Красные ворота - Кондратьев Вячеслав Леонидович (читать книги без .TXT, .FB2) 📗

Опять тупой толчок в грудь, в глазах потемнело, и он, пошатываясь, ступая как слепой, вышел на улицу и побрел к трем вокзалам…

Потом неизвестно как оказался он в самотечной «Нарве» с какой-то девицей, сильно накрашенной, но с пьяных глаз казавшейся хорошенькой… Что-то он заказывал на последние деньги, что-то они пили и ели. Повизгивал небольшой ресторанный оркестр, около их столика шелестели платья танцующих, вроде и сам танцевал с прижимающейся к нему девицей.

Не очень-то помнил он, как дошли до его дома, как поднимались по лестнице черного хода. Только у своей двери он немного очухался и заколебался, вести ли к себе совсем незнакомую девку? Ну а чего тогда он тянул ее за собой? Ведь ему плохо одному. И он стал открывать ключом дверь. Открыл и увидел свет в кухне. Какого черта! Неужто кто есть на кухне? Или забыли выключить? Но когда вошел, увидел сидящую на табуретке у своего кухонного столика Асю…

Игорь все же поймал Нину около ее дома…

— Наконец-то, Нинуша, — выдохнул он, протянув к ней руки.

Она остановилась. Потом отступила на шаг, не принимая его рук, и он жалко опустил их, сразу весь поникнув. В глазах Нины мелькнуло что-то вроде сострадания, она улыбнулась и мягко сказала:

— Ладно, пойдем поговорим. Домой не приглашаю, мама, наверно, уже дома.

— Ты здорово меня измучила, — сказал он.

— По тебе не видно, — глянула на него и, сказать по правде, заметила, вид у него если и не измученный, то утомленный. — Так, немного осунулся, — добавила небрежно, желая быть объективной. — Много занимаешься?

— Да. Но не в этом дело. Я просто не знал, что и думать. Ты же знаешь мою проклятую ревность. Отвратительную, но я ничего не могу с ней поделать… А ты, кстати, выглядишь великолепно, — он внимательно оглядел ее.

— Думаешь, я развлекаюсь? Увы, не до этого. Ну, говори, для чего тебе нужно меня видеть? — ответила немного раздраженно.

— Ну как для чего? Я очень истосковался. Я не понимаю, почему ты меня избегаешь? Что это? Очередной твой фортель или что-то другое? Мне лезут в голову всякие дрянные мысли. Ты мне случайно не… изменила? — спросил будто шутливо, с улыбкой, но взгляд был напряженным, и она почувствовала, как внутренне сжался он.

И вдруг ей захотелось сделать ему больно, так же, как было и ей, когда на ее наивно-радостное «у нас будет ребенок» она увидела испуг и досаду в его глазах. Захотелось нестерпимо, будто какой бесенок толкал ее, и, бездумно поддавшись этому желанию, она пожала плечами и небрежно кивнула:

— А если и изменяла? Что тогда?

Игорь побелел, отшатнулся от нее и остановился, тяжело переводя дыхание. Она тоже остановилась и глядела на него, уже сожалея о сказанном.

— Я пошутила, Игорек, — быстро пробормотала она. — Пошутила.

Игорь ничего не ответил, он стоял, судорожно шаря по карманам папиросы, не находил их, нервничая от этого еще больше, и словно бы не слыхал ее слов. Тогда она повторила:

— Слышишь, я пошутила.

—

— А ты не задавай глупых вопросов. Сам виноват.

Они пошли дальше… Игорь молчал, и это молчание стало угнетать ее. Так и дошли молча до Садовой. Там Игорь бросился к табачному киоску. Вернулся уже с папироской во рту, жадно затягивался и, лишь выкурив полпапиросы, сказал:

— Ты, наверно, все же дурочка… Или… или ты нарочно?.. Знаешь же, простить такое я не в состоянии. Даже если бы захотел. Все будет кончено тогда. Как я это переживу — не знаю, но, наверно, все же переживу.

— Конечно, переживешь. Ты же сильный, ты — герой нашего времени, для которого дело прежде всего, — с усмешкой сказала она.

— Не иронизируй… Я, может, не такой, но хочу быть таким.

— А может, не надо… быть таким?

— Не понимаю тебя.

Он опять остановился и внимательно посмотрел на нее, пожал плечами и больше ничего не сказал. И опять шли в молчании до самой Тверской. Повернули обратно. У Каляевской Игорь, помявшись немного, сказал нарочито равнодушно, словно и не было неприятного разговора:

— Может быть, зайдем ко мне, посидим?

— А что, твоей матери нет дома? — вскинула она голову.

— Не знаю… Может, и нет. Она хотела куда-то зайти.

— Я пойду домой, Игорь.

— Нет, пойдем ко мне, — взял он ее за локоть. — Ты должна доказать мне, что была шутка и у нас все по-прежнему.

— Ничего я не должна, — вырвала она руку. — Я иду домой.

— Нина, я не понимаю тебя. Ты идешь на разрыв, когда у нас должен быть ребенок, это какое-то безрассудство. В чем дело? Скажи, может, действительно у тебя кто-то есть?

— Никого у меня нет, — резко ответила она.

— Что же тогда?

— Не знаю. Я не ломаюсь, Игорь, и не вру. Сама не знаю, почему и отчего. Понимаю, делаю все страшно глупо. Видимо, я увидела все совсем по-другому, хотя сейчас понимаю, твоя реакция была совершенно естественной, но… — она недоуменно развела руками, — но по-прежнему ничего уже не может быть. Считай меня дурочкой, кем угодно. Ты обещай только, когда родится ребенок, отдавать мне свою пенсию. Давай на этом пока и договоримся. Не знаю, может, и пройдет у меня это… Будем надеяться. Хорошо?

— У тебя кто-то есть, Нина, — заявил он почти уверенно.

— Тогда было бы все понятно, — сокрушенным голосом сказала она. — Но, увы, никого нет.

— Увы?

— Да, был бы кто, все стало бы ясно. И для меня и для тебя. А так — сплошной туман… И ты не обижайся на меня. Может, пройдет?

— Ты совсем не думаешь о будущем. Нельзя же быть таким мотыльком. Как ты будешь жить? — спросил он с болью.

— Наверно, хорошо, — беззаботно ответила она улыбнувшись.

— Хорошо? На триста рублей, которые я тебе буду давать, и на свою зарплату в четыреста?

— Можешь давать больше. Хотя тебе не из чего, знаю.

— Да, пока не из чего.

— Проживу как-нибудь, — махнула она рукой. — Меня эта сторона жизни не очень волнует.

— Девчонка, глупая девчонка!

— Ладно, наверно, глупая. Но зато честная. Знаешь, — очень серьезно начала она, — я как-то не могу представить нашу совместную жизнь. Я боюсь… боюсь, что не смогу быть… ну, настоящей женой, — выговорила она с трудом.

Игорь снова побледнел, нахмурился и резко шагнул от нее в сторону, а потом, ничего не сказав, быстрым шагом пошел вперед, не оглядываясь. Нина остановилась, постояла в нерешительности, глядя ему вслед. Он шел сгорбившись, хромая больше, чем обычно, и ее охватило раскаяние. Она рванулась было, чтоб догнать его, но, повернув, медленно пошла в сторону дома, думая, что она, конечно, страшная дура, разве можно мужчине говорить такое… Ей было жалко Игоря, и в то же время почувствовала она какое-то облегчение — все решилось. Она свободна… И в этот миг ощущение свободы обрадовало ее.

Возвратившись домой, она записала в своей тетрадке: