Небо в огне - Тихомолов Борис (книги онлайн полные .TXT) 📗
Лес будто ожил. В багровом отблеске, кривляясь, плясали сосны.
- Две тысячи литров бензина и тысяча пятьсот килограммов бомб…
Корольков уже в который раз повторял эти слова. В груди невыносимо жгло. Сорвал шлемофон с головы, бросил. Сзади по ногам колотился парашют. Подхватил его рукой, прижал.
- Две тысячи бензина и тысяча пятьсот…
Он уже догнал штурмана.
- Две тысячи бензина…
И в это время раздирающий душу крик:
- Помоги-ите!
Они остановились. Оба. Словно очнулись. В расширенных зрачках плясало пламя.
Бессвязно бормоча, Корольков торопливым движением расстегнул карабин парашюта. Наклонился, расстегнул другой, третий. Парашют упал в сухую прошлогоднюю траву. Рядом лег парашют штурмана.
- Помоги-и-и-те-е-е!
И Корольков вспомнил: башня стрелка-радиста законтрена снаружи, и они не могут выбраться!…
- О-о-о! Что я наделал!…
Гудело пламя, трещали патроны в кабине штурмана. Черным столбом поднимался к небу дым. Сферическая башня радиста светилась оранжевым светом, и там, в ней, метались две фигуры…
Летчик и штурман подбежали к самолету одновременно. Корольков схватился руками за башню. Пальцы, не чувствуя боли, легко прошли сквозь расплавленный плексиглас…
Ни штурман, ни Корольков не услышали взрыва. Лишь на долю секунды что-то сверкнуло, и… время для них остановилось. Не было боли, не было страха, не было ничего…
Гулкое эхо прокатилось по лесу и замерло вдали. Накрапывал дождь, по-прежнему взлетали самолеты. Потом все стихло. Где-то пронзительно вскрикнула птица, где-то треснул сучок, и тихо журчала вода, наполняя большую воронку…
Утром недалеко от места катастрофы мы нашли два парашюта. Они лежали рядом, как родные братья…
Берлинская операция
В конце марта - начале апреля войска союзников подошли к Рейну. Хотя по решению Ялтинской конференции советская зона оккупации была определена далеко западнее столицы Германии, советское командование уже располагало данными о том, что союзники, так вяло развивавшие до этого военные действия против немцев, сейчас намеревались взять Берлин.
Их не смущало то, что они находятся от него в 450 километрах, а советские войска уже на Одере и Нейсе - в 60-100 километрах. Зная о том, что гитлеровское руководство ищет пути тайного соглашения с ними, они не ждали особого сопротивления при своем продвижении на восток. Они знали, что против их восьмидесяти полнокровных дивизий стоят силы в три с лишним раза меньшие, в то время как против советских войск на Берлинском направлении было не меньше миллиона человек, десять тысяч орудий и минометов, тысяча пятьсот танков и самоходных орудий и свыше трех тысяч боевых самолетов, и в самом Берлине формировался двухсоттысячный гарнизон. А мощные оборонительные рубежи, начиная от Одера и кончая самим Берлином, представляли собой эшелонированную крепость, где каждая улица - дот, который можно взять, только расколупав его снарядами и бомбами. Союзники думали, что русским такой силищи не одолеть и Берлин будет их.
А наши думали по-другому. Берлин должен быть взят и за очень короткий срок! А как его взять, если ушедшие на запад армии оторвались от своих тылов и баз снабжений, если не хватает танков, горючего, пушек, боеприпасов и если наша авиация застряла на раскисших от весенней распутицы аэродромах? И если все это, вместе взятое, ставило соотношение сил не в нашу пользу?
Надо было свершить второе чудо! И чудо начало свершаться. По ночам мимо нас громыхали орудия тяжелых калибров, лязгали гусеницами колонны танков, и нескончаемым потоком шли, шли, шли машины, крытые брезентом. По железной дороге один за одним двигались эшелоны, замаскированные лесом, сеном, под которым прятались пушки, танки, тягачи, боеприпасы.
Мы все это видели, мы все это слышали. Нам было и радостно и больно. Ранняя весна растопила снег, но не совсем. Летное поле все в чернеющих плешинах. Летать надо, летать! Бить ненавистного врага, принесшего нам столько горя и невзгод! А мы не можем: раскис аэродром! Да какой аэродром - случайное поле! Лужайка, лесная поляна, с разбросанными тут и там болотистыми топями.
Но фронт, обстановка требовали, и мы летали.
Бежит машина темной ночью. Ревут моторы. Впереди маячит фонарик, подвешенный к сосне, а ты весь в ожидании, если отклонишься чуть-чуть от идеальной прямой- влетишь в трясину. Скоростной капот! Машина, споткнувшись, встанет на нос, опрокинется на спину, и летчику тогда не выбраться. Будет он висеть на привязных ремнях вниз головой, и на «его польется бензин…
Это в худшем случае. В лучшем - самолет взорвется… Смерть без мучений.
Это мы видели, это мы слышали. Но все равно нас не надо было понукать. В самих нас где-то что-то «заело», что-то «сработало», выключив начисто свойственное человеку чувство самосохранения. Столько накипело, столько накопилось. Бить врага, бить! В его же собственной берлоге!…
В ту ночь мы знали, куда готовились лететь. Мы взяли тяжелые бомбы. Наша задача-сбросить свой груз в точно намеченный срок, в точно намеченном месте. Мы были несказанно горды тем, что участвуем в такой операции. Мы несли возмездие, которое пришло!
Операция называлась «Берлинская». Мы должны взломать, разрушить укрепления, подавить противника внезапностью и мощью, чтобы дать возможность нашим наземным войскам ворваться в траншей и на плечах ошеломленного врага проникнуть вглубь его обороны.
Одер. Отсюда и до самого Берлина - сплошной железобетон. Гряды окопов, укрепленные, окутанные проволокой естественные рубежи: озера, реки, каналы, овраги. Каждый населенный пункт, каждый дом - это крепость, приспособленная к круговой обороне. И солдаты. Солдаты, солдаты и пушки. И танки. И разная техника. И вот сюда-то нам нужно положить свои бомбы. Ах как жаль, что их мало висит «а замках! Всего тринадцать штук…
Мы летим на высоте шести тысяч метров. Нам отчаянно повезло: погода отличная! Горят предутренние звезды, и в кабину, через открытую форточку, врывается пряный запах весны. Все сейчас необычное, все волнующее. И радость какая-то охватывает душу. Войне конец! Конец войне! И ты остался жив. Это чудо какое-то! Это выигрыш по лотерее! Тебе просто выпал счастливый билет.
Рассвет начал наступать как-то внезапно. Сначала будто кто тряпкой с классной доски стер утренние звезды и вслед затем брызнул в небо розоватой краской. Это засветилась пелена прозрачных облаков, висевших высоко над нами. И от их призрачного света появились блики на контурах крыльев нашего самолета.
А внизу ночь. Я взглянул на часы: ровно пять. И в ту же секунду земля под нами осветилась вспышками.
- Командир, началось!-торжественным тоном сказал Краснюков.
- Пушки! Пушки бьют! Дальнобойные! - закричал Алпетян.
- Вот дают! Вот дают! - восторгался Морунов.
А я молчал. Мне спазмой сдавило горло. Волнующий момент!…
Орудия в невиданном количестве были расставлены рядами, почти по прямой вдоль фронта. Языки пламени, вылетавшие *из стволов, перебегали оправа налево и слева направо, и ощущение было такое, словно чьи-то большие руки нажимали пальцами на клавиши гигантского органа, исполняя гимн победы.
А впереди, где только что было темно и тихо, вздымались вверх космы пламени и дыма. Сплошное кипение огня! А пушки били, били, били. Десятки тысяч стволов! Потрясающее зрелище!…
Цель ближе, ближе. Мы должны отбомбиться чуть сзади, куда не достигает артиллерия, и там уже рвутся бомбы.
У нас посветлело. А внизу еще ночь. Поворачиваю голову, смотрю назад и вскрикиваю от невиданного зрелища: все небо словно в комариной туче! Летят бомбардировщики. Тысячи! И только сейчас замечаю, что мы идем, зажатые со всех сторон другими самолетами. Самолеты слева, самолеты справа, самолеты под нами и… самолеты над нами. Один, вот он - висит рядом, хоть рукой доставай, а под брюхом бомбы!…
И все мы шли к одной цели, до которой осталось несколько минут полета. И я представил себе, как будут разгружаться висящие над нами самолеты, как будем разгружаться мы - на головы летящих под нами… И я понял тогда, что рано обрадовался по поводу «счастливого» билета: тираж еще не состоялся…
