Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.] - Клепов Василий Степанович

На крыльцо вышла полячка с бледным, испитым лицом:

— День добрый, пан!

— Добрый день, пани! Герман мне не познал. А вы, пани Ядвига, памента?

Пани Ядвига напряженно всматривалась в лицо Юзефа.

— Пшепрошам, пан… [113] — замялась она.

— Юзеф, — с улыбкой добавил Заремба.

— Ой, Юзеф! — воскликнула пани Ядвига и, словно подхваченная ветром, слетела с крыльца, прижалась к груди Зарембы.

Когда полячка немного успокоилась, Юзеф показал на нас:

— То мои пшемцели россияне. Проше нам дац поесц и нонца пшетуек? Германцив близко нема? [114]

В этот вечер мы впервые после долгих недель сидели за столом, накрытым чистой скатертью, и ели картошку, макая ее в сметану. А самое главное, с нас не спускала внимательных глаз женщина, близкая нам, как родная мать.

Когда утром мы проснулись, чисто выбритый Заремба уже ворочал во дворе столбы, подпирая обветшавшую крышу сарая. Нас снова плотно накормили, а Юзеф выпил даже две стопки водки.

Распростившись с гостеприимной хозяйкой, мы двинулись в дорогу. За спиной у Димки висела холщовая сумка с картошкой, солью и небольшим кусочком хлеба.

— Хорошие дела не пропадают, — говорил нам дорогой Юзеф. — С пани Ядвигой я познакомился еще в первые месяцы войны. Наша часть была разбита, и мы рассеялись по лесам. Как-то вечером я прибрел с автоматом к избушке. Я тогда еще не знал Ядвигу. Смотрю: двое гитлеровцев подпалили факелы и — под крышу. Я прицелился, дал очередь из автомата. Они пали, как скошенные. Я сбил пламя с крыши, открываю дом. На полу связанные лежат пани Ядвига и ее ребята… Вот так и познакомились!

— А где ее ребята, дядя Юзеф? — спросила Белка.

— Одного германцы убили, другой — в партизанах. Сейчас ему семнадцать.

Мы перешли по деревянному мосту через Просну. Дорога двоилась: одна — на восток, другая — на юг.

— Ну, ребята, пора прощаться, — сказал Юзеф. — Вам идти дальше, а я сверну на Калиш.

— Прощайте, дядя Юзеф! Большое спасибо, что выручили…

— Чего там! — улыбнулся Заремба.

Оглядываясь, мы еще долго видели удаляющуюся фигуру этого народного польского мстителя.

В ПАРТИЗАНСКОМ ЛЕСУ

Едва мы прошли с полкилометра, как Димка, обернувшись, заметил, что поляк бежит следом и машет рукой.

— Вы знаете, почему я вернулся? — говорил Юзеф, приближаясь. — Я, глупый осел, не сказал вам, что Паппенгейм с Карлом уехали вас искать. Они должны быть где-то в Коло или Конине. Старый немец решил, что вы выйдете к этим городам — иного пути в Россию он не видит. Так что будьте осторожны.

Вот тебе и раз! А мы-то уж думали, что навсегда вырвались из лап Паппенгейма! Неужели придется снова встретиться с нашим заклятым врагом?

Как бы то ни было, но с удочками на плечах, подобрав около Просны старое ведерко, мы шагали вперед, как заправские удильщики.

Плохая изъезженная дорога в рытвинах и ухабах все время шарахалась от Варты и удалялась на юг. У реки снова начинались болота. Достаточно было отойти на шаг влево, как под ногами выступала вода. А тракт все время петлял, и мы вынуждены были свернуть с него на маленькую тропинку, чтобы удалиться от болота, а потом идти параллельно Варте.

Чувствовалось, мы уже не в Германии. Не только разъезженные грунтовые дороги, но и убогий вид запущенных и местами сильно порубленных лесов, мелкие клочки тощей песчаной земли, где трудились женщины, нищие деревни с крохотными избушками и жалким подобием дворов говорили об этом.

«Польское генерал-губернаторство Германской империи» — так было написано на вывеске в одной деревне.

И тут нацисты! Мы махнули на это рукой и пошли прямо через деревню, но при выходе нас задержал польский сотник. [115] Из его объяснений мы поняли, что нас ведут к войту. [116]

— Давайте выдавать себя за немцев… — предупредил я ребят. — А Белка пусть разыгрывает из себя глухонемую.

Нас ввели к войту. Краснощекий и пузатый, он читал сквозь очки какую-то бумажку.

— Тут написано — четверо… А их только трое, — снимая очки, проговорил он, обращаясь, видимо, к своему помощнику.

Я понял, о чем говорили поляки, и решил, что уже по всем селам гуляют бумажки, в которых предлагается задержать четырех русских.

— Где у вас четвертый? — спросил войт.

Мы пялили на него глаза, делая вид, что ничего не понимаем. Вошел еще один поляк, поговорил с войтом и вдруг мы слышим, как поляк на ломаном русском языке спрашивает:

— Где четвертый?

Я растерянно улыбнулся и проговорил:

— Их ферштее нихт. [117]

— Что? Вы немцы? — Вскочил на ноги войт и начал, перевирая слова, угодливо говорить: — Извините, молодые люди. Мы вас задержали потому только, что имеем бефайль [118] изловить четырех русских, бежавших из Германии. Мы вас не держим, — улыбнулся он. — Вы свободны.

— Ауфвидерзеен! — чванно, как и надлежит гитлерюгенду, произнес я, и мы вышли из кабинета. Белка сделала вид, что не слышит, и долго стояла перед войтом, потом оглянулась и, не видя нас, сделала книксен войту и убежала.

Когда мы продолжали свое шествие с удочками по деревне, все во мне пело — до чего ловко провели мы этого войта!

Навстречу нам по дороге тащился воз со снопами. Подойдя ближе, мы увидели, что вместо лошади его тянут, надрываясь, три женщины: одна впряглась в оглобли, две других, накинув лямки на спины, что есть силы тащили телегу за веревки, привязанные к оси. Воз попал в рытвину, и женщины никак не могли вытащить его на ровную дорогу.

— Давайце одпочнемы, [119] — проговорила та, что была в оглоблях.

Полячки остановились, отирая пот с измученных лиц и недружелюбно оглядывая нас. Мы молча кивнули им и уперлись плечами в телегу. Кое-как удалось помочь бедняжкам преодолеть рытвину. Не давая возу остановиться и крича нам «дзенькуе», [120] женщины потащили его дальше.

Скоро мы были в поле, откуда полячки везли снопы. До чего же убогими показались нам после полей Камелькранца узкие полоски тощей, низенькой и редкой ржицы, в которой буйно разрослись васильки да как капельки крови виднелись красные цветы куколя! Местами рожь была убрана в копны, но чаще всего мы видели, как женщины неловко взмахивали косами. Каждый раз, как мы равнялись с ними, женщины прекращали работу и долго смотрели нам вслед.

В лесу дорога извивалась меж елями и спускалась вниз, пока нё вывела нас к реке. Мы остановились на деревянном мосту, разулись и опустили измозоленные ноги в студеную воду.

— Ох, и устала! — проговорила Белка. — Так бы вот села и сидела, пока война не кончится.

Из леса следом за нами выскочил мотоцикл.

— Полицай! — вскричал Димка.

Мы живо вскочили, и Белка приготовилась было бежать. Я остановил ее: разве убежишь? Только навлечешь на себя подозрение.

— Давайте немного порыбачим, — тихо предложил я, и ребята вмиг меня поняли.

Димка бросился к берегу копать червей, а я, поймав кузнечика, быстро подсел к речке. Полицейский пересек мост и заглушил мотор.

— Ну, как клюет? — крикнул по-немецки.

— Пока еще только пробуем, — как можно спокойнее ответил я.

Он слез с машины и направился ко мне. Я понял, что у войта возникли сомнения относительно того, кто мы такие, и он послал полицейского вслед за нами. Чтобы отдалить разговор, я стал ловить кузнечиков, а сам все время наблюдал за полицейским. Он снял головной убор, и я неожиданно увидел лысину, что было довольно странно, если учесть, что полицейский казался сравнительно молодым. Он лежал на высоком берегу и тоже все поглядывал в нашу сторону.