Женщина в Гражданской войне (Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.) - Шейко М. (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
МАРУСЯ [1]
Многие екатеринодарские большевики помнят Марусю — статистика городского партийного комитета. Фамилии ее, к сожалению, никто не помнит. Рабочие — маслобойщики и пищевики, — бывавшие в комитете, не уходили без того, чтобы не улыбнуться ей и не сказать несколько теплых слов. Они знали Марусю по недавней ее работе: она была секретарем их профсоюзов.
Дочь рабочего с завода «Саломас», Маруся только окончила городское училище. После Февральской революции она вступила в партию большевиков. Теперь уже как член партии она работала в профсоюзах и боролась с засильем в них меньшевиков. Рабочие шли за Марусей, и немало их привела она в партию большевиков.
Статистиком Маруся работала в партийном комитете недолго. Больше всего она бывала на митингах. Здесь постоянно шли споры о войне и мире, о большевиках и меньшевиках, о сложных и запутанных взаимоотношениях кубанских казаков и иногородних, о власти, о земле.
Нелегко здесь было: могли и избить и расправиться самосудом. Среди своих, кто вместе с Марусей требовал власти советам и поддерживал лозунги против войны, шныряли и предатели…
Еще шатались по митингам офицеры, привыкшие расправляться своим — сабельным — судом с каждым, кто осмеливался произносить слово «мир». Еще настойчиво вглядывались в лица агитаторов шпики.
Перед июльскими днями партийный комитет перебросил Марусю в Новороссийск — техническим секретарем Новороссийского комитета.
Маруся поехала. Техническая деятельность секретаря комитета в то время была многообразна и ответственна. Фактически Маруся выполняла всю партийную работу: замещала членов комитета, решала вопросы, давала поручения. В то же время она не забывала техническую работу.
В июльские дни Маруся выступала на собраниях рабочих цементных заводов и разоблачала там провокаторов и клеветников.
На заводах создавался сильный партийный актив, окруженный сотнями сочувствующих большевикам беспартийных рабочих.
…В Екатеринодаре хозяйничали белые.
Новороссийск, прижатый к морю, оказывал посильную помощь красным частям в Армавире и Кавказской. Решался вопрос о совместном наступлении на Екатеринодар объединенной Красной гвардии Северного Кавказа.
Маруся вербовала в Новороссийске солдат, возвращавшихся пароходами с турецкого фронта. Она сколачивала отряды и направляла их на фронт под Екатеринодар.
Август восемнадцатого года. Екатеринодар в руках белых. Таманская армия, сопровождаемая тысячами подвод беженцев, с боями пробивалась по Черноморскому побережью на соединение с главными силами Северокавказской армии.
Маруся не раз выезжала к таманцам. Она говорила с бойцами, проводила в частях беседы, разъясняла создавшееся на Кубани положение. С каждым днем росла решимость бойцов и командиров пробиться через вражеское кольцо.
Путь армии лежал через Новороссийск, Геленджик, Туапсе. Когда таманцы вошли в Новороссийск, на море показались крейсеры интервентов. Они стояли на рейде, и пушки их были направлены на город. А за горами, отделявшими город от Кубани, тяжело громыхали орудия наступавших на Новороссийск белогвардейцев.
В городе шли собрания рабочих. Члены партии и беспартийные, старики и молодежь вливались в Таманскую армию, чтобы вместе с нею пробиваться на Армавир. Маруся готовилась уйти вместе со всеми, но комитет решил:
— Ты останешься в Новороссийске. Ты знаешь всех членов партии, тебе будет легче развернуть подпольную работу. В последнюю минуту тебе будут даны указания.
…Таманцы уже уходили за цементные заводы. Белогвардейцы обстреливали город. Гремела дальнобойная артиллерия иностранных крейсеров. По городу бежали люди, вскачь проносились всадники. Никто не мог сказать толком, что происходит и кто кого бьет.
Пришла делегация от раненых красных бойцов, находящихся в лазарете. Они просили инструкций.
В это время в партийном комитете бешено звонил телефон. Маруся вертела ручку, пытаясь созвониться с кем-либо из членов комитета, чтобы узнать, какое направление давать отступающим. Но станция не отвечала.
— Так как же нам быть? — спросил матрос с перевязанной рукой, стоявший у двери. За ним на лестнице толпилось еще несколько человек раненых. — Оставаться нам в госпитале нельзя — беляки всех порубают…
Маруся быстро собирала партийные дела и документы. Их было много — больше, чем она предполагала. Но если сложить их на подводу, которая стояла во дворе, с ними могут поехать два-три человека.
— Скорее! — скомандовала она матросу. — Несем!
Они вынесли кипу дел и сложили их на телегу.
— Кто из вас самый слабый? — спросила Маруся. — Садись.
Потом, обращаясь к матросу, сказала:
— Документы отдашь… ты знаешь — кому.
— А ты? — спросил матрос.
— У меня осталось еще одно дело.
В это время где-то совсем близко затрещал пулемет.
— Скорее! — приказала Маруся. — Скорее, трогай. Прямо за цементные заводы — там еще есть таманцы.
И побежала по лестнице наверх.
В помещении комитета было тихо и пусто. Маруся еще раз повертела ручку телефона. Никакого ответа! Она обвела глазами комнату. Кажется, ничего особенно важного не забыли: старые газеты, две винтовки в углу, несколько обойм с патронами в ящике стола.
И вдруг Маруся услышала под окном цокот копыт. Замелькали башлыки кубанцев. Белогвардейский разъезд скакал по улице, направляясь прямо к цементным заводам.
— Стой! Стой! — что было силы закричала Маруся, распахивая окно. — Здесь большевики, здесь их партийный комитет!
Она ничего не боялась. Мысль, осенившая ее, казалась ей очень удачной. Главное — задержать разъезд, чтобы он не настиг за первым же поворотом телегу с партийными документами.
Офицер, командовавший разъездом, повернул коня. Растерянно остановились казаки. В окне напротив появилась какая-то злорадно ухмыляющаяся физиономия. Глаза этого человека встретилась с глазами офицера, и он утвердительно закивал головой.
Маруся отошла от окна. Она спокойно взяла заряженную винтовку. Вторую, стоявшую рядом, она положила на стол.
На лестнице звякали шпоры. Дважды хлопнула наружная дверь. Поднималось несколько человек.
«Вот бы бомбу», подумала Маруся. Но бомбы не было. Не было даже нагана, куда более удобного для боя на темной лестнице, чем неуклюжая винтовка.
Белые окружили дом. Ей было все равно. Чувство величайшей уверенности в себе ощутила Маруся в эту минуту.
Надо было продержаться как можно дольше и тем самым отвлечь силы врага. Маруся спустила курок в ту минуту, когда в дверях показался офицер. Новый выстрел раздался в ответ на матерное слово казака, перешагнувшего через офицера с наганом в руке. Казак растянулся на полу: выстрел почти в упор разнес ему голову.
— Засада, братцы! — закричали внизу на лестнице. — Оцепляй дом, бей по окнам! — кричал урядник с перебитым носом.
…Маруся отстреливалась против целого отряда.
На улицах Новороссийска шла в это время расправа с красными.
Тяжело раненые красногвардейцы были выброшены на улицу из госпиталей. Жалея патроны, белые крошили раненых шашками, топтали копытами коней, бросали под колеса паровозов, топили в море. Это была ярость шакалов.
…У Маруси кончились патроны. Она лежала в крови, почти без сознания.
Раненую, ее вытащили на улицу и бросили у стены дома. Палачи, ругаясь, выстроились перед нею в шапках, лихо заломленных набекрень.
Залп их был труслив и нестроен.
Была весна двадцатого года.
У помещения, где когда-то находился партийный комитет, остановились три бойца. Один из них, матрос, снял с головы бескозырку.
— Здесь, — сурово сказал он, на этом месте они убили нашу Марусю.
Бойцы обнажили головы. Матрос продолжал:
— Жалкие гады! Они думали, что дело, за которое поднялись миллионы, дело, за которое боролась Маруся, можно уничтожить.
