Уилл, но почему его голос прозвучал так неуверенно? - Нет, никогда не жалел.
- Что ж, славно, - проговорил монах, и по его тону Уилл понял, что эта тема раз и навсегда закрыта. Это наполнило его такой всеобъемлющей благодарностью, что он едва не прослушал следующие слова, мигом вернувшие его с небес на землю. - Но что вы делаете здесь сейчас? Ведь Сидэлья нынче - оплот мятежа, а вы путешествуете всего с двумя слугами. Это неосмотрительно, Уильям, и ваш друг, господин граф, вряд ли бы вас одобрил.
Ну, что ж. Сейчас или никогда. Уилл набрал полную грудь воздуха и выпалил:
- Сказать по правде, это он послал меня к вам.
В дверь постучали. Отец Эсмонт сказал: "Войдите" голосом, не выражающим ровным счётом ничего. Уилл потупился и разглядывал свои руки, пока пришедший послушник расставлял на столе нехитрое монашеское угощение. Но Уилл уже знал, что вряд ли ему в горло полезет кусок, после того, что он сказал и вынужден будет ещё сказать.
- Понимаю, - проговорил отец Эсмонт, когда послушник ушёл. - Ваши двое спутников - вовсе не ваши двое спутников... они ваш конвой.
- Нет! - в памяти Уилла вмиг ожили унылые дни, когда имперские солдаты везли его с братом Эсмонтом по вальенской пустоши, такой же дикой и заболоченной, как местность, где они находились теперь. Тогда Уиллу казалось, что он едет на казнь, и брат Эсмонт оказывал ему последнее утешение... и как же всё изменилось с тех пор. Как ужасно, невообразимо изменилось. Уму просто непостижимо, как.
- Нет, - повторил Уилл тише. - Они не мой конвой. Они моя охрана. Риверте... господин граф не пожелал отпустить меня одного.
- Что ж, отрадно слышать, что он так о вас печётся. Но вы, кажется, сказали, что он прислал вас поговорить со мной? О чём, во имя святого Себастьяна, хочет говорить со служителем Господа Триединого этот безбожник?
Уиллу снова сдавило грудь. Вся радость, окатывавшая его минуту назад, испарилась. Ему хотелось сказать: "Не надо, не говорите так о нём", - но как ещё настоятель монастыря мог говорить о человеке, чьё презрение к церкви было всем известно, а преступления - неоспоримы? А Уилл был одновременно и жертвой, и соучастником этих преступлений. Во всяком случае, в глазах брата Эсмонта.
Уилл вдруг отчётливо вспомнил, почему прервалась их переписка. Потому что за всеми этими улыбками, добротой, словами неизменного утешения он всегда подспудно чувствовал упрёк.
- Так получилось, - принялся объяснять он, довольно неловко, - что ваш монастырь располагается над дорогой, которая имеет сейчас для нас очень большое значение...
Он изложил все обстоятельства, стараясь дословно воспроизвести доводы Риверте, и чувствуя всю их вопиющую, катастрофическую неубедительность. Отец Эсмонт слушал молча, и Уилл в конце концов тоже умолк под его пристальным, изучающим взглядом.
- Ну, - не выдержал в конце концов Уилл, - и что вы скажете?
- Давайте посмотрим, - сказал отец Эсмонт, ставя локти на стол и вновь пряча ладони в широких рукавах своей рясы, - правильно ли я вас понял, Уилл. Вы предлагаете мне покинуть обитель, вверенную моему попечению, и попросить моих братьев уйти отсюда, из того самого места, где они обрели Господа и познали покой. И всё это - лишь потому, что бессовестный, не боящийся Бога негодяй желает использовать наш монастырь для ведения жестокой захватнической войны?
- Вы неправильно поняли, - начал Уилл - и тут же понял, что отец Эсмонт изложил суть совершенно точно. Уилл сглотнул и попытался зайти с другой стороны: - Граф Риверте не захватчик. То есть он, конечно, захватчик, но лучше уж Вальена, чем постоянные распри между здешними кланами.
- Вы уверены, что лучше, Уилл? Вы долго прожили в этой стране?
- Н-нет, - пробормотал Уилл, снова потупившись под неотрывным взглядом старого монаха. - По правде, я...
- Вы знаете здешний народ? Вам знакомы нужды этих людей, их предпочтения, вы знаете, как наилучшим образом утолить их печали и сделать их счастливыми?
- А вы? - не выдержал Уилл. - Знаете?
- Кое-что знаю. Здесь не любят Вальену, Уильям. Хотя её вообще мало где любят. Я провёл жизнь, даря утешение людям, чьи судьбы были разрушены и чья честь была попрана себялюбием вальенских аристократов. Когда-то таким человеком были и вы. И мне печально видеть, что с тех пор вы так сильно переменились.
"Не так сильно, как вы думаете", - мог бы сказать Уилл, но... чем это докажешь? Имеем то, что имеем: он явился к отцу Эсмонту с предложением о малодушной сдаче на милость врага. И хотя отец Эсмонт родился в Хиллэсе, это не имело значения - и Хиллэс, и Сидэлья, и Руван, и Асмай были братьями, равными в своём горе и в той степени унижения, которую познали от их общего врага. И если Уилл давно позабыл об этом, то кто сказал, что все остальные тоже должны забыть?
- Я вас прошу, - беспомощно сказал Уилл, не зная, что ещё сказать или сделать. - Очень прошу, отец Эсмонт, пожалуйста! Ради меня. Вы не знаете графа Риверте. Он не блефует, ему действительно всё равно, монастырь это или... - или хлев, чуть не сорвалось с языка, но Уилл вовремя его прикусил. - Он не остановится ни перед чем. И возьмёт стены штурмом, если вы откажете впустить его по доброй воле.
- Что ж, - спокойно сказал старый монах. - Пусть попробует.
И Уилл понял, что это его последнее слово.
Они посидели ещё немного, а потом отец Эсмонт откланялся, сказав, что ему нужно идти в часовню ко всенощной. Он предложил Уиллу послушать проповедь и обещал, если Уилл захочет, по окончании службы выслушать его исповедь. Уилл поблагодарил, но без тени прежнего пыла. Ему не хотелось больше исповедоваться, даже отцу Эсмонту - особенно отцу Эсмонту. Вот ещё одна пропасть, пролегшая между ним и всем, что наполняло смыслом его прежнюю жизнь. Сколько их уже насчитано, этих пропастей, и каждая новая всё шире и горше. Зато на другой стороне его ждёт Фернан Риверте... ждёт к утру с докладом.
Уилл не пошел ко всенощной. Вместо этого он пошёл в амбар, отведённый ему и его спутникам для ночлега - даже знакомство Уилла с самим отцом-настоятелем не смягчило брата-привратника и не побудило его выделить путникам более комфортабельные апартаменты. Сержанты Риверте сидели на полу, на пучках соломы, и тайком резались в кости, которые догадались прихватить с собой. Уилл смерил их тяжёлым взглядом, и кости исчезли.
- Ну? Что? - спросил один из солдат, и Уилл коротко ответил.
- Ничего. Ложимся спать. Утром возвращаемся в лагерь.
Второй сержант многозначительно присвистнул. Оба солдата переглянулись.
