Небо в огне - Тихомолов Борис (книги онлайн полные .TXT) 📗
Я взял листок с приказом и тут же представил себя сидящим ночью в передней кабине. Длинный решетчатый нос с целлулоидными окнами. Торчит ручка в полу. Не штурвал, а ручка! Откидные педали руля поворота (без тормозных клапанов!), сектора управления моторами. И все! Приборов почти никаких - все они в кабине пилота. Целлулоид искажает видимость. Сидишь, как в клетке, совершенно беспомощный.
А летчики бывают разные. Совершил ошибку на взлете или на посадке, чем исправлять?!
Нет, я не признавал таких полетов, в которых проверяющий целиком зависит от способности проверяемого. Здесь все должно быть на равных. По крайней мере, я к этому привык. А тут…
Меня охватило оцепенение. Лишь в эту минуту я узнал, что такое страх. Это был совсем не тот страх, когда тебя возьмут в прожектора и станут бить прицельно из крупнокалиберных зениток и когда снаряды лопаются под крылом, и тебя бросает из стороны в сторону. Или когда вдруг над целью прекращается стрельба, а ты в лучах… Прожектора ведут тебя, ведут, а ты ослепленный- весь как на ладони - торчишь в перекрестье оптического прицела ночного истребителя, который где-то рядом и которого не видно…
В том страхе ты разбираешься и знаешь, что к чему. И на это испытание идешь сознательно. Но страх, охвативший в эти минуты все мое существо, был безотчетным и не сравнимым ни с чем.
«Убьют!- тоскливо подумал я.-Ни за понюх табаку!»- и поднялся.
- Я не буду расписываться под этим приказом. Меклер удивленно вытаращил на меня глаза.
- Почему?
- Потому что боюсь, - откровенно признался я.- Потому что не хочу, чтобы меня в лучшем случае убили, а в худшем - искалечили мои же летчики. Будь что будет, а этого не будет! Вот.
- Да, но-о… летают же другие.
- Летают. И я преклоняюсь перед их мужеством. У меня же на это не хватает пороху. Видимо, я трус. Так и доложите командиру.
Меклер взволнованно поднялся. Мы с ним были в хороших отношениях, и мое упрямство его обеспокоило. Кто знает, -как посмотрит на это начальство? Ведь как ни говори - невыполнение приказа!
- Ну хорошо, - оказал он.- А что вы предлагаете?
- Пусть проверяет мой заместитель, а я буду ходить на боевые.
И подполковник сдался.
- Ладно, поговорю с командиром.
И через час он с радостью мне сообщил, что все утрясено, и в порядке исключения мне разрешено проверкой не заниматься.
Гора с плеч! Чувствую себя именинником. Я даже готов простить своему заместителю его четверги. Посылаю за ним, а сам немножко боюсь: а вдруг и он откажется!
Стучится.
- Разрешите войти?
- Да, да, пожалуйста!
Входит. На нем лица нет. Наверное, и у меня было такое же выражение, когда я читал приказ о тренировках.
- Товарищ командир, по вашему приказанию…
- Ладно, садитесь.
Садится на краешек стула, смотрит на меня со страхом и мольбой. Что он думает сейчас?
Беру листок боевого расписания. У Васькина бледнеют пухлые щеки, округляются глаза. «Рапорт!-думает он.- Все, конец! Трибунал…» А я говорю будничным голосом:
- Согласно приказу по АДД, мы должны заняться проверкой техники пилотирования всех летчиков эскадрильи. Этим будете заниматься вы…
Васькин качнулся, словно кто его толкнул; Несколько секунд он осознавал сказанное. Он не верил. Это было так неожиданно! И это было такое счастье! Вместо наказания он получает поощрение, да еще какое - не летать на боевые задания!
Он не скрывал своей радости. Я тоже. И мы облегченно вздохнули.
Поистине, все в жизни относительно!
Для нас наступили тяжелые дни. Октябрь накрыл землю туманами и слякотью, и мы вошли в полосу вынужденного безделья. Нарушился ритм, спало боевое напряжение, и для командиров это было неприятнее всего.
Полк, продвигаясь за линией фронта, уже стоял возле Карпат, на территории Западной Украины. Здесь все было несколько по-иному. Крестьяне варили самогон из бурака и для крепости клали в него табак. Выпьет парень такого рюмашечку и лезет на стену. Только смотри!
Гусаков собрал командиров эскадрилий. Он был озабочен. Зима у Карпат мягкая, и надеяться на погоду нельзя. Если же не принять меры и не занять чем-то людей, дисциплина падет, полк разложится.
- Вот что, друзья, - положив кулачища на стол, сказал командир.- Займемся… самодеятельностью.
Мы переглянулись. Командир третьей эскадрильи Герой Советского Союза майор Марченко, смуглый, как 1щган, смешливо выпятил губу, а Буткевич в растерянности полез в карман за трубкой, да спохватился, - командир полка не курил и дыма не выносил.
«Черт знает что! - неприязненно подумал я.- Этого еще не хватало: из летчиков артистов делать!»
- Итак, будем готовить артистов, - сказал Гусаков, заглянув в какую-то бумажку.- У меня расписание. Сегодня что у нас? Понедельник? В четверг всем полком собираемся в клубе смотреть и слушать выступление первой эскадрильи. В субботу слушаем вторую, а в воскресенье - третью.
Командир окинул нас смешливым взглядом.- Как вам это нравится? - И, не дав нам опомниться, встал.- Ну вот и договорились! Можете идти и готовиться…
И выпроводил нас за дверь. Мы разошлись, ошарашенные и злые-презлые. Но приказ есть приказ, его надо выполнять. И тут уж возразить было нечего!
Я прислушался к себе. Какое-то одно из моих «я» бунтовало, выкрикивая возражения, а другое, уже деловито засев в углу, соображало. И этому «я» понравилась манера командира ставить задачи перед комэсками. Во всяком случае, он нас не унизил, поступил, как со взрослыми. Если бы стал растолковывать да разжевывать, было бы хуже, а тут - соображайте сами!
И я почувствовал интерес. Тут уж на карту ставилась честь подразделения. Первая эскадрилья должна быть первой! Так надо поставить перед ребятами вопрос! Но времени было мало, и нужно спешить.
Решаю: сначала пойду к сержантам - к стрелкам и радистам. Народ веселый, молодой. Потолкую с ними.
Иду. Не иду, а ползу, перебирая руками колья плетней. Грязь по колено. Темь - хоть выколи глаз. Брешут собаки. Помыкивают коровы, и где-то сонно гогочут гуси.
Мой поздний приход приятно удивляет ребят, уже готовящихся спать. У них душновато и тесновато. На стене - две керосиновые лампы. Нары в два этажа, соломенные подушки и матрацы. Но чисто, несмотря на уличную грязь.
Сажусь на нары, вынимаю записную книжку, и меня тотчас же окружают. Выкладываю им задачу. Морунов тут как тут, вьется вьюном. Он заводила, и я, поднимая его авторитет, то и дело обращаюсь к нему.
- Найдутся у нас артисты?
Сначала растерянно замолчали: вроде бы и нет, а потом, подумав, стали предлагать:
- Князев поет и на гитаре играет.
- А Одинцов на балалайке.
- Петров играет на трубе. А труба есть?
- Есть труба, и барабан есть, и контрабас.
- Контрабас? Да на контрабасе Ермаков умеет!
- А Семенков читает стихи!
Все смеются, а я готовлюсь записать.
- Чего вы смеетесь? - спрашиваю, - кого он читает, Пушкина?
Ребята хохочут!
- Не записывайте, товарищ командир, он читает Баркова!
Хохочу и я. Уж очень контрастное сравнение!
И вообще- то уж одно это было здорово: вот так, вместе обсуждать программу выступления.
Я предупреждаю:
- Ребята! Вторая и третья эскадрильи тоже готовятся. У них времени больше, они лучше могут сделать. Мне не хотелось бы, чтобы наша эскадрилья была на последнем месте.
Ребята загорелись: «Уступить первое место - ни за что!» Решили: завтра же с утра и начать репетицию. Роль конферансье единогласно поручили Морунову. Он мастер: и пантомиму может, и дирижировать оркестром, и шутки отпускать.
Утром собираю офицеров. Здесь реакция несколько другая. Раскачивались долго. Стеснялись. Потом постепенно вошли во вкус, и артистов набралось, хоть отбавляй.
Техники тоже внесли свою лепту. Замковой принял на себя общее руководство. И вся эскадрилья загорелась одним интересом - дать хорошую программу! А время не терпело: по сути дела осталось два дня. Стрелки с радистами вывесили лозунг: «В кратчайший срок дадим отличную программу!»
