Побратимы (Партизанская быль) - Луговой Николай Дмитриевич (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
— Верно! Молодцы!
Партизанский круг одобрительно шумит. Выждав, когда люди умолкнут, словацкий вожак говорит:
— Приятели! Товарищи! Разрешение до нас прислали. Але кинуть вас нам дуже не хчеца. Кильке дружбы було! Кильке геройства! Ако Коля Шаров з скупиною ишов супротив танкив… Ако Егор Жаботинский знимав мины, чоб дать дорогу соединению. Сам пидирвался, але партизанов спас…
Партизаны слушают в глубочайшем молчании.
— Ако ж це все кинуть, драги приятели? — восклицает словак, и партизаны дружно рукоплещут ему. — Одна есть утеха! Од объеднання з вами мы, словаци, стали сильниши. И бильше нас стало.
Увидев недоумение на лицах партизан, Белко поясняет:
— До объеднання словацив було четыре миллиона, а теперь двести четыре… кедь числить в купе з советскими. И усе вкупе вот так, — уже кричит Иозеф, вытягивая над головой крепко сцепленные руки.
Все догадываются, что Белко имеет в виду договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве между СССР и Чехословакией, весть о заключении которого радио принесло еще в декабре. И партизанский круг снова взрывается бурей одобрительных выкриков, звонких рукоплесканий.
Вот встал Петр Романович Ямпольский. Он говорит о том, как все мы радуемся сближению народов, которое проявилось и в договоре с Чехословакией. Потом секретарь обкома говорит о способности советского человека по государственному оценивать события и свою роль в них, о том, что живет наш боец и воюет с мыслью не о себе, а о народе, о государстве.
Да. Прав Петр Романович. Слушает ли партизан сводку, беседует ли с новичком, прилетевшим с Большой земли, обсуждает ли боевые дела, мысль, забота у него всегда одна: Родина. Ее судьба. Ее сегодняшний день. Ее будущее.
— И важно еще, друзья, — продолжает свою речь Ямпольский, — что словацкий солдат видит не одну свою Словакию. Он видит союз двух стран. Общность, силу этой общности, силу двухсот четырех миллионов. Как много смысла заключено в этих его словах! Русский Октябрь семнадцатого года и чехословацкий Октябрь восемнадцатого. А вот эти его слова: «Мы советские стали, но мы и словаци остаемся» — и есть выражение истинного пролетарского интернационализма. И раз такая боль в сердцах при расставании, то, значит, крепко прикипели сердца наши. Да и как не сдружиться. Познакомились мы с вами, товарищи словаки, в беде. В камерах фашистских тюрем. В тайниках подполья. На трудных дорогах партизанской войны. Дружба наша скреплена кровью.
Ямпольский называет места боев, и перед мысленными взорами партизан встают бои в Зуе, где погибли Люда Крылова и Григорий Лохматов; операция на шоссе, где остались Павел Лилко и Николай Горной; Эски-Сарай, земля которого окроплена кровью Юрая Жака, бои за Колан-Баир, бурминская контратака, подвиг Шарова с его группой, подвиг Венделина Новака, Франтишека Шмида, Яна Новака.
— Вот в каких больших делах сложилась наша боевая дружба! Вот какой большой кровью скрепили ее! Разве же иссякнет когда-нибудь такая дружба?! Нет! Гореть вечно огню этой дружбы! Разгораться я разгораться!
К замечательным словам Белко Ямпольский добавляет еще, что договор, заключенный между Советским Союзом и Чехословацкой республикой, призван служить великому будущему наших народов.
— Мы с вами, дорогие словацкие друзья, еще вернемся к этому договору, — продолжает Ямпольский. — Добьем Гитлера. Смажем тавотом вот эти автоматы. И займемся великим нашим будущим. Верно я говорю, товарищи?
Сосняк разом выдыхает: «Верно!» и дрожит от рукоплесканий, а оратор, подняв руку, продолжает:
— И коль Иозеф тут обращался к документам, то разрешите и мне зачитать вам документ.
Из рук Саркисьяна он берет книгу партизанских приказов. Все по команде встают, и Ямпольский читает:
«Приказ по Центральной оперативной группе № 06 от 2 декабря 1943 года.
1. За смелые боевые действия, за дерзкое нападение на противника, проявление при этом смелости, товарищеской спаянности и причинение врагу ряда материальных ущербов, уничтожение 44 солдат и офицеров противника группе партизан-словаков от имени начальника Крымского штаба партизанского движения объявляю благодарность.
Командиру 1-й бригады на особо отличившихся партизан-словаков представить наградной материал» [98].
— Служим Советскому Звязу! — отвечают словаки. Книга возвращается к Саркисьяну, а мы с Петром Романовичем идем вдоль строя словаков, обмениваясь с каждым крепкими рукопожатиями.
Вечереет. Ярче горят костры. И, как обычно, завязывается задушевный разговор на неисчерпаемую солдатскую тему: «а, помнишь?!»
— Коля! А помнишь, как ты потерял бескозырку?
— А чо не помнить?
Тогда Медо был в разведке вдвоем с Клемпарским. Он ходил по домам в словацкой форме, выдавая себя за квартирмейстера, которому нужно разместить взвод связи. Сам же замечал: в каком доме, в какой комнате спят гитлеровцы.
Возвращаясь с задания, партизаны остановились на привал на опушке леса. Медо достал из-за пазухи матросскую бескозырку — подарок Васи Печеренко, и бережно положил ее рядом. Здесь в лесу он признавал только матросский головной убор. Партизаны соснули часок, потом, разбуженные каким-то шумом, поспешили в глубь леса. И надо же было случиться: Клемент забыл бескозырку, а вспомнил о ней только пройдя несколько километров, в Чабан-Сауте.
— Ладно, Коля! — стал успокаивать его Клемпарский. — Найдется другая.
Но Медо и слушать не хотел. Пришлось возвращаться и Клемпарскому: мало ли что могло случиться. Бескозырку доставали почти из окружения — под лесом появилась группа противника, но друзья не испугались.
— Я хочу вот что сказать, — встает Женя Островская. — Мы помним, конечно, не только смешные истории. У меня и, думаю, у Григория, навсегда останется в сердце память о том, как Войтех Якобчик и Штефа Малик спасли нам жизнь.
Островская напоминает о стычке с карателями районе Стреляного лагеря, и все мы соглашаемся: словаки спасли тогда Гузия и вконец измотанную Островскую.
Появляется комиссар Петр Капралов. Он весь обсыпан песком — занимался базировкой продовольствия. Так и прибежал, не успев привести себя в порядок.
Капралов славился у нас, как пламенный почитатель Маяковского. Поэтому партизаны сразу стали просить его почитать стихи.
— А о чем хотите? О любви? О революции?
— О земле давай.
Как всегда, Петр на минуту задумывается, потом поднимает голову, встает — и вот уже летят горячие слова поэта:
Затем просит слова тетя Катя Халилеенко. Встает она с трудом, медленно разминает онемевшие суставы. На ней коротенькая кацавейка, плотно повязан большой шерстяной платок.
— Словаки! Сыночки! Вы улетаете к своему люду. Мы понимаем: родная кровь, родная земля! Не подумайте, что мы в обиде. Напротив. Как же не радоваться, ежели сын к матери возвращается. Я прошу: передайте матерям вашим наше доброе слово. Привет матерей советских. Скажите им, что были вы тут сыновьями нашими. Любили мы вас одинаково, что и своих кровных. Болели за вас. Радовались, глядя на вас, всем сердцем своим, материнским, партизанским…
Тетя Катя умолкла, потом заговорила вновь:
— О вас, партизанах, сыночки, народ складывает легенды. О чащобах лесных, которые проглатывают немцев. О горах партизанских неприступных. О речках, какие все видят и обо всем рассказывают. Слушайте, сынки, сказ, какой передала мне старая мать партизанская:
— …Течет речка, быстрая, многоструйная, в даль устремляется. Бьется меж гор высоких, меж скал неприступных. Дремучими лесами идет, долинами глубокими. Не течет она — бушует, боем путь себе пробивает: горы, какие стоят на дороге, обтекает; скалы острогрудые режет стремниною, валуны обтачивает; через пороги перекатывается. Никакими силами не остановить бега ее стремительного — такого речка нрава неукротимого, сродни партизанскому.
