Лёшка - Голышкин Василий Семенович (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
Ответить на этот вопрос майору помогла «Окопная правда», найденная саперами, рыскавшими по школе в поисках мин. Читая ее, Бауэр, знавший русский не хуже своего немецкого, то бледнел, то зеленел, то во всеуслышание чертыхался.
«Наша десятка, — жарила «Окопная правда», — это мощный кулак, который враг считает дивизией…
Нет силы в мире, которая победит нас, советское государство, потому что мы сами хозяева, нами руководит партия коммунистов.
Вот посмотрите, кто мы здесь, в 52-й школе… Капитан-кавалерист Гебаладзе — грузин; рядовой танкист Берзинь — латыш; врач медицинской службы капитан Мамедов — узбек; летчик, младший лейтенант Илита Даурова — осетинка; моряк Ибрагим Ибрагимов — татарин; артиллерист Петруненко из Киева — украинец; сержант пехотинец Богомолов из Ленинграда — русский; разведчик-водолаз Аркадий Журавлев из Владивостока; я — сын сапожника, ученик 4-го класса Волков Валерий — русский.
Посмотрите, какой мощный кулак мы составляем и сколько фашистов нас бьют, а мы сколько их побили! Посмотрите, что творилось вокруг этой школы вчера, сколько убитых лежит из них, и мы, как мощный кулак, целы и держимся, а они, сволочи, думают, что нас здесь тысячи, и идут против нас тысячами. Ха-ха, трусы, оставляют даже тяжелораненых и убегают! Эх, как я хочу жить и рассказать все это после победы всем, кто будет учиться в этой школе!
Дорогая десятка! Кто из нас останется жив, расскажите всем, кто будет в этой школе учиться, где бы вы ни были, приезжайте и расскажите все, что происходило здесь, в Севастополе. Я хочу стать птицей, облететь весь Севастополь, каждый дом, каждую школу, каждую улицу. Это такие мощные кулаки, их миллионы, нас никогда не победят сволочь Гитлер и другие. Нас миллионы, посмотрите! От Дальнего Востока до Риги, от Кавказа до Киева, от Севастополя до Ташкента таких кулаков миллионы, и мы, как сталь, непобедимы. Валерий Волк, поэт, 1942 год».
Прочитав «Окопную правду», майор Бауэр повел себя странно. Приказал перевести ее на немецкий и размножить. Может быть, чистокровный ариец хотел сохранить ее для потомства как образчик глупого упрямства русских?
Ну, нет, майор Бауэр так далеко не заглядывал. Он был умным человеком и решил использовать «Окопную правду» в интересах сегодняшнего дня. Переведенную на немецкий прочитать вслух во всех подразделениях вверенной ему части под заголовком «Фанатизм — секретное оружие русских», и с послесловием, в котором, в назидание и поучение своим, воздавалась хвала советским богатырям, державшим фронт против немецких богатырей в пропорции 1 : 100.
Он же, майор Бауэр, узнав о гибели Валерия Волкова, велел разыскать и украсить могилу героя. Но тут ему не повезло. Солдаты, посланные на розыски, вернулись ни с чем. Могилу они, правда, нашли, но пустую. Куда же делся тот, кто был в ней похоронен? Узнали и это, но о подробностях рассказывали друг другу шепотом, с оглядкой на командиров. Один дед, свидетель похорон, сказал им якобы через переводчика: «Был, помнится. Отлежался, стало быть, и пошел. А куда — неведомо».
Это, конечно, не всякий брал на веру. Но тому, кто брал, не раз потом казалось, что города и села, которые им приходилось атаковать, не сдавались потому, что там держал оборону пионер Валерий Волков.
НЕВИДИМКА С УЛИЦЫ БОРЬБЫ
У разведчика два чувства всегда начеку: чувство опасности и чувство осторожности.
— Тимур, эй, Тимур! — услышал Володя, и чувство опасности тут же скомандовало: беги! Но чувство осторожности оказалось сильней. Тут же отменило приказ чувства опасности и удержало разведчика от бегства. Бегущий, подсказало оно, всегда подозрителен.
Он, как шел, так и продолжал идти, шага не ускорив, с видом человека, которого никто и ничто не касается, но в том, что окликают именно его, Володя не сомневался. Во-первых, потому, что на улице, ни рядом, ни поодаль, не было никакого другого мальчишки. Во-вторых, потому, что он, Володя Дубинин, до прихода немцев в Керчь был «Тимуром» той самой улицы Борьбы, по которой сейчас шел.
Он шел, а голос, нагоняя его и чуть не плача, все звал и звал.
— Тимур!.. Эй, Тимур!..
Володя замедлил шаг и остановился, озираясь. Никого. Ни русских, ни немцев. Да и откуда им, немцам, знать о каком-то Тимуре? Советских книг они у себя в Германии не читали. А какие и попадали туда, горели, как Жанна д’Арк, на костре. Но то, что никого нет, ему на руку. Сейчас он так отчитает «голос», что тот света белого невзвидит. Это же надо додуматься: окликать разведчика на задании довоенной кличкой!
Володя, задумавшись, опустил голову, а когда поднял, опешил: перед ним стояла кроха, девочка лет шести, и умоляюще смотрела на него. Круглое и скуластенькое, как антоновское яблочко, личико отнюдь не сияло румянцем, а лишь слегка рдело летним загаром.
«К этому бы загару да мешок картошки». Этими словами встретили его в Аджимушкайских каменоломнях, когда он, загорелый и голодный, впервые спустился в подземную крепость. Картошки! Какой там картошки? Шелухе картофельной и той были рады партизаны после того, как на них навалилась оккупация. Все остальное немец сам поел, оставив партизанам одно солнце. Ему бы, фашисту, хотелось и до солнца дотянуться, чтобы погасить над всем миром, да руки коротки! Однако чего хочет от него эта незнакомая девочка? Корочки хлеба? Это теперь в обычае побираться, милостыню просить. Где они только прятались, эти слова? Фашисты пришли, и они, как крысы, вылезли из подполья. Но что он подаст девочке? Хлеба у него ни крошки. Свой, пайковый, он с ночи сжевал, растягивая удовольствие. Чем дольше жуешь, тем хлеб вкуснее. А сжевал, чтобы в мыслях не держать, когда есть захочется. Он в разведке. Ему не о хлебе думать надо, а о том, чтобы у немцев что-нибудь высмотреть и своим доложить.
— А я тебя знаю, — сказало «яблочко», — ты наш Тимур.
— Да, — сказал Володя, — но теперь это тайна. Ты тайны хранить умеешь?
Глаза у девочки загорелись.
— Умею, — сказала она.
— Тогда, смотри, никому ни слова, что я Тимур, ладно?
— Ладно, — сказала девочка, — только маме и бабушке.
Так он и знал. От мамы и бабушки у нее никаких тайн.
Но ему надо было выиграть время, и он принял сказанное без возражений.
— Хорошо, — сказал он, — расскажешь, когда я уйду.
— Нет, — вдруг вскрикнула девочка, — не уходи!
— Почему? — удивился Володя. — Разве я тебе нужен?
— Не мне, а бабушке, — сказала девочка, — когда она раньше вызывала, ты приходил.
Володя вспомнил: было! Прошлой осенью они всем звеном по вызову ходили к какой-то бабушке. И вызывала их…
Ну да — как он мог ее забыть? — вызывала их по просьбе бабушки эта вот девочка с круглым и скуластеньким, как антоновское яблочко, личиком. И вызывала зачем, вспомнил! Воду спустить. У ее бабушки, матери папы-красноармейца, огород водой залило. Они его тогда в два счета осушили. Ну а теперь он зачем понадобился?
— Бабушка больна, а лекарства нет, — захныкала девочка, — а доктор сказал, не будет лекарства, не будет ба… ба… бааа…
Володя погрустнел. Лекарства в подземной крепости были на вес золота. Дадут ли? Дадут, решил, не могут не дать. Такой случай.
— Я приду… Завтра, — сказал Володя, скользя взглядом вдоль улицы и стараясь вспомнить, в каком доме живет девочка. Кажется, вспомнил: под крышей, расписанной в два цвета, зеленый и оранжевый. Зеленый цвет — девочкин, оранжевый — какого-то другого хозяина. Крыша одна, а цвета на крыше разные, чудно! Девочка подтвердила догадку: ее дом!
Ну, кажется, все. Можно прощаться и… Нет, уходить рано. Он ведь не только Тимур, еще и разведчик. А это самое главное. Как же ему, разведчику, уйти и не узнать, куда это, натужно воя, прет вверх по улице немецкий грузовик. Откуда прет — ясно. Внизу порт. Со стороны порта прет. Но что и куда везет? Володя насторожился, как гончая, вглядываясь в грузовик. А тот вдруг взвыл, выплюнув струю сизого дыма, и остановился. Дым пошел вверх, и пустые кроны акаций из бледно-желтых в момент сделались седыми. Странно, остановился там, где когда-то был детский сад. Он и сейчас там — не сам сад, а дом от сада, просторный, стеклянный и звонкий, как гитара. Звонкий! Был звон, да где он? Как детей повыгоняли, так и дом оглох. Без детей кому в нем звенеть?
