Набат - Цаголов Василий Македонович (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
— Вы из этой дивизии?
Пленный смешался.
— Или из мотострелковой?
— Напрасно теряете время.
— Мы обсудим ваше предложение, — ответил майор.
— Мое командование гарантирует вам жизнь.
Майор слегка наклонил голову:
— Благодарю. Сейчас мы с генералом решим, как нам быть.
Выслушав пересказ короткого допроса, генерал велел увести пленного.
Прежде чем перешагнуть порог, солдат оглянулся:
— Не задерживайтесь, господин майор, войска прибывают из-под Калинина, и скоро вас обложат, как медведя в логове, будет поздно, поверьте мне, солдату фюрера.
Майор плотно прикрыл за ним дверь.
— Его следовало бы расстрелять… Уверенность выпирает из него, — майор нахмурил лоб.
Генерал произнес уверенно:
— А вы знаете, он не дрогнет под дулом пистолета.
— Похоже, — согласился майор.
— По его спеси можете судить о духе немецкой армии. Фюрер и его солдаты надеются овладеть Москвой и тем самым покончить с нами в эту зиму.
Генерал вернулся к столу, взял линейку.
— Трудно нам придется…
— Разрешите, я поступлю с ним по-немецки?
Генерал вопросительно взглянул на разведчика.
— Вчера ночью на нейтральной полосе наши саперы нашли молодого бойца… Представители «высшей расы» раздели его на морозе и облили водой…
Майор не мог договорить, покашлял.
— Будем гуманны, Игнат Матвеевич.
Впервые генерал назвал майора так, прошелся.
— Он все же сослужил службу нам… Подтвердил данные о том, что противник подтягивает войска из-под Калинина.
На пороге стоял Матюшкин, сиплым голосом доложил:
— Товарищ генерал, вас срочно просят к телефону.
Шея Матюшкина была забинтована. Генерал подумал, что не отправил его еще во взвод, как обещал, но ведь заменить ординарца было пока некем.
Хетагуров положил на стол линейку и вышел к телефонистам: они сидели в полутемной, холодной, но просторной прихожей.
«Тридцать седьмой» слушает! — отрывисто сказал он.
— Говорит Шапошников.
— Здравия желаю!
Для Хетагурова этот вызов не был неожиданным, он знал, что маршал обязательно поинтересуется, как долго выдержат его войска новый натиск немцев, готовился к разговору с начальником Генерального штаба, а все же, услышав его голос, взволновался.
— Слушаю вас, — коротко приказал маршал.
Докладывал Хетагуров, словно разбирал штабные учения.
— Третья танковая группа противника стремится полуокружить Ракитино. Нам навязали ожесточенные бои. У нас есть подготовленный рубеж, а за ним… Ракитино. Защитники города, я уверен, удержат позицию в течение еще четырех-пяти суток. А если потребуется, то и больше, но это будет… Бойцы перешагнули через невозможное. Сейчас об отходе мы не думаем.
Наступила пауза, Хетагуров ждал, что скажет маршал.
— Прошу вас, Георгий Иванович, продержитесь, голубчик, в Ракитино, действуйте в зависимости от обстановки. Не теряйте связи с соседом. Ему приходится труднее, чем вам. На главном направлении, в центре фронта, идут ожесточенные бои.
— Мне понятно, — проговорил генерал, а про себя подумал: «Если на участке его группы такое творится, то что же делается в центре?»
— До свидания, — маршал положил трубку.
4
История с Дунетхан потрясла Тасо, и он забыл о своих горестях. Долго ломал голову, но так ничего придумать и не смог.
В аул пришел инструктор райкома партии, то ли беседу проводить, то ли еще зачем. Узнал о Дунетхан и всполошился, давай звонить в райком…
Вот тогда-то и ахнул Тасо: он же не сообщил в райком.
— Когда она ушла? — допытывался инструктор.
— Никто не знает… Ищем. Все горы облазили, что и подумать, не знаю, — рассеянно отвечал Тасо.
— Ничего не понимаю, — повторял инструктор.
— Сыновья у нее погибли, может, руки на себя наложила. Нет, не верю.
— Интересно! — многозначительно произнес инструктор.
Наконец он дозвонился к секретарю райкома:
— Алло! Докладывает инструктор Алимханов… Неприятность в Цахкоме. Исчезла Дунетхан. Вот так! Нет ее в ауле. Искали всюду. Попытаюсь установить причины. Сейчас… На, с тобой хочет поговорить товарищ Барбукаев, — инструктор передал трубку Тасо.
Неприятно было слышать голос Барбукаева, но что поделаешь: бригадир отвечает за поступки аульцев.
— Слушаю, — отрывисто проговорил Тасо в трубку.
Не поздоровавшись, Барбукаев спросил, почему ему не доложили сразу.
— В суматохе забыл…
На другом конце провода щелкнуло, и Тасо, прежде чем повесить трубку, задумчиво посмотрел на нее.
— Ну что? — спросил инструктор.
— Ничего.
— Подозрительно. Загадочно. Исчез человек! Она же не иголка. Странно.
Тасо выжидательно посмотрел на инструктора: на что он намекает?
— Очень подозрительно все это.
Тасо шагнул к столу и положил руку на плечо инструктора, придавил. Попытался инструктор сбросить руку, но Тасо надавил еще сильней.
— На что ты намекаешь? — побагровел он.
— Это тебе лучше знать, — поднял голову инструктор.
Перед глазами Тасо пошли круги, но он сумел устоять на ногах, отдышался и вышел.
А в полдень кто-то пронесся по аулу с воплем.
— Пожар!
Люди высыпали из саклей.
— К кошарам!
Мигом тревога выплеснула народ за аул.
Когда прибежали к кошарам, то все было кончено.
Над голыми закопченными каменными стенами стоял едкий дым.
Не сразу увидели Тасо. Он лежал у стены лицом вниз. Его подняли: кожанка на груди обгорела, на щеке кровоточила глубокая ссадина…
Вечером в Цахкоме появился милиционер и увел с собой бригадира. Всем аулом провожали, а Дзаге на прощанье обнял его, чего до сих пор за ним не водилось.
— Рассказывайте, — коротко произнес Барбукаев и взялся за голову.
— Что?
— Ротозей.
Тасо в упор смотрел на секретаря.
— Вот… Товарищи! Свою безответственность не желает признать, — воскликнул Барбукаев.
Морщины разрезали лоб Тасо, губы сурово сжались.
— Тут кое-кто еще пытается защитить его! Есть предложение исключить Сандроева из рядов ВКП(б).
Сказав это, секретарь пристукнул кулаком по столу.
Ударило в затылке, как будто чем-то тяжелым, голова стала свинцовой, и Тасо подпер рукой подбородок.
Снова удар в затылок, теперь еще сильней.
— Зачем же спешить, не муку мелем, — проговорил заворг.
Тасо удивился, что не сразу заметил его, сидевшего в полутемном углу кабинета.
Заворг поднялся, скрестил пальцы на чуть впалой груди.
— Мы решаем судьбу коммуниста… Не понимаю…
Барбукаев поднял на него взгляд:
— Кошары сгорели! Ягнята под небом остались.
— Но Сандроев не поджигал кошары. Чабаны оставили костер…
— Садитесь! Члены бюро разберутся без вас.
— Понятно, — произнес заворг и сел.
Секретарь положил на стол руки и уперся взглядом в Сандроева.
— Вы знаете, где ваш сын?
— На фронте! — резко ответил Тасо. — Добровольцем ушел. Разве вы не слышали об этом? По-моему, вы лично пожимали ему руку.
— Нам стало известно другое.
Барбукаев зачем-то передвинул чернильницу:
— Помню, вы приходили в райком и сказали, что он пропал без вести. Так?
— Память у тебя хорошая. Если мой сын жив, то он воюет! — сказал резко Тасо, хлопнув по столу ладонью. — А к тебе я приходил как к товарищу.
Секретарь пристально рассматривал Тасо: «Долго же ты прикидывался честным человеком, а сам не смог вырастить из сына патриота. Проглядел. Разве это не предательство интересов Родины. И что, если бы все мы, коммунисты, были бы такими безответственными, как Тасо? Считай, Советская власть погибла бы… Других поучал, критиковал с пеной у рта».
— А у нас есть сведения, что Буту Сандроев бежал с фронта, — нарушил тягостное молчание Барбукаев, — и скрывается в горах.
У Тасо похолодело в груди, но растерянность скоро прошла, он поднялся со своего места и посмотрел на Барбукаева, как бы спрашивая: «Ну, а ты поверил этим сведениям?».
