Прыжок в темноту (Из записок партизана) - Прохоров Николай Николаевич (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗

— Да пойми ты, наконец, что земля-то наша не сошлась клином на Дятлове. Советскую власть нечего восстанавливать, ее никто не отменял. А нам надо страну очищать от фашистов, бить их всеми силами и средствами.

Громов, однако, считал нецелесообразным обострять отношения с Гришиным. Мысленно он уже упрекал себя, что слишком горячо и откровенно начал разговор. Спокойным тоном сказал:

— Положение командира отряда в тылу врага нелегкое. На нас с вами двойная ответственность. Надо друг друга поддерживать, с. главное, подчинять свою деятельность одной цели: очищать страну от захватчиков, истреблять их. Посмотрите, что делают фашисты с мирным населением. Ведь это звери, а не люди.

В дом сошла Катя. Она остановилась, с удивлением глядя на Громова. Затем смущенно улыбнулась.

— Здравствуйте!

— Это, дочка, командир отряда «За Россию», познакомься, — сказал Гришин.

— А мы уже знакомы с Василием Гордеевичем, — ответила Катя, подавая руку Громову. — В гости к нам приехали?

— Да вот решили с Тарасом навестить ваш отряд, — сказал Громов, стараясь скрыть лукавую улыбку.

Катя потупила глаза и, видимо, сама чувствуя, что краснеет, тотчас ушла в переднюю комнату. А вскоре хлопнула дверь, и Громов увидел в окно, как девушка поспешно сошла с крыльца. Он снова лукаво улыбнулся, прикрыв рот ладонью и старательно разглаживая свои усы…

Под вечер Василий Гордеевич собрался идти к Тарасу, пообещав Гришину прийти ночевать.

У Тараса Громов застал Катю и заводского сторожа Ермила, который жил по соседству. При появлении гостя старик поднялся с табуретки и как человек, знающий службу, ответил на приветствие:

— Здравия желаем, товарищ начальник!

А Катя, смущенная появлением Громова, собралась уходить. Но ей, видимо, не очень хотелось расставаться с Тарасом. Она задержалась у порога.

— Пойдите проводите Катю, — сказал Громов Тарасу, который не решался оставить командира одного.

Лукоян, спавший на полатях, так храпел, что старик Ермил то и дело с улыбкой взглядывал на командира.

От старика Громов узнал подробности дятловского отряда. Оказывается, в поселке живет более двадцати солдат, попавших в окружение. Да и сам Гришин пришел домой из окружения. Рассказал старик и насчет пулеметов. В октябре 1941 года недалеко от поселка батальон нашей пехоты был окружен фашистским полком. С утра до ночи бойцы вели неравный бой с врагами.

— Что тут было! — вспоминал старик. — Все поле покрылось мертвецами. Наших полегло много, а неприятеля и того больше. Нашла, стало быть, коса на камень. Прекратилось сражение, когда стало темно.

Дед Ермил рассказал Громову, как вечером к нему зашел лейтенант. Весь в крови, шинель изорванная. Но держался бодро. Залпом выпив горшок холодного молока, лейтенант попросил старика вывести оставшихся в живых солдат к своим.

— Сурьезный такой пришел, хоть и молодой, по фамилии Попов, — вспоминал старик. — Если бы, говорит, у нас не кончились патроны, всех бы их тут порешили.

Ночью бойцы зарыли в лесу пять станковых пулеметов, и дед Ермил повел их сначала болотами, потом через лес к пойме реки Нерусы. А там они вышли к своим. Только через два дня дед Ермил возвратился домой. Когда Гришин, пришедший из окружения, создал отряд в Дятлове, старик и сообщил ему о пулеметах.

— Смотри у меня, — строго предупредил Ермил Гришина, — береги. Ответ должен держать я за них перед лейтенантом.

— А ведь у меня вот дума какая, — сказал Ермил, просветлев доброй старческой улыбкой. — Непременно должен встретиться с Поповым-то, командиром. Обещал он. Обнял на прощанье меня, поцеловал, да и говорит: «Не моги, говорит, ты, Ермил, сумлеваться. Вскорости фашистам такую бучу устроим, что небо с овчинку покажется». Да еще выругался крепко, не тем будь помянут. Уж больно запомнился мне этот лейтенант. Орел!

В дверь кто-то осторожно постучал. Громов оглянулся и только тут заметил, что они в доме одни с Ермилом. Не только Тарас, но и его мать куда-то вышли. Громов поднялся, толкнул рукой дверь, и в избу вошел человек в поношенной военной шинели, шапке-ушанке и сапогах.

— Извините, если побеспокоил, — вежливо сказал вошедший. Он представился: — Я политрук роты дятловского отряда Брагин.

— Очень рад с вами познакомиться, — сказал Громов. — Садитесь, пожалуйста. Как вы тут поживаете?

— Живем неплохо. Пришел с вами потолковать кое о чем, — ответил политрук и умолк, взглянув на Ермила.

Старик откашлялся, помедлил минутку, потом поднялся.

— Засиделся я у вас, пора и ко дворам, на печку кости греть, — сказал он, прощаясь.

Громов был рад приходу Брагина.

— Я здесь даже считаюсь комиссаром отряда, — начал Брагин, когда из избы вышел старик Ермил. — Но это, пожалуй, формально. Гришин не любит делить власть. И, надо сказать, очень ревнив в этом. Болезненно ревнив.

— Вы сами дятловский? — спросил Громов.

— Нет, я из окружения. В армии был командиром саперного взвода. А тут командую ротой. Хотя, по правде говоря, какая это рота? Всего тринадцать человек. Но уже хорошо то, что она вся состоит из солдат-окруженцев. Гришин, надо отдать ему должное, в свое время собрал этих окруженцев, приютил, накормил. Это были тяжелые для нас дни. Потом Гришин создал отряд.

Слушая, Громов внимательно смотрел на умное, озабоченное лицо Брагина. На лице его не было ни одной морщины, но голова вся седая.

Брагин продолжал!

— Сам по себе Гришин честный человек. И даже храбрый. Я видел его два раза в бою. Но уж очень он ограниченный. Отряд считает чем-то вроде колхоза, а себя, видимо, председателем. Название даже дал отряду «Вперед», как колхоз раньше именовался. До войны он кладовщиком работал тут.

Громов широко улыбнулся, заметив:

— Название хорошее. Только вперед-то у вас не получается.

— Вот в том-то и дело, — согласился Брагин, становясь все более озабоченным. — Гришин упоен своей дятловской славой. Отбили два нападения фашистов, а дальше хоть трава не расти. Сидим всю зиму. Местные люди поддерживают его. Правда, не все. Авторитет Гришина, между прочим, сильно пошатнулся после случая с вашими товарищами, когда они приходили к нам. Очень недовольны были люди, что Гришин отказался тогда идти в бой с вами вместе. Многие даже требовали собрание провести.

Попросив разрешения, Брагин закурил и предложил кисет Громову. В комнате, слабо освещенной коптилкой, было тихо. И только на полатях все еще раздавался могучий храп Лукояна.

— Я пришел к выводу, — начал Брагин, уже волнуясь, — что наше сидение в Дятлове переходит в преступление. Во всяком случае это верно по отношению к нам, военным окруженцам.

Громову нравился политрук. А тот, еще более волнуясь, спросил:

— Можете ли вы принять нашу группу к себе в отряд? За этим я и пришел к вам.

Громов ответил не сразу. Он подошел к столу, спичкой убрал нагар с коптилки, посмотрел на пузырек, много ли там керосина При близившись к Брагину, дружески положил ему руку на плечо и сказал:

— Очень хорошо было бы принять такую группу в отряд. Опытные воины, вооружены. Чего лучше? Но уходить вам от Гришина я не советую. Иначе отряд этот неизбежно распадется. А ведь война только начинается! Уже и теперь партизанское движение принимает огромный размах, но все же это только начало. Поэтому самый факт ликвидации хоть одного отряда немыслим. Так что надо укреплять отряд, делать его боевой единицей.

— Но Гришин…

— Надо с ним повозиться. Ведь вы сами говорите, что он честный человек, не трус.

Брагин задумался. Взглянув на него, Громов сказал:

— Между прочим, в Брянском лесу уже есть головной штаб. Он подчиняет все отряды. Я буду на днях там, поговорю.

Брагин уже прощался с Громовым, когда возвратились Тарас и Катя. Девушка по-прежнему стеснялась Громова, и тот начал шутить с ней, приглашал к себе в отряд.

В сенях послышались шаги. Догадавшись, что пришла мать, Тарас сказал:

— Сейчас будем ужинать, товарищ командир.

— Нет, его ждет папа ужинать, — сказала Катя и обернулась к Громову. — Хотите, я провожу вас?