Крест и стрела - Мальц Альберт (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Вилли мгновенно понял, что это — Берта. Услышав, как открылась дверь, он подумал было, что вошел доктор или сиделка. И как каждый раз, когда кто-нибудь из них входил в палату, Вилли напрягал нервы, внутренне подготовившись ко всему, что может произойти. Поняв, что пришла Берта — он узнал ее по плачу, — он заволновался. Он не хотел, чтобы она плакала и горевала. Ненависть, с которой он думал о ней еще так недавно, совсем исчезла. Ему неудержимо хотелось протянуть руку, погладить ее по голове, сказать: «Берта, девочка моя, не плачь… Мне так жаль, что ты носишь ребенка от меня…»
Берта опустилась на колени возле койки. Жалобно и умоляюще, задыхаясь от горя и раскаяния, она зашептала:
— Вилли, Вилли!.. О Вилли, бедный мой, родной!..
Вилли крепко вцепился пальцами в матрас. Внезапно он почувствовал прикосновение ее губ к своей руке — к той руке, что была привязана к кровати. И почувствовал, как на нее закапали горячие слезы. Сам того не сознавая, он застонал и повернул к Берте голову. Его пронзила острая жалость к самому себе — он понял, чего он лишается, потеряв Берту. Зачем он поддался этому безумию? Он, как слабоумный, срубил под корень свою собственную жизнь, взял их светлое совместное будущее и бессмысленно разрушил его.
— Бедный, дорогой мой! — шептала Берта, горько плача. — Ты мучаешься, тебе больно! О Вилли, ты меня не слышишь, но, может, бог меня услышит. Я люблю тебя. Что я с тобой сделала! Лучше бы мне умереть. — Она покрывала его руку поцелуями. — Если б можно было все поправить, Вилли! Если б вернуть вчерашнюю ночь!
Вилли поглядел, чуть-чуть приоткрыв веки. Он слышал ее шепот:
— Зачем ты сделал это, Вилли? Какой в этом смысл? У тебя, должно быть, помутилось в голове…
Вилли слышал эти слова и вдруг увидел на ней свитер — тот самый снятый с француженки свитер, который Берта якобы сожгла.
Он закрыл глаза. Его охватило отвращение, в котором не было даже горечи. Любовь к ней, переполнявшая его секунду назад, превратилась в яростное презрение. Он вспомнил все, что произошло между ними вчера вечером, и с ожесточением мысленно произнес: «Жаль, что я тебя не убил до того, как ты меня предала. Ты такая же дрянь, как и другие. И любви твоей грош цена».
Берта перестала плакать. Она высморкалась и снова села на стул.
— О Вилли, Вилли! — пробормотала она и умолкла. Она смотрела на его неподвижное лицо и думала: «Если бы можно было все поправить. Зачем, зачем это случилось? Боже милостивый, зачем?»
В тот вечер, когда они поссорились из-за поляка и Вилли так безжалостно, без единого слова, покинул ее, Берта пришла к тягостному решению: либо Вилли должен уступить ей и не спорить насчет поляка, либо она никогда не выйдет за него замуж. С тяжелым сердцем она сказала себе, что слишком хорошо знает мужчин и даже любовь не делает ее слепою. К тридцати шести годам она много навидалась в своем маленьком мирке. Она видала пьяниц, которые хоть и стыдились своего порока, но пить не бросали. И какие бы ни были у них жены — любящие и заботливые, либо пилившие их с утра до ночи, — все равно мужья пьянствовали, а у жен была не жизнь, а сущий ад. Так же будет и у нее с Вилли, решила Берта в тот вечер. Ничего хорошего из их брака не выйдет, если Вилли не прогонит одолевавших его бесов. Поссориться с ней из-за поляка — ведь это чистое сумасшествие! Чего доброго, они начнут ссориться из-за мясного пайка или башмаков на деревянной подошве. Жизнь всегда трудна: и в детстве жилось нелегко, а сейчас еще хуже. Жизнь приносит почти одни только неприятности. И Берта приспособилась к ней по-своему: она закрывала глаза на все дурное и радовалась хорошему. Если Вилли не научится жить так же, то их брак не сулит ничего хорошего.
На следующий вечер Берта ждала Вилли с трепетным беспокойством, надеясь, что в обычное время она услышит его свист. Прождав час, она не выдержала и расплакалась. Сердце понуждало ее бежать к нему на завод, но разум твердил: «Не надо». Разум подсказывал ей, что ссора была слишком серьезна. «Он придет завтра», — утешала себя Берта.
Она разделась и легла в постель. Но как ни сильно она устала за день, заснуть ей не удавалось. Она ворочалась с боку на бок и через каждые несколько минут приподымалась на локте и смотрела на старый будильник, стоявший на столе. Мысли ее вертелись вокруг одного и того же: она заснет, и Вилли разбудит ее поцелуем; она откроет глаза, увидит его улыбку и поймет, что он уже не сердится; он крепко прижмет ее к своему мускулистому горячему телу и прошепчет: «Прости меня, мы никогда больше не будем ссориться».
Около десяти часов она услышала скрип калитки. Это Вилли, он, конечно, пришел просить прощения! Она спрыгнула с кровати, накинула халат и, дрожа от радости, побежала в кухню. Не успела она добежать до двери, как на пороге появился Вилли; оба они остановились и молча смотрели друг на друга. Ночь была темная; Берта не видела глаз Вилли и не могла угадать его настроение. Но он все-таки пришел, и больше ей ничего и не надо.
— О Вилли! — воскликнула она и, бросившись к нему, обхватила его руками.
Вилли обнял ее молча. Берта прижалась к нему всем телом и, пригнув к себе его лицо, стала целовать его.
— Милый, — шептала она, — я так тебя ждала! Давай забудем все, что было вчера вечером. Я люблю тебя, Вилли. Дорогой мой, я тебя так люблю, что не могу переносить ссор. Меня это совсем убивает!
Вилли молча гладил ее по голове. Он нагнулся и нежно поцеловал ее в губы. Потом сказал:
— Берта, не напоишь ли ты меня кофе? Я сегодня не обедал.
Такая странно-обыденная просьба в первую же минуту их примирения смутила Берту. Тем не менее она с готовностью откликнулась:
— Конечно, Вилли!
Она спустила шторку и зажгла керосиновую лампу. Вилли сел за стол, а Берта захлопотала у плиты, не переставая украдкой наблюдать за ним. Она все еще не могла понять, в каком он настроении. Он как будто бы спокоен — он обнимал ее, улыбался. Но глаза у него были воспаленные и тревожные; взгляд его рассеянно блуждал по комнате. И — хотя это была совсем уж мелочь — она огорчилась, увидев, что он в рабочем комбинезоне.
У Берты, взволнованной, уставшей после долгого дня гнетущей неуверенности, не хватило выдержки. Она внезапно отвернулась от плиты и в упор поглядела на Вилли.
— Ты обратил внимание на мои поля? — смело спросила она. — За одно утро скошено все сено! — Она тревожно ждала, что он ответит.
— Да, я видел, — тихо произнес Вилли.
— Мне прислали целую команду пленных поляков; они и скосили, — неуверенно продолжала она.
— Да? — отозвался Вилли. — Значит, тебе уже нечего волноваться. — В голосе его не было иронии.
— А я вообще никогда не волнуюсь, — возразила она, внезапно улыбнувшись, и совсем другим, очень ласковым тоном сказала — Это ты вечно из-за чего-то волнуешься. — И не желая, чтобы он считал ее бессердечной, добавила: — Мне до того жаль этих пленных. Они такие несчастные, просто смотреть невыносимо. И знаешь, что им дали на обед? По куску хлеба да какой-то мутной водицы вместо супа. Ну скажи, может мужчина работать на таких харчах?
Вилли ничего не ответил. Лицо его было бесстрастно, держался он спокойно, но горящие глаза говорили о том, что спокойствие это обманчиво.
— Но что поделаешь? — упрямо продолжала Берта. — Мы им ничем не можем помочь. У каждого свои трудности. Сено мое, например, уже никуда не годится. Половина травы цветет — это будет солома, а не сено. А этот мой поляк! Ха! Ну и брехун же Розенхарт! Божился, что поляк — крестьянин, но я через пять минут поняла, что он сроду не работал на поле. Мы с ним складывали сено в стога; там, где я за десять минут управлялась, он возился целый час. Подумать только!
Вилли молчал.
— Да зачем нам говорить об этом! — сказала Берта с чувством торжества. Она быстро подошла к нему, наклонилась и поцеловала в губы. — Вот что мы с тобой должны делать, правда? — Она погладила его по лицу. — Милый, ты еще немножко сердишься на меня? Не сердись, родной, не надо!
