Семейщина - Чернев Илья (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
До всего доходили руки нового председателя, всюду поспевал он на своих будто помолодевших ногах. Он и впрямь чувствовал себя помолодевшим, словно влил кто в него свежую молодую кровь. Правда, чуть побаливала иногда раненая рука, не сгибалась так упруго, как хотелось бы старику, но ничего — он свое возьмет, хоть напоследок, да возьмет, отольются теперь все слезы унижения и обид его прошлой пастушьей жизни!
Алдоха не на шутку, со всей страстностью распрямившегося во весь рост подневольного, начинал войну с семейщиной, с уставщиком, с крепкими мужиками. Он поспевал всюду. Он помогал учителю, когда тому требовалась помощь, он советовал фельдшеру не успокаиваться и бить, бить своим лекарским искусством по знахарям и бабкам. Он тормошил молодежь, партизан, ехал в волость, привозил оттуда каких-то людей в солдатских штанах-галифе, сводил их с учителем, — и тогда подымались разговоры о культурно-просветительной работе, о собраниях молодежи, о комсомоле.
И для мелких текущих дел находилось у Алдохи время. Он не хотел ничего забывать, упускать из виду. Он бежал в дальний конец Краснояра к Аношихе, к Ахимье Ивановне, спрашивал, посеяла ли она старому своему отцу Дементееву полоску. Ахимья размашисто хлопала себя по бедрам длинными руками, — успокаивала председателя как могла, говорила, что имеет от батюшки поручение с Обора отступиться от той десятины. «Не желает связываться со злыднем Дёмшей… и я отступилась, мы с Анохой свово хлеба батюшке отсыпем… Батюшка-то избу в Кандабае продает… Копейка своя у него будет… сюда-то ему не с руки…» Эти разговоры не удовлетворяли Алдоху, он хмурился, бежал к Дементею, грозился: «Ты батьку прижимать?! Я те прижму!.. Вывернулся ты тогда у меня, оправдался, — надолго ли? Штоб не бросал старика без хлеба, а то… Брошенную-то пашню придется у тебя взять… Вишь ведь заросла как! Если не перепашешь, — возьму! Штоб помощь старику была, слышишь!» — «Мимо меня по воде не плывет… достаток-то, богатство, чтоб только собирать, готовое вытаскивать… Всё своим горбом!.. У меня тоже не плывет достаток-то», — накаляясь, сопел Дементей Иваныч, но тут же трусливо обещал председателю выполнить все, что тот требует, — обещал, чтобы только отвязаться.
Крепкие мужики с первых же недель Алдохина председательства почувствовали его и крутой нрав.
— Этот почище Мартьяна будет… Тот был бешеный, а этот того, видать, хлеще!
Ипат Ипатыч, пастырь, разговорившись однажды обо всех этих делах, — о фельдшере, о бондаре, обо всем, — даже выругался. Никогда ему раньше материться на людях не доводилось, по чину этого уставщику не положено, духовному званию это не приличествует, но тут не стерпел. Да и как терпеть, когда подбирается антихрист Алдоха к святая святых… к самому горлу подступает? Сегодня антихрист только поговаривает насчет уставщиковых сенокосных делян, насчет уставщиковой пашни слово закидывает, — кто знает, не обрубит ли он завтра его руки, не лишит ли его мирской помощи? И обрубит, и лишит, что сделаешь, как укротишь лютого зверя? Разве только пулей? Как прослышал Ипат Ипатыч, что партизаны, настроченные Алдохой, перекричали стариков и написали приговор — лес на школу возить, так и осел грузным задом на лавку.
— Напрасно, выходит, старались… тогда для Спирьки, — глухо сказал он Астахе, принесшему это известие, — на какую хворобу я им целого иргешка скормил?
— Не говори, Ипатыч, — согласился Астаха, — разор, сплошной разор: у меня сколь четвертей вылакали. Кабы знатьё… И-эх! — простонал он сокрушенно.
Ипат Ипатыч послал сына за Покалей, и втроем они долго обсуждали: что делать, что предпринять для отражения злой напасти?..
Царапая ногтем розовую лысину, Ипат Ипатыч тончайшими намеками стал подводить верных своих людей к страшной мысли: не одна ли только пуля остановит еретика? Покаля уловил смысл этих намеков и сразу же встал на дыбы:
— Неладно думаешь, Ипат Ипатыч!.. Из винтовки его, так ли?.. Неладно это! Пуля нам в другой раз сгодится, не сейчас… Только себя погубить, все дело завалить, всю нашу жизнь!.. Да и что стрел-то, какая польза? Ну, убей его, Корнея нам на шею посадят или еще кого… Надобно выше метить! Надо всем крепким мужикам спаяться, дружно… по старому закону, чтоб у них косточки затрещали.
— Что ты хочешь? — пробурчал уставщик.
— Попервости я того хочу… Надо старикам свой сход собрать, чтоб они не чухали, потайной сход… ночью у тебя в избе или как… Пущай сход пошлет ходоков-жалобщиков до Читы: в селении-де Никольском попустительство волостной власти, сплошной недогляд, а через это нарушение демократической конституции. Нам на сходах какую конституцию читали? А это што творится? Конституция?
Покаля торжествующим взглядом оглядел собеседников.
— Везде одно, — упавшим голосом сказал Ипат Ипатыч. — Не найти нам правды в Чите.
— Одно, да не одно! — с жаром возразил Покаля. — Иначе ничего не выйдет. Разве пуля лучше?
— Спробуем? — заглядывая пастырю в глаза, предложил Астаха.
— Благословляю, — устало смежая веки, сдался Ипат Ипатыч.
Румяный месяц май уступал дорогу жаркому, красному месяцу июню, — зеленоватая дымка полей слилась у горизонта с зеленовато-синим тугнуйским небом. Не враз отсеялись мужики, — кто раньше, кто поотстал, — не враз и хлеба поднялись на клочковатых заплатах полос. У кого хлеб на аршин от земли, а у кого только-только к свету пробился и едва успел прикрыть черную рыхлую наготу пашни. Иные совсем запозднились, еще досевают, а другие уже пары пахать начали.
Дементей Иваныч отсеялся раньше многих, и потому мог позволить себе роскошество — перепахать заросшую пыреем и паданкой отцову десятинку. Хоть и знал он, что угрозы председателя Алдохи так и останутся угрозами, — никакой председатель не имеет права отобрать у него собственную его землю, нет таких законов! — однако, скрепя сердце, должен был подчиниться приказанию и послать Василия в поля: с Алдохой шутки плохи… «Лучше бросить собаке кость, — ругался про себя Дементей Иваныч, — чтоб не гавкала… не укусила, чего доброго…»
В один из теплых безоблачных дней председатель Алдоха с великою честью провожал молоденького учителя в город. Романскому уже нечего было делать в деревне. Чем дальше продвигалась вёшная, тем больше пустел его класс. Каждое утро он недосчитывался то одного, то другого: по приказу отцов, не предупреждая учителя, льноголовая мелкота выезжала на пахоту, бросала ученье. В хозяйстве в эту горячую пору нужны были рабочие руки. Только-только одолевшие грамоту, ребятишки вскоре же позабывали ее: шутка ли, целый день, от зари до зари, просидеть верхом на лошади, запряженной в борону, обливаться потом, часами следить, как мельтешит под медлительными ногами коня волнистая однообразная пашня… Кто пахал, кто уезжал на ночь пасти коней в степи, — таял, таял класс день ото дня. И молодой учитель вынужден был покориться — распустил оставшихся учеников, закрыл школу до осени, обещал после страды вернуться и продолжать учение…
Еще накануне, с вечера, председатель загадал подводу дo Петровского завода, и сейчас она стояла у ворот Егоровой избы. На крыльце показались учитель и провожатые.
— Уж ты не обессудь, — ворковал на ходу Ананий Куприянович, — чем могли, тем и пособляли… Много мы тобою довольны.
— Мне обижаться на вас не приходится, — тепло ответил Романский, — вы здорово помогли мне. Особенно благодарен я Егору Терентьевичу. Кормил в кредит, можно сказать. Осенью мы с ним расквитаемся.
— Пустое, — скромно потупился Егор Терентьевич. — Пустое говоришь, Евгений Константинович, — какие там счеты!… Сызнова осенью ко мне заезжай. Так запросто и заезжай.
У телеги, куда Егор положил большой мешок харчей-подорожников, учитель первым попрощался с председателем:
— А уж какое тебе спасибо говорить, Евдоким Пахомыч, — и слов не подыщешь!
Волнуясь, он крепко сжал Алдохину руку:
— Осенью мы с тобой такие дела здесь закрутим… А еще через лето уж и школа будет построена?
