Смех Циклопа - Вербер Бернар (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗
– АПРЕЛЬСКАЯ РЫБА! [9]
Суббота, 1 апреля!
Взяв фломастер, любовница нарисовала между ее грудей рыбину. Такого жуткого смеха, каким она это сопровождала, Лукреция не слышала ни до, ни после этого.
Ее великая любовь не только предала ее, но и выставила на посмешище перед всеми обитательницами их этажа в честь Дня смеха.
Ненавистное 1 апреля.
Мари-Анж не унялась: она отдала фломастер девчонкам, чтобы желающие разрисовали «апрельскими рыбами» все тело жертвы.
К первой рыбине добавился целый косяк, голов двадцать.
Все от души хохотали над удавшейся шуткой.
Ненавистное 1 апреля!
Когда хохотушки убрались, Мари-Анж отвязала ее и погладила по голове.
– Ты ведь поняла, что это шутка?
Лукреция молча оделась.
– Я рада, что ты не злишься. Я боялась, что ты начнешь орать и перепугаешь младших. Ключ к юмору – удивление. С первым апреля, Лукреция.
Она ласково потрепала ее по щеке и поцеловала в кончик носа.
Небо раскалывается от грозди ослепительных молний. Лукреция Немрод по секундам вспоминает все, что последовало за тем незабываемым 1 апреля.
Сначала она, глотая слезы, забилась в свою каморку. Потом необходимость погнала ее в душ. Там она бесконечно, до крови терла себя губкой, избавляясь от рыб у себя на груди, животе, руках и ногах. Но чернила успели въесться в кожу. Пришлось смириться и положиться на время. За недели и месяцы естественное отшелушивание должно было вернуть ее коже нормальный вид.
Завернувшись в полотенце, вся красная, с кровоточащим сердцем, она вернулась к себе, упала на кровать и дала волю неудержимым рыданиям.
Через некоторое время она машинально включила маленький транзистор у изголовья. Разглядывая себя, она не обращала внимания на шелестящий голос. Краснота спадала, и рыбы снова всплывали на поверхность, проявляясь на розовой коже. При их виде у нее отпали последние сомнения.
Юная Лукреция достала бритву и занесла ее над запястьем, над рыбьим хвостом. «С первым апреля!.. Это шутка» – звучало у нее в голове.
Она отчетливо помнит прикосновение ледяного лезвия к коже, помнит уже появившуюся бурую каплю крови.
«Подожди, не делай этого!»
Она замерла и услышала продолжение:
«…Не делай этого! – повторил голос. – Что толку? Здесь нет рыбы.
Огорченный эскимос бредет дальше. Снова он пилит лед, снова опускает в воду леску с наживкой на крючке. Он ждет, сидя над полыньей.
– Здесь тоже нет рыбы, – снова раздается голос.
Рыбак оборачивается, ищет того, кто ему мешает, но никого не видит. Решив, что стал жертвой галлюцинации, он идет дальше, делает во льду новую полынью, опускает леску и ждет. Серьезный раздраженный голос не заставляет себя ждать:
– Сказано тебе, нет здесь никакой рыбы!
Рыбак встает, грозит небу кулаком и кричит:
– Кто со мной говорит? Бог?
И голос отвечает:
– Нет, директор катка».
Из транзистора льется хохот.
Лукреция поневоле хихикает, вторя веселью в эфире, и ручеек жизни понемногу гасит испепеляющую лаву обиды.
Смеяться и одновременно кончать с собой затруднительно. Мышцы расправились, рука машинально положила бритву, чтобы сделать громче звук, она свернулась в калачик, как побитая собачонка, завороженная обращающимся к ней голосом. Принуждая ее смеяться, Дариус понемногу возвращал ее к жизни. Когда она наконец уснула, слезы успели высохнуть. У нее появился новый друг, она не знала его в лицо, только по голосу, но судьба одарила ее этой дружбой в нужном месте, в нужный момент.
Теперь Дариус Возняк, этот комик от бога, лежал под мраморной плитой. А тогда его еще не прозвали Циклопом, он еще не стал знаменитостью, только-только начал выбиваться из безвестности.
Сам того не зная, понятия не имея о ее существовании, он вызвал у нее смех и спас ей жизнь.
Все последующие годы Лукреция не оставляла попыток узнать о нем побольше. При любой возможности она посещала его выступления. Видя его на сцене, дыша одним с ним воздухом, смеясь над шутками, которыми он веселил публику, она чувствовала, как в ней возрождается и крепнет драгоценное чувство облегчения и довольства, которое она впервые ощутила, когда попыталась выпустить из себя кровь. Незаметно для нее Дариус превратился в члена семьи. Она, лишенная семьи, имела роскошь выбрать ее самой.
– Я перед тобой в долгу, Дариус, – шепчет она, обращаясь к надгробному камню.
– Я предпочла бы лежать в этом гробу вместо тебя, Дариус.
Лукреция Немрод покидает кладбище.
Проклятое 1 апреля!
Она бредет по улицам Монмартра, поднимается по улице Сен-Венсен. Она впитывает очарование старинного района, настоящей деревни, помнящей былые времена.
От порыва сырого ветра хлопают ставни в окнах кирпичных домов.
Добравшись до базилики Сакре-Кёр, она опускается на ступеньку высокой каменной лестницы и любуется панорамой Парижа. Столица полна бликов, тут и там поднимается дым, во все стороны движутся потоки красных и белых огней.
Короткая вспышка в небе, гром вдалеке, самая черная из туч проливается дождем. Люди, прогуливавшиеся и отдыхавшие вокруг нее, по большей части туристы, бросаются врассыпную, спасаясь от ливня.
Лукреция ежится, вбирает голову в плечи, с трудом зажигает новую сигарету и закрывает глаза.
Становится темно, и она остается одна, насквозь промокшая и стучащая зубами, на ступеньках Сакре-Кёр, в тусклом свете фонаря.
21
«Жильбер навещает в больнице соседа-японца, попавшего в серьезную аварию.
Зайдя в палату, он видит соседа всего в трубках, в гипсе, настоящую мумию. Японец не может шелохнуться, видны только глаза; кажется, он спит. Жильбер молча сидит у койки, наблюдая за ним. Вдруг японец открывает и таращит глаза.
– САКАРО АОТА НАКАМИ АНИОБА! – кричит он.
И испускает дух.
На похоронах Жильбер подходит к вдове и к матери умершего.
– Примите мои соболезнования… – Обнимая их, он продолжает: – Перед самой смертью он произнес последние слова: САКАРО АОТА НАКАМИ АНИОБА. Знаете, что они значат?
Мать падает в обморок, вдова смотрит на него в гневе.
– Скажите, что это значит? – не отстает Жильбер.
– ТЫ ЗАЖАЛ МОЮ КИСЛОРОДНУЮ ТРУБКУ, КРЕТИН!»
Из скетча Дариуса Возняка «Первые будут последними».
22
Выглядывает солнце – сначала охряное, потом оранжевое и наконец правильный желтый круг над горизонтом.
Позади у Лукреции Немрод бессонная ночь, полная блуждания под дождем и напряженных раздумий с сигаретой в зубах.
Она закашливается.
Надо бы бросить курить, не хватало стать как эта Тенардье или как пожарный из «Олимпии»: преждевременно состариться, покрыться морщинами и очерстветь душой.
Она давит сигарету каблуком.
Уже 9 часов утра, и она торопится к муниципальному моргу, где как раз открываются двери.
Заведение провоняло формалином, жиром и разложением.
Она блуждает по лабиринту коридоров.
Сюда попадают все трупы: и людей без имени, и знаменитостей.
Ее приветствует патологоанатом – стройный улыбчивый красавец, др-р П. Боуэн, судя по табличке на халате.
– Очень жаль, но раз вы не его близкая родственница, я не вправе делиться с вами информацией, мадемуазель.
Почему тем, кто хочет двигаться вперед, всегда чинят преграды?
Она роется в памяти, перебирая отмычки, отпирающие чужие души.
Купюра в 50 евро?
– Подкуп должностного лица? – звучит в ответ. – Подсудное дело, мадемуазель.
Молодая научная журналистка закопалась в своих отмычках. Приходится вспомнить перечень мотиваций, выявленных в ходе прошлого расследования:
1) боль,
2) страх,
3) материальный комфорт,
4) секс.
Она предполагает, что здесь, в случае с особью мужского пола, мог бы сработать ключик под номером 4.
