Крещение - Акулов Иван Иванович (версия книг txt) 📗
— Немцы в овраге!
— По местам! — скомандовал Филипенко, хватая валенок, а когда бойцы разбежались от костра, ответил на немой вопрос политрука — Трупы, наверно, собирают. Телефонист! Эй там, в углу! Приказ ротам — огонь по оврагу. Огонь! Из всех стволов.
— Пусть бы собрали, комбат.
— Политрук, черт тебя возьми, ведь погубит нас когда-нибудь это пресловутое русское всепрощение.
— Может, там и в самом деле ничего серьезного. — Политрук потянулся к валенкам.
— Сиди, я схожу сам. — Филипенко, прихрамывая пошел к двери. — Телефонист? Эй там, связь?
— Передал уже, из всех стволов.
— Комбат! — крикнул вслед удаляющемуся Филипенко политрук Савельев. — Комбат, передай Охватову и Брянцеву — звание сержанта им присвоено. Я и угольнички принес. Завтра уже наденут.
— Ты, политрук, позвони-ка все-таки Заварухину, тут неспокойно-де, — уже с лестницы сказал еще Филипенко, и замелькали его большие валенки по ступенькам.
— Рус, Сталин капут!
Бойцы рифмовали слово «капут» с матерщиной и смеялись, отвечая фашистам.
В широкой части ложка, ближе к немецким позициям, бил незамерзающий ключ, и в лютые морозы над ним струился парок, а близкие ветки краснотала гнулись под тяжестью куржака. В ясные дни была хорошо видна тропинка к роднику, отоптанный вокруг и примятый снег и даже палка на нем, с сучком, на который немцы подвешивали котелок, чтобы поднять воды. Как-то утром бойцы, осматривая вражеский берег, увидели возле родника невесть откуда взявшегося телка-полуторника рыжей шерсти, с белыми подпалинами по брюху. В этот же момент увидели его и немцы и сыпанули по нему из автоматов. Телок, на удивление сытый и резвый, брыкнул задними ногами, поставил трубой хвост и припустил к нашему берегу. Бойцы сразу поняли оплошность немцев и не стреляли, чтобы тишиной заманить телка на свою сторону. Но на середке ложка животину ухлопали, и бойцы начали примериваться, как завладеть тушей. Немцы, всегда щедрые на мины, совсем не стреляли по телку — значит, тоже примеривались к нему. Быть в ложочке по темноте доброй потасовке! План захвата созрел сам по себе: в сумерки трое выбираются из окопов — двое огнем прикрывают третьего, который должен подползти к телку и заарканить его. Потом уж дюжие руки выволокут и тушу, и смельчака. Нашли метров двести кабеля, свили его вдвое. Вызвались и охотники в прикрытие, а вот того, кто должен был заарканить телка, не отыскалось.
День был спокойный, ясный и солнечный. Справа от обороны, неблизко, километрах в десяти — пятнадцати, шел крупный бой. Западный ветер сносил, то рассевая, то комкая, артиллерийско-минометную стукотню, и от этого походило, что фронт пятится, опасно обтекая правый фланг родной дивизии. В полдень над обороной пролетала немецкая «рама» — двухфюзеляжный самолет-корректировщик. Держался он на огромной высоте, и бойцы, долго наблюдавшие за ним, изумленно кричали:
— Остановился, холера!
— Ползет!
— А как есть остановился! Да стоит же, стоит, гля, гля!..
Над местом боя корректировщик снизился и долго парил в пустом небе. А часа через два этим же курсом прошло двенадцать немецких штурмовиков. Они летели так низко и так кучно, что давящее гудение моторов с характерным подвыванием навалилось на оборону внезапно и исчезло так же внезапно, как и сами самолеты.
— Наши-то где, в христа, богородицу, спасителя душу мать?! — кричал, видимо, пулеметчик, потому что тут же рассыпался в длинной очереди ручник и заплясал снежок на бруствере немецких окопов.
— Прекратить стрельбу! — раздалась команда, и ее охотно передали по окопам — кому неизвестно: немец — только заведи его — засыплет минами, паразит.
В эту пору по коленчатому овражку, забитому сметенным с полей снегом, верхом на рыжеватенькой кобылке приехал во второй батальон толковник Заварухин. Его сопровождали начальник штаба полка капитан Писарев и двое верховых с автоматами, на малорослых сибирских конягах. И полковник, и капитан — оба были в белых полушубках, с белыми начесанными из овчины воротниками, в ватных брюках и серых валенках. Оба одинакового роста, только Заварухин, было видно, пообсел, затяжелел в плечах, а Писарев — тот легок, и шапка у него набекрень. В глубоком овражке бойцы, несшие на березовом стежке моток колючей проволоки, указали на шалашик, приткнутый к крутому в этом месте берегу оврага.
— Тут и штаб, тут и командир.
Шалаш был сделан из круто поставленных тесин, потом завален снегом и облит водой. Вверху виднелся задымленный и обтаявший дымоход. Вход закрывался плотным настенным ковром, который бойцы, вероятно, вытащили из тайника, куда жители спрятали свой скарб, уходя с родных насиженных мест.
