Избранное - Фраерман Рувим Исаевич (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
«Так много ее никогда у нас не было», — подумал со страхом Ти-Суеви.
Он медленно отступал перед этим мертвым лесом. Крепко держа медвежонка, он прошел, согнувшись под низкими ветвями лиственниц и не слыша ничего, кроме шума своих собственных шагов.
И Ти-Суеви был рад, когда вышел наконец к дороге, на опушку. Тут он увидел ольху и ясень и услышал живой шепот их листьев.
Ти-Суеви посмотрел на солнце. Оно прошло еще две пяди, и до края горизонта оставалась ему только одна. Это не так уж много, чтобы успеть вернуться на заставу и засветло прийти домой в Малый Тазгоу.
Ти-Суеви вытянул правую руку, прищурил левый глаз и собственной маленькой пядью, как учил его в море отец, измерил путь, оставшийся солнцу до заката. Да, только пядь с небольшим! А каждая пядь — это час.
Ти-Суеви пустился бежать, прижимая к себе медвежонка.
Кто-то окликнул его.
Сизов возвращался с обхода. Он шел мерным, но уже отяжелевшим шагом. Слишком много ходил он сегодня, слушал, глядел. А травы цепки на каменных тропинках, овраги глубоки.
Лицо его было в пыли.
Ти-Суеви подождал Сизова на краю дороги и приветствовал его по-военному, и медвежонка Личика заставил сделать то же — притянул его лапу к уху. Пусть красноармеец Сизов посмеется и покажет, как кричат дрозды.
Но Сизов на этот раз не посмеялся, не показал, как лает лисица и как кричит дрозд.
Он даже хорошенько не взглянул в лицо Ти-Суеви, а смотрел на его штаны, перетянутые ленточкой, на рубашку, где клочьями висела паутина. Потом протянул руку и снял со спины медвежонка такой же клок паутины и в ней черную гусеничку.
Паутину он сдунул, а гусеницу положил на ладонь.
Мерцая волосатыми кольцами, она поползла по ладони вверх. Он посадил ее на палец, она снова поползла, поднимая блестящую головку.
Это была подвижная тварь.
— Нехорошо, — сказал Сизов.
Он завернул гусеницу в бумажку, спрятал в шапку и посмотрел на деревья вокруг, послушал.
Ти-Суеви тоже послушал.
Лес потихоньку звенел, жаловался, тряслись на осинах листья. Но паутины здесь не было. Лишь кое-где сверкала она вдруг, как нож.
— Там ее много, — сказал Ти-Суеви.
— Где? — спросил Сизов.
— Там.
Ти-Суеви показал в ту сторону, откуда недавно пришел, в самую глубину, где над лесом царили ели.
Сизов переложил винтовку с уставшего плеча на другое и пошел им навстречу.
А Ти-Суеви остался его ждать. Он слушал, как шумно ступает Сизов по валежнику, потом сел и поставил медвежонка меж ног.
Но ждать пришлось недолго. Вскоре вернулся Сизов. Он уже не трещал валежником, он шел осторожно, словно отходил от постели больного.
— Пойдем скорей, — сказал он.
И Ти-Суеви снова побежал. А Сизов пошел широким шагом, быстро.
— Плохо нашему лесу, — сказал он вдруг.
— Очень плохо разве? — спросил Ти-Суеви.
И тревога его была так велика, что ему захотелось плакать. Но он был мальчик и бежал, а на бегу трудно плакать. Потом еще мешал медвежонок, и рядом шел красноармеец Сизов.
Взгляд Сизова был беспокоен, веки пыльны, и в руке его дымилась цигарка. Когда же он успел закурить?
Ти-Суеви ждал, не скажет ли еще чего-нибудь красноармеец Сизов, потому что хотя он и молод, но все же старше Ти-Суеви и не годится младшему ни спрашивать первому, ни говорить.
Но Сизов долго шагал молча.
— Страшный враг эта гусеница, — сказал он наконец. — Сам знаю! Я из уральской деревни, вместе с лесом рос и знаю — страшная тварь! На двести верст вокруг обгложет ели, догола разденет лес. И упадет он. Спасать надо, если не поздно.
Сизов погасил в руке цигарку. Уже близко были ворота заставы.
Ти-Суеви спустил медвежонка на землю и тот вбежал в ворота, мимо часового, который посмеялся ему вслед.
А из ворот вышел начальник заставы, его лошадь шла за ним. Он был в форме лейтенанта — с серебряной дорожкой на петлицах, в черных сапогах. О таких высоких и красивых сапогах никогда даже не мечтал Ти-Суеви.
Сизов подошел к лейтенанту и поставил ружье к ноге.
Лейтенант спросил его:
— Давно сменился?
— Давно, два часа назад, товарищ лейтенант.
— По какой дороге возвращался?
— Шел через Фазанью падь, поднимался на Черную сопку.
— Никого не встретил?
— На участке никого не встретил, товарищ лейтенант. Но в лесу появилась паутина.
Сизов снял шапку и показал забившуюся в угол бумажки гусеницу.
Начальник внимательно разглядывал ее, точно каплю воды, держа на согнутой ладони.
И лошадь его тоже смотрела на гусеницу.
— Я знаю эту дрянь по нашим лесам, по пермским. Хуже, чем совка для ржи, товарищ лейтенант, — сказал Сизов.
— Я тоже знаю. Да, опасная дрянь! Еще третьего дня я заметил ее на еловой просеке и сообщил уже в город. Примем меры. А сейчас пойдем со мной, Сизов, — сказал лейтенант.
Он ушел вперед, немного согнувшись.
И лошадь его пошла за ним. Стремена ее цеплялись за ветки, и бока ее были мокры от пота.
А Ти-Суеви остался один у ворот заставы. Никто — ни Сизов, ни начальник — не предложил ему сегодня яблока. Никто не попросил поиграть с Личиком, которого дневальный уже привязал к кольцу.
Но Ти-Суеви все стоял, размышляя об этих людях с удивлением. Кто же больше их любит этот лес, если даже о паутине думают они и говорят друг другу!
И больше чем когда-либо Ти-Суеви хотелось сегодня войти во двор заставы, где посредине стояла деревянная вышка. Давно когда-то лесники наблюдали с нее пожары. Она разрушилась, доски на ней покрылись оранжевым мхом, но и теперь, поднявшись на верхушку, можно видеть далеко кругом. Можно видеть, как на мысах закипают под ветром леса, можно видеть море.
И иногда Ти-Суеви это видел. Но не всегда взбирался он на вышку, а шел в дом к красноармейцам, в уголок, который они называли «Ленинским». Там был мягкий диван — тоже старый. Но Ти-Суеви он казался странной вещью — маленьким чудовищем, набившим свое брюхо морской травой и железом. И Ти-Суеви подолгу глядел на него, не решаясь присесть. Ведь он никогда в жизни не сидел на мягком!
Он сидит на глиняных нарах, а спит на циновке и кладет под голову подушку, набитую жесткой мякиной.
Но вот и ворота заставы закрылись, не видно стало двора и вышки, не на что больше смотреть.
И Ти-Суеви начал спускаться к морю.
Да, долог был этот весенний день! Долог! Но и он кончался.
Удлинялись тени. В океане к закату поднималась зыбь, и светлый вечер опускался на беспокойную воду.
Ти-Суеви посмотрел на небо, ставшее зеленым, В нем еще не было ни одной звезды. Но и орланы уже не стояли там.
Где же Натка? Наверное, Лимчико на пустом кунгасе отвез ее в Малый Тазгоу, домой.
И Ти-Суеви вспомнил, что за весь этот долгий день, богатый для него событиями, он не нашел для Натки ничего — ни лесных орехов, ни устриц, ни морских ежей, а несет только кусок паутины с гусеницей, которую, так же как красноармеец Сизов, Ти-Суеви спрятал в свою шапку.
VI. Старик, который мало спит
Прошло два дня с тех пор, как в колонию прокаженных поступил больной и безумный мальчик.
За это время Ти-Суеви видел его только два раза: в первый раз утром, когда он встретил мальчика в лесу, по дороге, близ моста, и затем на другой день, под вечер, когда старуха Лихибон принесла внуку сою, мясо и рис.
В колонии был тогда час ужина.
Сестра несколько раз ударила в барабан, висевший на суку старого кедра. Это был маленький маньжурский барабан из воловьей шкуры, потрескавшейся от времени, — может быть, тот самый, с которым когда-то ходил по базарам старик, предупреждая о своей проказе.
Глухой звук медленно прошелся по двору и огородам и спустился на дно оврага, где без устали пел среди кустов ручей.
На тропинке вдоль забора показались прокаженные с тяпками на плечах.
Ти-Суеви, стоявший у края моста, посторонился немного, чтобы уступить им дорогу.
Прокаженные не пели, как вчера, но все же были веселы, возвращаясь с работы. И навстречу им несся глухой стук барабана, и звон медной китайской посуды, и запах свежего хлеба.
