Арденнские страсти - Славин Лев Исаевич (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Почти сегодня
Как Ядзя могла узнать Штольберга в этой толпе, хлынувшей из поезда, если она видела его более двадцати лет назад в течение нескольких минут, когда он влек ее из сарая и потом торопливо усаживал, почти втискивая в ящик из-под сигарет? А когда через полтора часа выпускал ее оттуда и ссаживал из грузовика, уже было сумеречно, и он только указал ей на темнеющий вдали лес и шепнул: «Беги!» Как она могла бы узнать его сейчас, отличить именно его в сутолоке вокзала среди других пожилых мужчин, дельцов, туристов, пенсионеров, торговцев, ученых, поездных воров, обладающих, как известно, особенно благородной наружностью?
И все же она узнала его.
Они сидели на балконе ее дома, и под ними шумела и сияла Варшава. Разговор у них получился какой-то прыгающий, и посреди этой радостной возбужденной сбивчивости они не могли прийти в себя от изумления, что видят друг друга, и считали это чудом.
– Неужели вы нас до сих пор не любите?
– Кого «вас»?
– Видите ли, дорогая Ядзя, я заметил еще в вагоне со стороны ваших земляков… Ну, выразимся так: несколько настороженное отношение к немцам.
Ядзя поиграла пальцами по столу.
– Ну, прямо скажем, некоторые основания для этого есть.
– Были!
– Знаете что, не будем углубляться в национальную психологию. Это материя довольно скользкая.
Ядзя засмеялась. Она выглядела молодо. Да она и не стара, сорока еще нет! Солнце, пронзая легкий туман, плывущий над Варшавой, золотило ее косы. Она все еще не расставалась с ними, она обернула их вокруг головы как корону.
– Ну, – сказала она, смеясь, – вас, например, я люблю.
– Спасибо. Но я ставлю вопрос широко. А Томаса Манна вы любите?
– Люблю.
– Так вот Томас Манн – он, конечно, самый большой немец нашего века и самый упорный борец с фашизмом – сказал: «Если ты родился немцем, значит, ты волей-неволей связан с немецкой судьбой…»
– Это совершенно естественно.
– Подождите, я не кончил, «…связан с немецкой судьбой и с немецкой виной». А вот я считаю, Ядзя, что не может быть у народа круговой поруки! Что ж, значит, выходит по Манну, что я не немец?
– Милый Штольберг, вы забыли, что я вам сказала тогда: «Вы больше немец, чем все они, взятые вместе».
– Когда вы мне это сказали?
– Ну, тогда, на дороге, когда вы меня вытряхнули из ящика.
– Я видел, что вы шевелите губами, но я просто не расслышал. И моторы так шумели. К тому же я спешил.
– Да и я с трудом говорила. Я страшно волновалась!
– Еще бы! Они ведь пронюхали, что вы были в одном из ящиков.
Ядзя всплеснула руками:
– Неужели? Значит, вы меня ссадили вовремя! Между прочим, еще и потому вовремя, что я чуть не задохнулась в том ящике. Если бы я там не провертела дырку…
Штольберг махнул рукой:
– Ох эта дырка! Когда моя автоколонна прибыла к месту назначения, там уже ждали ее гестаповцы, и они осмотрели каждый ящик. Они допросили всех шоферов. Ну, и, натурально, на меня как на начальника колонны завели дело. И эта ваша дырка сыграла не последнюю роль: она была тем, что мой следователь гауптштурмфюрер Биттнер назвал косвенной уликой.
– Что с ним стало, не знаете?
– Мне говорили, что он пустил себе пулю в лоб, когда фашизм рухнул. Но незадолго до этого он послал мой смертный приговор в Берлин, в тюрьму, где я был заключен. Меня уже собирались вздернуть. Да не успели. Русские меня освободили.
Ядзя на мгновение прикрыла глаза, как бы что-то вспоминая:
– А вы знаете, что вы едва не погибли гораздо раньше?
Штольберг посмотрел на нее с недоумением.
Она засмеялась:
– Два слова, которые вы тогда сказали, спасли вас от верной смерти.
– Когда?
– Когда вы вошли в тот сарай, где я спряталась.
Штольберг сказал несколько смущенно:
– Боже мой! Если бы вы знали, зачем я зашел туда. При даме сказать неудобно…
– Зачем бы вы ни зашли, вы тотчас об этом забыли: вы увидели меня.
– Да, вы сидели, скорчившись, в темном углу…
Ядзя неторопливо мотнула головой: не мешайте, мол! Брови ее были грозно сведены, но глаза светились нежностью.
– Когда я увидела вас – темный силуэт офицера на светлом фоне открывшейся двери, я вскинула пистолет и прицелилась. В это время вы сказали… Вы помните, что вы сказали?
– Разве я что-то сказал? По-моему, я выглянул за дверь, увидел, что переулок безлюден, поманил вас, ну, и усадил в ящик.
– Но до этого вы сказали… В этом все дело! Я услышала в ваших словах и в вашем голосе столько доброты, что опустила руку с пистолетом.
– Но что же я такое сказал?
– Вы сказали: «Бедный ребенок…»
1976
