Сестра милосердия - Федоров Михаил Иванович (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT, FB2) 📗
По автобусу ходят:
— Кто ты?
Не дожидаясь ответа, бьют. Кого — кулаком, кого — прикладом.
Обменщики видят: неуправляемые стали.
— Кто у вас командир?
Но толком ничего не могут узнать. На сопровождавшей «Волге» помчали в Гагру. А тут пошло-поехало. Всех бьют. Все, кто сидел, получают. Ответить нельзя.
Хасик уворачивается. Сергей наклоняется.
А один грузин как закричит:
— Всех перестреляю! Выходи!
Другой:
— Нет, давай подорвём!
Чуть не подрались. Начали по одному выталкивать из автобуса.
Ещё минут пять — и всех бы, кто приехал в автобусе, положили.
На «Волге» примчали грузинский командир и ещё двое, что занимались обменом.
Командир: — По местам!
Уголовники, ругаясь, разошлись. Засели на позиции, недовольные тем, что им не позволили провести расправу. Но глаз с автобуса не сводили.
По рации сообщили: «Грузинский автобус выпускают. Давайте и вы выезжайте!»
Только «пазик» тронулся и объехал первые «ежи», как гвардейцы-уголовники, чтобы насолить, открыли по абхазским позициям огонь. Абхазы ответили тем же. Автобусы попали под перекрёстный огонь.
Все, кто был в автобусе, попадали в проход, прятались за сиденья. Сергей въехал спиной в кресло и рулил сюда-туда… А линия фронта: то блоки валяются, то деревья, то корова распласталась. И водитель — между ними. Чуть не столкнулись со встречным автобусом, который тоже вилял, как сумасшедший.
Одни приехали к абхазам, другие — к грузинам.
Хасик с Сергеем выскакивают из «пазика» и — чуть не матом:
— Чё стреляете! — Нас чуть не постреляли! Глядят, а там кто чачу пьёт, кто покатывается с хохоту. Ещё бы, устроили зрелище! Ралли под обстрелом…
От одной кучки отделился сухопарый мужичок с характерным абхазским носом и как замашет руками: — Хасик! Хасик! — кинулся к парню. — Жив! Здоров! Они обхватили друг друга — и кружить: один поднимет, покрутит, другой поднимет. Пошло братание.
Кто встретил соседа, кто — сослуживца, кто — родственника.
Кто пляшет, кто стреляет! Анатолий:
— Поберегите патроны!
Его никто не слушает. Сергея подхватил кто-то — он на лету выпил стакан вина… Васёк сына отпустил, автомат на колено поставил и фуганул весь рожок в небо:
— Была бы пушка, она бы отсалютовала!
Сергея переполняла радость. Он забрался на крышу вагончика, рассматривал линию фронта. Нашёл железную дорогу, увидел бухточку с перевёрнутой лодкой и вздрогнул: ему оставалось проплыть сотни три метров, а там был бы у своих!
Узнал от Анатолия, что Наташа в Эшере на Гумистинском фронте.
Сергея спросили:
— Где служил? — В батальоне спецсвязи…
— Есть оружие?
— Нож отобрали…
Пообещали:
— Для тебя найдём автомат. Оставайся только у нас…
— Где?
— Здесь, на гагринском направлении.
Сергей:
— Я не затем столько проплыл, — посмотрел на корочки мозолей на ладонях, — чтобы тут оставаться.
Стали уговаривать Хасика:
— Оставайся… — Да нет, я с другом, — показал на Сергея. — Как же он без меня!
И Василия заело:
— Я с ними! Человек держится человеком, как забор кольями…
Среди абхазов продолжалось гулянье, а через день Хасик, Василий Забетович и Сергей на бзыбском повороте поймали грузовик, вёзший добровольцев с перевала, и уехали на нём в Эшеру.
Часть III
В Эшере Наташа попала в только что сформированную роту. В роте было две гранаты и три или четыре автомата на всех. Ребята имели ножи. Она не представляла, как с таким оружием можно бороться с танками, которые разъезжали по улицам Сухуми, с самолётами, которые кружили над головами. Любой в такой ситуации сложил бы руки, но только не абхазы.
На Гумисте рота пробыла два дня. Потом поднялась на дачи — район в предгорьях Сухуми, где тянулись дачные участки сухумчан: обычные домики с приусадебными участками в несколько соток. Пробыв на дачах пару дней, спустились назад в Эшеру.
Глядя на эту разношёрстную компанию, можно было подумать, что это слоняющиеся без дела люди. Но Наташа приглушала подобные мысли. Она понимала, что ни в коем случае не должна вносить разброд в ряды добровольцев.
И всё больше долетало сообщений о положении в городе: грузины грабят магазины; отдыхающие пытаются покинуть Сухуми из порта, куда один за другим прибывают корабли; появились первые раненые в больницах. Складывалось впечатление, что беспросветная туча затягивает небо над Абхазией.
Крещение Наташи как медсестры произошло, когда рота прикрывала мост через Гумисту в Верхней Эшере. В том месте сложно спрятаться: нижняя часть деревьев голая, сверху — кудри из веток. С вертолёта легко обстрелять, легко — снизу, легко — с противоположной, занятой грузинами горы.
Неожиданно начался обстрел. Все кинулись прятаться за камни, за кусты, кто куда.
Вдруг кричат: — Раненый! Наташа поднялась — и бегом по склону. А сама, как приманка, в белых брюках, в которых уехала из Гудауты.
Ей кричат: — Куда ты? — Куда? — Стой! Пули вокруг: фьють, фьють! Она всё равно бежит. Подбежала к раненому.
Как увидела рану, ей плохо стало. Клокочет мясо на груди, всё вырвано. А у самой в её бесформенной сумочке кроме новокаина ничего нет. Нечем обезболивать. Хватает шприц, а укола сделать не может. Не получается. Но вот воткнула иглу. Обколола новокаином, блокаду сделала. Перевязала.
Раненый — кучерявый абхаз из Кутола:
— Сестра! Что со мной?
— Да ранка! Пустяки, — а у самой на глаза слёзы наворачиваются.
— Сестра, у меня дочь. Ей восемь лет. Мне надо жить…
— Надо-надо…
«У меня у самой восьмилетняя…»
— Сестра… Меня Гиви зовут…
Смотрит: раненого никуда не денешь, не отправишь, кругом перестрелка продолжается. Дотемна прятались, пока его не вынесли и не отправили в госпиталь.
Теперь Наташу преследовал запах крови. Ребята принесли водку, чтобы отмыть кровь. Отмыли, но запах остался. С детства не терпела запаха духов, никогда не пользовалась ими, а тут вылила целый флакон. И они не помогли.
Всё делала, чтобы только не чувствовать этого запаха. А он не оставлял её.
После первого раненого был второй, потом третий… Кровь, кровь…
Иной раз приходили мысли: «Не уехать ли в Гудауту?» Но останавливало: «Ты что?! А что скажешь ребятам? Что — брату? Маме? Струсила? Бросила тех, кому тяжело?» И, проплакав ночь, оставалась.
А потом втянулась: привыкла к запаху крови, знала каждого из солдат — если так можно было назвать эту разноговорящую команду — и всегда была готова прийти на помощь раненому, больному. С огорчением смотрела на девчонок, которые приходили к ней в помощницы, охали: «Ой, как у вас неуютно!» — и бесследно исчезали.
Неделю-другую Наташа пробыла одна. Как-то поехала за медикаментами в эвакопункт, который находился в Эшере в санатории.
Её там спросили:
— Ну, как? Наташа: — Сложно. Рота шестьдесят-семьдесят человек. Раненые прибывают, убывают. Я каждый день должна обойти ребят. Кому-то из медсестёр надо на месте находиться, а кому-то и обходить. Помощь оказывать. Это же не только тогда, когда ранят. Простуды очень много…
Ей говорят:
— Вот есть Лиана.
Наташа посмотрела на Лиану: маленькая, щупленькая. Тростинка. Она и сама некрупная, а эта — вообще ребёнок.
Не знает, что сказать.
А Лиана:
— Ой, я с ней поеду! Я с ней поеду…
Уговорила Наташу.
Наташа вскоре поняла, что не ошиблась и нашла настоящую помощницу и подругу.
Лиана попала на фронт как кур во щи. В тот день, 14 августа, была на работе. Работала заведующей общим отделом в горсовете в Новом Афоне. Во время перерыва сердцем почувствовала что-то неладное. Побежала домой на перерыв. Она жила на турбазе. Поставила на плиту разогреть обед, включила телевизор и в это время услышала сообщение о нападении.
У неё в декабре умерла мама, и на видном месте в коридоре висела чёрная косынка. Та попалась ей на глаза, она машинально надела её, побежала в горсовет. Пока бежала, косынку потеряла. Прибежала, сообщила жуткую новость.
