Те, которые знали - Свиридов Алексей Викторович (бесплатные книги полный формат TXT) 📗

Алексей Свиридов

ТЕ, КОТОРЫЕ ЗНАЛИ

Авиазавод находился в кризисе, даже если смотреть на фоне общего состояния российской авиационной промышленности. Контракт на десять истребителей куда-то в Океанию (фирма-заказчик собиралась уже на месте то ли перепродавать их, то ли сдавать в аренду), который мог бы завод спасти, вдруг обернулся еще одним камнем, тянущим предприятие ко дну. Первая часть проплат, на которую так рассчитывало руководство, дошла до завода с усушкой и утруской, как и все, что в России не передается напрямую из рук в руки. Но в данном случае сушащие и трясущие, осознав величину суммы, потеряли всякую меру — «Лось большой, на всех хватит» — и в результате потери превысили самые пессимистические ожидания.

По такому случаю банковская группа все-таки решилась сменить коней на переправе и, быстро провернув все судебные и бюрократические дела, взяла власть на заводе в свои руки в лице «кризисной команды» и «внешнего управляющего».

Сам термин «внешний управляющий» среди рабочих и инженеров не прижился: было в этом «управляющем» что-то старорежимное, виделся этакий зажравшийся холуй в «спинжаке» и сапогах бутылками, перед приездом барина устраивающий поголовную порку «за-ради порядку и прохфилактики» — о том, что ситуация близка именно к такой, заводской народ старался не думать. Слово «менеджер» тоже не слишком удобно ложилось на язык, и в конце концов за глаза управляющего стали называть просто — «Внешний». В авиации «Внешний» и его команда понимали столько же, сколько в разведении крокодилов, но в технические вопросы они в общем-то и не лезли, занимаясь финансовыми делами. В результате первых трех месяцев их деятельности четверть сотрудников оказалась уволенной, но зато оставшиеся получили зарплату и обещание к концу года погасить долги.

Да и вообще — экономя буквально на мелочах, внешняя команда не стеснялась, когда дело шло о серьезных вещах. Когда в партии истребителей (той самой, контрактной) начал проявляться «плавающий дефект», то был заключен договор со столичным испытательным институтом и на завод прибыли двое летчиков — правда, ехать им пришлось поездом. На рейсе «Аэрофлота» Внешний решил сэкономить.

Сергей Васильевич, командированный летчик-испытатель первого класса, сидел в кабинете Внешнего и смотрел ему в лицо. Выражение лица было вежливым, само лицо — каменным, а глаза — стеклянными. За свою довольно долгую жизнь Сергей Васильевич приобрел немалый опыт общения с начальством разного рода и прекрасно знал, что обозначает такая картина: перед начальником сидит заслуженный человек со звездой Героя на пиджаке, которого нельзя прогнать просто так, но и дать какое-то послабление в деле, с которым он пришел, тоже невозможно. Тем не менее летчик заговорил:

— Петр Эдуардович! Возможно, я плохо объяснил и вы не поняли. Дело в том, что это не просто традиция. Это… ну как вам сказать… это дань памяти и почтения и погибшему летчику, и тем, кто остался жив, кто летал с ним рядом, с которыми завтра может случиться то же самое. Не сделать проход машины над погибшим для нас, испытателей, это словно…

«Внешний» поднял руку ладонью вперед, прерывая говорящего, и заговорил сам. Голос у него был под стать лицу — вежливый и никакой.

— Да, да, я это уже все понял, вы объяснили как раз очень хорошо. И сейчас вы повторяете ровно то же самое, только с большей долей эмоций. Придется повториться и мне, только я как раз постараюсь без эмоций обойтись.

Рука сделала плавный жест — такие жесты описываются в руководствах по менеджменту как успокаивающие и располагающие к себе и отрабатываются на разнообразных тренингах.

— Я понимаю вас и вашу приверженность к традициям, я уважаю ваши чувства. Но реализация вашей традиции, к сожалению, имеет вполне ощутимую денежную стоимость. И немалую. Вам известно, сколько будет стоить этот вылет?

Сергей Васильевич кивнул — известно, а как же. Сам катал жаждущих экзотики иностранцев. Пускай здесь и не будет каких-то накруток, но все равно это было значительно больше, чем лежало у него на сбербанковской кредитке.

— И вы, конечно, в курсе, что завод сейчас в очень сложной ситуации. Мы стараемся ее перебороть, мы идем на непопулярные меры, мы экономим буквально каждую копейку. К сожалению, приходится так делать! Но когда произошло это несчастье, мы все-таки изыскали средства, чтобы провести похороны на должном уровне и оказать помощь семье погибшего, тем более что она живет на территории нашей области. Мы так же оплатили ваше пребывание в госпитале в хороших условиях. Но, опять же повторяю, — это максимум, что мы могли выделить. Что же касается вашей просьбы, то со всем уважением к вам я вынужден отказать.

И Внешний слегка развел руками, показывая, что разговор окончен. Жест вроде бы даже сочувственный, но в его исполнении он показался тоже начальственно-железобетонным.

В принципе Сергей Васильевич знал, чем должен был кончиться этот разговор. Была даже не надежда — тень надежды, что Внешнего как-то коснется чувство. Чувство с большой буквы, подсознательное и неощутимое, которое было у каждого, кто работал на испытательном комплексе, и не только…

С каких пор появился обычай во время выноса из институтского клуба гроба (или гробов) разбившихся испытателей делать проход самолета над ними, Сергей Васильевич не знал до сих, так же как не знал, придя в испытательный институт практически мальчишкой. Это было давно, но традиция уже была. И как-то сразу к Сереге (да, тогда еще даже Сережке) пришло Чувство, то самое, с большой буквы. Чувство того, что это не просто один из «исторически сложившихся ритуалов», а нечто более серьезное, что это необходимая часть и жизни и смерти испытателей. Оно жило где-то на уровне подсознания, не пытаясь оформиться ни в мысли, ни тем более в слова, но оно было, и так же, на уровне подсознания, Сергей ощущал, что это Чувство есть и у других летчиков, и у техников, и у инженеров, обитающих в многочисленных корпусах… А потом, когда он был уже Сергеем Васильевичем, пришло и Знание. Знание с большой буквы.

…Машина была хорошо знакомой, стоящей на вооружении уже несколько лет. И задание было несложным — полет по прямой на таком-то эшелоне для отработки нового оборудования. И авария была, если вообще можно так об аварии сказать, не слишком страшной: диск турбины двигателя разлетелся очень аккуратно, самолет был управляем, высоты оставалось с запасом. И катапультирование прошло штатно… Но Сергей Васильевич приземлился как в аэроклубе, а оператор погиб. Погиб по совершенно идиотской причине: не сработал один из пиропатронов, и человек остался прикованным к катапультируемому креслу до самой земли.

Начальник института сказал тогда просто, даже как-то обыденно:

— Вынос будет в двенадцать. Лететь тебе.

«А кому же еще?» — не ответил вслух летчик и направился оформлять документы на полет, уже прикидывая, где ему «висеть» в зоне полетов, чтобы оказаться над клубом ровно-ровно. Само собой, должна быть связь, мало ли какие задержки… Словом, для него как для летчика этот полет ничего особо сложного не представлял.

Был «проход», был грохот форсажа, когда истребитель уходил практически вертикально вверх… А когда Сергей Васильевич, посадив самолет, шел переодеваться — он уже знал. Знал с большой то, что сих пор только чувствовал. И поражался тому, что до сих пор не узнавал таких, как он, знающих. Говорить о своем знании, да что там говорить, проявить его легчайшим внешним намеком было для каждого из них за гранью законов природы и человеческого существа — примерно так, как невозможно дышать водой. Но тем не менее они друг друга узнавали всегда, и Сергей Васильевич начал узнавать их тоже…

— Что-то случилось?

Мелодичный женский голос ворвался в его мысли, и летчик обнаружил, что все еще стоит в предбаннике Внешнего, держась за ручку двери в коридор. Секретарша Леночка смотрела на него сочувствующе: она, конечно, обо всем была в курсе, была на его стороне, очень сочувствовала, но ничем помочь не могла. Даже за шоколадку.