Прыжок во тьму - Ветишка Рудольф (прочитать книгу txt) 📗
Мы пошли дальше. Острава была уже совсем близко, но главное препятствие еще впереди: граница между Рыхвальдом и Остравой. Я пожал Ванде руку:
— Если все это переживем, увидимся в Праге.
В знак согласия она кивнула головой.
Мы подошли к Рыхвальду. На его окраине возле дороги стоял домик товарища Пытела. Пытел сердечно приветствовал нас и повел в комнату.
В шестом часу вечера должен был прийти товарищ из Михалковца и перевести меня через границу. А пока я договорился с Пытелом и Вандой о связи между нами и польскими товарищами, и далее — с Москвой. Затем мы распрощались с Вандой.
Близился шестой час. Напряжение возрастало. Удастся ли перейти?.. Товарищ Пытел издалека заметил приближавшегося мужчину, которому предстояло меня сопровождать. Мы быстро распрощались, и по указанию своего нового проводника я последовал за ним, примерно в пятнадцати — двадцати шагах. Ничего подозрительного я не замечал. Возможно, об этой тропке оккупанты ничего не знали. Когда после получасовой быстрой ходьбы, показавшейся мне вечностью, проводник остановился и сказал: «Мы на месте», — я облегченно вздохнул. Первая часть задания была выполнена, я — на родине.
СПУСТЯ ЧЕТЫРЕ ГОДА НА РОДИНЕ
Как только мы перешли границу, мой проводник представился мне и пригласил к себе домой. Дома нас встретила его жена. Так я оказался у Томешей.
Пани Томешева приветствовала меня как близкого человека. Через три дня приехали Эда и Тонда. (Карел, но сообщению Томеша, уже выехал в Прагу.)
Нужно было самому как можно скорее познакомиться с обстановкой. От товарища Томеша я не мог получить исчерпывающих сведений. Он рассказал лишь об арестах рабочих и заключении их в концентрационные лагеря, о создании партизанских отрядов в Бескидах. Многие товарищи, о которых я его расспрашивал, были ему незнакомы, но кое-кого из тех, кто находился в застенках или был казнен, он знал.
Утром я вышел на остравские улицы. У меня было несколько знакомых в Муглинове, в Силезской Остраве и в Витковицах.
В первую очередь я направился в Муглинов к товарищу, у которого жил в 1935 году. Он был арестован. Я искал других бесстрашных коммунистов, парней с золотыми сердцами, но не нашел никого. Всюду я натыкался на одни и те же фразы: был арестован за антифашистскую деятельность, умер в концлагере, был казнен, пропал без вести…
Каждый, кто через несколько лет возвращается на родину, вспоминает о том времени, когда он ее покинул. Об Остраве я вспоминал еще в Польше, еще там меня мучил вопрос: что изменилось? Ведь я вынужден был покинуть родину в тревожное время…
Теперь мне предстояло войти в контакт с товарищами, работавшими в глубоком подполье.
Что же делать? Как создать базу? На кого опереться?
Голова трещала от этих мыслей.
Многое изменилось на родине за четыре года. Достаточно было ночи и дня, чтобы ясно это понять. Оккупанты делали все, чтобы покорить нашу страну. Они убивали коммунистов, бросали за решетку честных чехов. На улицах царила атмосфера какого-то удушья. На каждом шагу встречались нацистские лозунги. Слышалось звяканье кованых сапог, в воздухе висел визгливый рев труб, глухой гул барабанов, истерически восторженный радиовой перед архимерзавцем всех архимерзавцев — перед Гитлером.
Потерпев первую неудачу, я вернулся к товарищу Томешу в Михалковицы.
— Ну как? — спросил он меня.
— Ужасно! Я себе это представлял не так, хотя, побывав в Польше, не питал никаких иллюзий.
— Что же будешь делать?
— Поеду в Прагу. Начнем там.
Верное ли это решение? В Прагу или в Кладно? Именно в Кладно я работал перед самым уходом в подполье. Нет. И для меня имели силу аргументы, изложенные Карелу.
ВЧЕРАШНЕЕ СЕГОДНЯШНИМИ ГЛАЗАМИ
«Поеду в Прагу», — решил я, однако не думать о Кладно не мог. В Кладно я работал в период драматических событий 1937–1938 годов. Рабочие Кладненского района, как и рабочие других районов, были охвачены волнениями, встревожены. Люди еще хорошо помнили первую мировую войну. На шахтах, на металлургических заводах все так и кипело. Что будет дальше? Будет ли война? Будем ли мы защищаться? Что предпримут Франция, Англия, Америка? Почему, если они против Гитлера, не выступают совместно с Советским Союзом?
«Укрепить союз с Советским государством!» — требовал народ. Рабочие на заводах, на шахтах призывали к сплоченности, требовали объединяться.
Не только на шахтах, на заводах, но и в магазинах продовольственного кооператива «Вчела», в лавках, на улицах люди останавливали коммунистов и спрашивали: «Скажите, будет ли война?» Пожилые говорили: «Избавь нас, боже, от такого несчастья! Почему вы ничего не делаете для того, чтобы послать Гитлера ко всем чертям?» «Чего нам, рабочим, не хватает, так это держаться вместе. Один за всех, все за одного. Только так мы что-то сможем сделать. Господа — те держатся вместе», — заявляли старые горняки.
Объединить силы народа — задача не легкая, хотя каждый честный патриот осознавал необходимость такого шага. Нужно было преодолеть предубеждения, поскольку буржуазные и так называемые «социалистические» партии, социал-демократы и национальные социалисты оказывали сильное влияние на народные массы.
В Кладненском районе коммунисты пользовались большим авторитетом, но несмотря на это социал-демократам, сотрудничавшим с национальными социалистами, систематической пропагандой удалось расколоть рабочее движение. Случалось, что друзья переставали разговаривать, соседи начинали сторониться друг друга, враждовать. Иногда рабочие под влиянием пропаганды социал-демократов и национальных социалистов высказывали коммунистам такие мысли: «Черт побери эту вашу политику и ваши общие интересы. У меня дома семья, которая хочет есть. Только тогда мне ваши интересы будут близки, когда у меня будет работа и покой. Рубашка ближе к телу, чем пиджак». Они, как правило, поздно начинали понимать, что с потерей пиджака приходится расстаться и с рубашкой. Правда, кризис прояснил многие головы, однако первые экономические сдвиги способствовали тому, что слабые духом быстро забыли пережитое, поддавались посулам социал-демократов, внушавшим им, что республика идет к новому благоденствию. И если уж социал-демократическим и национально-социалистическим лидерам удавалось затуманить головы рабочим, то среди служащих, мелкой интеллигенции и ремесленников они находили сторонников. Лозунг «рубашка ближе к телу, чем пиджак» буржуазия пропагандировала и в период борьбы народа против фашизма.
Коммунисты, в отличие от буржуазии, призывали к борьбе с фашизмом. Они всеми средствами добивались прежде всего единства рабочего класса, единства народа, выступали за Народный фронт. Коммунисты предостерегали от опасности раскола рабочего класса и профсоюзного движения. Им предстояло положить конец вражде между рабочими, умело насаждавшейся реформистами и социалистами, а это было нелегко.
Нередко наши товарищи теряли терпение, они приходили в районный комитет партии и заявляли: «Это ликвидаторы, с ними ничего нельзя сделать». Нам приходилось убеждать этих коммунистов не прекращать кропотливой, но нужной работы.
В развернувшейся борьбе за единство рабочего класса положительную роль сыграл созыв конференции заводских комитетов и советов кладненских заводов и шахт. Несмотря на трения конференция приняла резолюцию, с которой обратилась к трем профсоюзным центрам. В резолюции выдвигалось требование к Чехословацкому профсоюзному центру, Чехословацкому рабочему обществу и другим организациям приступить к переговорам о совместных действиях в борьбе против фашизма, за права рабочих и трудящихся, предлагалось договориться о профсоюзном единстве, гарантирующем их членам внутрипрофсоюзную демократию. Конференция избрала общий комитет, определив его главную задачу: бороться за единство профсоюзов, организовывать совместные выступления.
