Набат - Цаголов Василий Македонович (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
— Понятно. На нас не сердись, убитых хоронили.
Скосила Галя глаза на Матюшкина, тот сник, пошел к пулемету. Старшина зашептал Гале на ухо:
— Зря обидела человека.
— Я не хотела…
— Шутил он с тобой, шутка вроде бы согревает.
— Отдам кисет, — девушка полезла в сумку.
— Теперь не возьмет. Пойдем, я тебя провожу… Товарищи, до завтра, — попрощался старшина и подхватил Галю под руку.
Его окликнул Яша:
— Вы, кажется, хотели поговорить, товарищ старшина?
— Да. Было настроение.
— О чем?
— Чтобы не скисли.
— Поговорили бы, чего уходите?
— Вы и так молодцы!
Асланбек ходил взад-вперед. Его словно вырезанные губы что-то шептали.
Что с Залиной? Ни слова о ней! Фатима написала о друге его, Буту. А Залина? Ни на одно письмо не ответила. Неужели предала его? Или Джамбот так пригрозил ей? Вот вернется домой и увезет ее в город.
— Бек, — позвал Матюшкин. — Поди сюда.
Сняв с пулемета маскхалат, Матюшкин, тихо насвистывая, стал копаться в нем.
Умостился рядом с ним Асланбек, ни о чем не спрашивая, смотрел на его проворные пальцы — кажется, их и мороз не брал.
— Учись, пригодится, — посоветовал пулеметчик.
Сам генерал наградил его орденом, а кто поверит, что он герой? Не похож. Ни ростом, ни голосом, ничем.
— До войны я землю пахал… Чудно звучит: «До войны». Теперь стреляю в человека… Не совсем в человека, конечно. Ты скажи мне, что со мной случилось, курицу не мог зарезать, жалко было, а сейчас голыми руками фашиста задушу. Ясно, враг. Во, брат, что такое война… Спасибо тебе, Бек.
— Почему ты так говоришь?
— Высказался я тебе, легче стало…
С таким командиром нечего бояться. Лейтенант ему дает задание, а он выслушает, не перебьет, потом позовет Яшу, его и рассуждает вслух, сам себя поправляет…
— Ты умный человек, Матюшкин.
— Загнул, браток.
— Опять ты сказал хорошие слова.
6
Аул притих. Днем над горами пролетел самолет, и люди насторожились. Потом появились военные. Задержались, чтобы напиться из родника и ушли к перевалу. Что им там надо? К концу дня из района позвонили, чтобы цахкомцы выделили всех, кто в состоянии держать лопату, на ремонт дороги через перевал в сторону Грузии. Кто пройдет по ней, забытой дороге? Уже с сумерками приехал представитель военкомата. «Будем срочно создавать истребительную группу по борьбе с вражескими парашютистами и диверсантами», — сказал он.
В кармане Тасо газета… Образован Орджоникидзевский (Владикавказский) комитет обороны… Выходит, война может прийти в горы…
Едва хватило у Тасо сил раздеться, лечь в постель и натянуть на себя одеяло.
Скрипнула дверь, в комнату вошел Дзаге, молча уселся на стул у окна, отметил про себя, что Тасо совсем плох — кожа на лице стала тонкой, прозрачной.
Дунетхан внесла столик с едой, поставила у изголовья Тасо и вышла.
Как бы между прочим Дзаге проговорил:
— В трудное время живем…
Тасо повернул к нему голову:
— Кто знал, что будет такое?
— Спроси сейчас меня, и я тебе скажу, какое будет лето. Я по книгам не понимаю, всю жизнь только и видел, что овечьи хвосты.
Дзаге строго смотрел на больного.
— Чабан ночью с закрытыми глазами найдет нужную тропу, не заблудится в горах и в пургу. Об овцах думает, поэтому все дороги знает.
— Жизнь — не тропинка в горах, — попытался возразить Тасо, поняв намек чабана.
— Не уважал бы я тебя, не говорил, что у меня на душе.
Старик сердито засопел:
— Ты думал, что война придет к нам? — неожиданно спросил он.
Покачал головой Тасо.
— Нет.
— Хороший чабан никогда не забывает о волке. У такого отара всегда цела. А как же иначе?
Дзаге оперся на колено:
— Помню, как ты успокаивал: «Нам некого бояться, Красная Армия сильна, если враг полезет к нам, то мы дадим ему по шее, разгромим». И мы верили тебе. Одна стыдливая женщина готовилась разродиться, а сама соседкам говорила, что не ждет ребенка. Так и ты: «У нас договор с Гитлером». Если мужчина дает слово, как ему не верить! Гитлер не мужчиной оказался.
— Кого судишь? — жестко спросил Тасо. — Кого ты казнишь, спрашиваю тебя?
— На свою рану крупную соль сыплю, чтобы больней было.
Подумал Тасо, видно, наболело и у Дзаге. Да… Вести с фронта тяжелые, но не скажешь же об этом старику, А все остальное… и в партии восстановят, и с Буту разберутся, и на Барбукаева что ж обижаться.
Тасо вытянул из-под одеяла руку.
— Если у хозяина сгорит дом, он не скоро встанет на ноги. А Россия сколько раз горела?
— Боишься вину взять на себя, не хватает мужества, Тасо.
Дзаге был беспощаден:
— Гордость не позволяет голову склонить.
— Нет, не виноватым боюсь быть.
— А чего же стыдишься? Себя?
— За прошлое не стыдно. Пусть другие смогут прожить иначе, чем мы. У чабана под ногами тропка, а перед коммунистами степь, покрытая снегом, — они сами протаптывают дорогу.
Старик придвинул стул к кровати Тасо:
— Почему Гитлер лезет вперед?
— Не знаю.
— А ты спроси у тех, кто хочет тебя от груди матери оторвать, от партии.
Прикрыл Тасо глаза тяжелыми веками. Опять Барбукаев вызывает его к себе? Требует живым или мертвым явиться… Не встать мне…
Старик долго рассматривал Тасо, потом поднялся и, ничего не сказав, вышел.
Вечером, когда угомонился аул, в доме Дзаге собрались старики. Внучка сидела за столом, а перед ней — тетрадь. Она приготовилась писать.
— Если кто-нибудь думает по-другому, пусть скажет…
Хозяин дома расчесал пятерней бороду, затем продолжил:
— Нам не нужен другой бригадир! Пусть райком нас спросит, нас…
Гости оживились, заговорили.
— Мы не просили другого быть бригадиром.
— Никто из цахкомцев не выбросит Тасо из сердца.
— Мы уважаем его, верим.
Муртуз вытянул перед собой руки:
— Тасо нам брат.
Дзаге встал за спиной у Фатимы и, собравшись с мыслями, произнес взволнованным голосом:
— Мы хотим, чтобы ты написала в райком заявление. От нашего имени.
Девушка подняла на деда глаза.
— Ты знаешь, как это делать?
— Да.
— Ну, смотри… Пиши. Дзаге, Муртуз, Алихан, Дзандар, Хаджисмел просят райком… Подожди, зачеркни все. Пиши, у нас есть бригадир. Это Тасо, большевик! Сандроев Тасо — наша совесть. А кто говорит, что Джамбот достойней Тасо — пусть придет к нам в аул, покажет свое лицо, и мы поговорим с ним. Мы сказали свое слово и не отступим от него.
Склонилась Фатима над тетрадью, старательно выводя буквы.
— Богу угодно, чтобы мы были похожи на Тасо. Написала?
Подумала Фатима и после всех имен поставила свое. Затем коротко произнесла:
— Слово в слово написала.
Взял дед заявление, повертел перед глазами, вернул внучке:
— Отдашь в руки самому Барбукаеву! И не возвращайся, пока не получишь от него ответа. Иди.
— Хорошо, дада.
— Да будет счастлив твой путь! — пожелал ей Муртуз.
Прижалась внучка к деду, и он не постеснялся показать людям свою слабость.
Распахнулась дверь, на пороге появилась Дунетхан, закричала:
— Тасо!
Люди бросились во двор, на улицу. Впереди всех бежала Фатима. Плач женщин встретил ее у порога, и она поняла, что нет больше Тасо, отца Буту.
7
Боясь замерзнуть, Яша придумал себе занятие: стал подкапывать в своей ячейке нишу, чтобы можно было сидеть, вытянув ноги. Долбил землю, проклиная войну и немцев. После нескольких взмахов отдыхал и снова долбил. Порой хотелось швырнуть к черту лопату, лечь на дно, но он тут же гнал от себя опасную мысль и снова принимался за дело.
Работал, пока не стало жарко. Потом закутался в трофейный офицерский плащ, свернулся в комок.
Кто-то остановился рядом с ним.
— Да очнись ты!
Яша узнал по голосу Галю, обрадовался ей, а глаза никак не мог открыть.
