Орлята партизанских лесов - Давидзон Яков Борисович (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
В Крюковке фашисты и их помощники чувствовали себя в безопасности. Крупный гарнизон был вооружён до зубов.
— Именно потому, что фашисты чувствуют себя спокойно, мы и разгромим их, — закончил доклад о предстоящей операции на совещании командиров Фёдоров. — Мы должны доказать фашистам, что им не удастся безнаказанно издеваться над советскими людьми!
Городок ещё спал, когда первые партизаны проникли на его улицы. Разведка снимала часовых и ликвидировала патрули. Однако напасть на тюрьму внезапно не удалось: фашисты уже несколько дней несли усиленную охрану важных объектов. Жаркая схватка разгорелась у комендатуры. На железнодорожном вокзале партизанам пришлось выбивать полицаев едва ли не из-под каждого вагона да из огневых точек, оборудованных по всем правилам военного искусства.
И Коля Любичев был среди тех, кто пробивался к городской тюрьме. Фашисты, засевшие в каменном здании тюрьмы, встретили наступавших пулемётным огнём. Партизаны начинали атаку за атакой, но каждый раз откатывались назад.
— Гранату! Противотанковую гранату! — вскричал Ступак.
Отчаянный смельчак, командир взвода Ступак подобрался почти к самому пулемётному гнезду, откуда гитлеровцы поливали свинцом партизан. Но без гранаты врага не осилить. А пройти к Ступаку было невозможно: один партизан, попытавшийся было подползти, лежал мёртвый, а второй — раненый — стонал за невысоким забором.
Коля уже успел сделать несколько рейдов в тыл за патронами и гранатами и теперь вместе со всеми вёл обстрел тюрьмы. Но пули только крошили кирпич да подымали красную пыль.
Создалось странное положение: Ступак находился в нескольких метрах от пулемёта и ничего не мог с ним поделать, а его товарищи видели это и были бессильны чем-либо ему помочь…
Коля услышал крик Ступака: «Гранату!», когда собирался вновь ползти за боеприпасами. Ему показалось, что слово это обращено к нему. «Ведь так можно целый день пролежать под огнём, — подумал он, — а фашисты в это время расправятся с заключёнными».
— У кого есть противотанковая граната? — крикнул Коля.
— У меня… Только куда ты, парень… тут мышь не проскользнёт.
— Давай!
До Ступака никак не меньше семидесяти метров простреливаемого пространства. Ни ямки, ни деревца. Голо, как в пустыне.
Коля Любичев пополз. Пули взрывали землю рядом. Он не думал о том, что его могут убить. Он думал, что во что бы то ни стало должен донести гранату — ведь от этого теперь зависит жизнь десятков людей! Время остановилось для него, вся жизнь сжалась до размера этих семидесяти метров. Немец-пулемётчик, наверное, увидел ползущего партизана: пули свистели над самой головой, сбили шапку. Но маленькая фигурка, вжимаясь в землю, медленно продвигалась вперёд. Коля уже хорошо видел Ступака, и слышал, как тот кричал: «В землю, в землю гляди, а не на меня!»
Ступак схватил протянутую ему гранату, приподнялся на локте и швырнул прямо в амбразуру. Взрыв оглушил и его, и Колю. Но в следующий миг Ступак вскочил на ноги и понёсся к железным тюремным воротам, хотя фашистские автоматчики продолжали вести огонь. Ступак стал прикладом сбивать замок. Коля вдруг отчётливо увидел, как, цепляясь пальцами за гладкий металл, Ступак сполз на землю…
— Ура! Ура! — раздался мощный клич, и партизаны поднялись в атаку. Через несколько минут всё было кончено. Из камер выходили люди и обнимали своих спасителей. Обнимали, целовали и Колю Любичева, и он кого-то обнимал и что-то говорил. А из памяти не шёл Ступак, который так смело бросился на врага…
На всю жизнь запомнил Коля, как стояли вокруг своего бездыханного командира партизаны, и среди них было и двое ребят — его ровесников — сыновья Феодосия Ступака…
Войну Николай Любичев закончил на Волыни, когда соединение А. Ф. Фёдорова вышло навстречу наступавшим частям Советской Армии.
— Спасибо, сынок, за верную службу советскому народу, — сказал на прощание Фёдоров.
В армию Николая не взяли — несовершеннолетний. Отправился он домой. На месте родного дома увидел заросшее бурьяном пепелище. Разыскал бабушку: было у неё четверо сыновей и все четверо сложили головы за Родину. Остался Николай жить у неё. Стал работать в колхозе. Приняли его в комсомол. Мало кто знал, что был Николай Любичев в партизанах. Не любил, да и сейчас не любит вспоминать войну.
Поединок
С Сашей Кобзенковым мы дружили чуть ли не с первого дня моего пребывания в отряде. Он помогал мне проявлять плёнки и лишь одно огорчало парнишку — фотокарточки отпечатать было негде. Саша был связным, и о нём партизаны отзывались с уважением: «Этот не подведёт!»
Я фотографировал Кобзенкова часто. А вот сохранился лишь этот снимок! Был он сделан в марте 1943 года. Только что вернулся Кобзенков с задания — под огнём врага доставил донесение в штаб. Прямо в штабной избе я его и сфотографировал.
«Вот и дали мне от порот поворот», — невесело рассуждал Саша Кобзенков, возвращаясь из Глинского отряда. Обидно ему было до слёз. Разве он не заслужил другого к себе отношения?
То ли он устал, то ли расстроился и перестал следить за дорогой, но только Саша заблудился.
Это он понял не сразу: в лесу все деревья похожи и все овраги глубоки. Но когда Саша дважды очутился на месте сожжённой избушки лесника, он понял: плохи его дела. День клонился к вечеру, зачастил холодный осенний дождь, и редкие жёлтые листья с печальным шорохом облетали с веток. Укрыться было негде, а в заплечном мешке не завалялось даже крошки хлеба…
А день начинался так многообещающе.
В Глинском отряде Саша почти сразу же наткнулся на отца. Бородатый, в шапке-ушанке, скрывавшей почти половину лица, отец показался Саше каким-то чужим. Но стоило ему увидеть сына, как морщинки разгладились и радостная улыбка осветила лицо.
— Сашка, сынок, — тихо произнёс отец и прижал его к себе. — Сынок… — повторил он дрогнувшим голосом.
— Я, батя, — солидно сказал Саша, хотя у самого глаза были на мокром месте. Но он не позволил себе расплакаться — как-никак партизанский связной.
— Вот хорошо, что ты пришёл. Завтра бы уж не застал, уходим на «железку» — на железную дорогу, — сказал отец. Но вдруг, точно вспомнив что-то, удивлённо спросил: — Постой, постой, а как это ты в отряде очутился? Ведь связным запрещено уходить из сёл!
— Принёс срочное донесение. Немцев и мадьяров нагнали — ужас. Дядя Иван сказал, что нужно сообщить вам.
— Вот как? — задумчиво отметил отец и добавил: — Иди, докладывай командиру.
— Батьку, я хочу остаться в отряде. Федька-полицай что-то зачастил в дом. Вынюхивает, где ты. Кажись, догадывается, что ни в какой ты Владимир-Волынский на заработки не уходил…
— Пожалуй, ты прав, сыпок, нужно оставаться, — согласился отец. Он сделал это так просто, без сопротивления, что сердце мальчика радостно забилось.
Но командир Глинского отряда, выслушав донесение и поблагодарив Сашку, оставить мальчика наотрез отказался:
— Нет, Егорович, и не проси, — поставил он точку иа разговоре, когда отец поддержал сына. — Сам видишь, немцы навалились с четырёх сторон. Я не могу взять на свою совесть такое… чтобы дети гибли под пулями. Бои предстоят жестокие. Не суди, Егорыч, меня строго. Сына твоего уважаю, настоящий из него человек растёт, но взять не могу…
— Так он па подозрении у местного полицая…
— С полицаем у нас будет особый разговор. А Саша пока пусть перебирается в соседнее село, подальше…
Брёл Саша всю ночь. Пытался отдохнуть, по быстро коченел под холодным дождём. Понял, что спасение его — в движении. Вспоминал разные приятные довоенные истории. Особенно любил Саша походы, которые проводил военрук из Осоавиахима. Учились маскироваться и ориентироваться на местности. Ходили в засады и дозоры, словом, постигали военные премудрости. Интересно было…
