Флаг миноносца - Анненков Юлий Лазаревич (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Одним из зрителей этого боя был офицер с погонами майора береговой обороны. Он стоял у края дороги вблизи Кабардинского перевала и напряжённо следил за схваткой. Когда «мессершмитт» врезался в гору, майор вынул носовой платок и вытер пот со лба. Потом он засмеялся и сказал стоявшему рядом шофёру:
— За эти полминуты устал так, будто сам вёл воздушный бой.
Шофёр согласился:
— Натурально, товарищ гвардии майор. Я вот, когда сижу рядом с водителем, завсегда притомляюсь сильней, нежели б сам за баранкой.
Они сели в машину и поехали дальше. Майор с интересом присматривался к незнакомому ландшафту. Двое суток назад он был ещё в Москве. На аэродроме провожали жена, дочь и кое-кто из приятелей. Жена держалась молодцом, а дочка — та не представляла себе, что отец уезжает надолго, может быть навсегда. Она просила привезти мяч и обязательно красный с зелёным. Майор последний раз поцеловал жену, пожал руку товарищам. Как всегда, было сказано:
— Счастливой дороги! Встретимся, только вот где?
— Лишь бы не в госпитале, — ответил он, — встретимся где-нибудь на Украине или лучше — в Германии.
Как только Москва скрылась за призрачной горной цепью кучевых облаков, мысли его, обгоняя самолёт, полетели к настоящим горам. Но вот прошли сутки, и он здесь — среди самых настоящих гор Западного Кавказа.
Две сотни километров на машине вдоль побережья и через перевал заняли куда больше времени, чем перелёт из Москвы на Кавказ. Просто не верилось, что через несколько часов — конец пути. Схватка маленького мирного «кукурузника» с хищником «мессершмиттом» была первым боем, который увидел майор после нескольких месяцев вынужденного пребывания в тылу. Может быть, поэтому он так волновался.
«Газик» с брезентовым верхом, который на фронте прозвали «Иван-виллис», храбро карабкался по вязким подъёмам, пахал диферами раскисший грунт, пересекал вброд многочисленные потоки. Местами машина шла целые километры по гатям, тонким брёвнам, уложенным поперёк дороги. Эти зыбкие клавиши плясали под колёсами, создавая невообразимую тряску. Под брёвнами булькала жидкая грязь, а на склонах гор лежал нетронутый, сверкающий под солнцем снег. Но всему на свете приходит конец. «Газик» проехал подозрительной прочности мостик через Абин. Летом его русло порастало травой, но сейчас Абин ярился и ревел, будто он — настоящая большая река. Сразу за мостиком показались почерневшие домишки, разбросанные как попало. Шофёр объехал большую воронку, наполненную водой, в которой отражались солнце и лёгкие весенние облака. Так как ни водитель, ни пассажир не знали, к какой именно хатенке следует подъехать, машина остановилась прямо на перекрёстке. Майор вышел, взглянул на провода, подведённые на шестах, и направился туда, где проводов было побольше. Из двери покосившейся избушки вышел матрос в бушлате, надетом внакидку на тельняшку. Он увидел приезжего офицера, остановился и, вместо того, чтобы отдать приветствие, заорал во всю мочь:
— Ого-го! Кто к нам приехал! Сюда, все сюда! — Он кинулся в дверь, тут же выскочил с автоматом в руках и пустил в воздух длинную очередь. Со всех сторон спешили люди в чёрных и серых шинелях, застёгивая на бегу крючки, расправляя складки под ремнями. Шофёры, ремонтировавшие машины, бросили свою работу, зенитчики соскочили с орудий, кок оставил свой камбуз и тоже бежал к перекрёстку с чумичкой в руках. Матрос, первым заметивший приезжего, появился снова, на этот раз в застёгнутом на все пуговицы бушлате и в бескозырке, натянутой, как барабан. Он успел все-таки раньше других добежать до офицера, который все ещё стоял у своей машины.
— Товарищ комиссар, товарищ комиссар… — повторял он. Это были единственные слова, которые смог произнести старшина 1-й статьи Валерка Косотруб, говорун, остряк и уж, во всяком случае, не застенчивый человек.
Яновский пожимал множество рук. Он не успевал отвечать на приветствия. Вероятно, это продолжалось бы ещё долго, если бы Сомин, который тоже бежал сюда напрямик, перепрыгивая через канавы, вдруг не остановился, задрав голову:
— Воздух!!!
Чуткий слух зенитчика уловил среди радостных криков далёкое прерывистое гудение. Люди нехотя расходились. Сомин едва успел пожать руку Яновскому. Тот ласково хлопнул его по спине:
— Спеши, офицер, твоя работа!
Четыре автоматических орудия уже встречали гулким перестуком приближающиеся немецкие самолёты, когда Яновский вошёл в блиндаж командира полка.
Капитан 3 ранга был один. На столике перед ним лежало начатое письмо: «Дорогой Владимир Яковлевич…» Они обнялись.
— Не ждал я тебя сейчас, Владимир Яковлевич! А ты нужен — очень нужен.
Арсеньев не сказал о том, как он рад Яновскому. Но это и так было видно по его потеплевшим глазам. Они говорили долго. По письмам самого Арсеньева, Земскова и других офицеров Яновский знал о многом, что произошло в части. Кое о чем он догадывался. Ещё в Москве, в Главном политуправлении Яновский получил назначение на должность заместителя командира и начальника политотдела нового полка. По дороге в часть он остановился в штабе опергруппы, где имел длинный разговор с генералом Назаренко. Наступление должно было начаться в ближайшие дни. В опергруппе Яновский узнал и об истории со снарядами. Вся вина пала на капитана Сивец, которого отдали под суд. Будаков сумел оправдаться.
Вечером того самого дня, когда Яновский прибыл в полк, уезжал Дьяков. Он направлялся в резерв Политуправления фронта согласно предписанию, привезённому Яновским. Подполковника никто не провожал, но многие видели, как он шёл к машине, скользя по грязи, с большим чемоданом в одной руке и с заветным бидоном в другой. Когда полуторка, увозившая бывшего начальника политотдела, скрылась за поворотом, Яновский сказал Арсеньеву:
— Будем работать, Сергей Петрович! По нашему разговору вижу, что тебе не все нравится сейчас в полку. Постараемся сделать, чтобы все было по-твоему, по-морскому, как в нашем старом дивизионе.
Арсеньев беззвучно рассмеялся. Он знал, что значит на языке Яновского «по-твоему». Это значит — по-партийному, по-честному, так, чтобы потом перед собственной совестью не было стыдно ни за одно своё решение, ни за один поступок. А личные симпатии, самолюбие, гнев — все это нужно уметь преодолеть.
Именно так был решён вопрос о перемещениях офицеров в полку. Командир третьего дивизиона Пономарёв уже месяца два исполнял обязанности ПНШ-1 — помощника начальника штаба полка по оперативной части. В дивизионе его замещал начальник штаба — добросовестный, но малоинициативный офицер Сорокин, а начальником штаба третьего дивизиона после истории со снарядами был временно назначен Земсков.
Когда Земсков и Ропак принесли командиру полка бракованные снарядные корпуса, происшествие в первом дивизионе представилось в ином свете. Земсков доложил Арсеньеву все, что он знал по этому поводу. Теперь Будаков был заинтересован в том, чтобы поскорее замять это неприятное дело. О привлечении Земскова к ответственности, конечно, не могло быть и речи, но в должности ПНШ-2 — помощника начальника штаба полка по разведке — его не восстановили.
Затаивший злобу Будаков говорил Земскову:
— Ваша раненая нога не позволит вам лазить по горам. Посидите некоторое время на спокойной работе.
Арсеньеву он говорил другое:
— Земсков зазнается окончательно! Для него нет авторитетов, а ваш авторитет в полку он подрывает. Дисциплина падает. Мы не можем давать поблажки никому, независимо от прежних заслуг. Тогда в штабе он непозволительно говорил и со мной и с вами. Каковы бы ни были причины, офицер не имеет права так вести себя.
А Дьяков подливал воду на мельницу:
— Нет незаменимых людей! В полку — непорядок. Надо начинать сверху. Не одёрнем Земскова, так рядовые разведчики нам на голову сядут. Косотруб ведь тоже остался безнаказанным! А Ермольченко отлично справляется. Пускай остаётся.
Ермольченко действительно работал хорошо, а Арсеньев, хоть и понимал, что поступает несправедливо, не мог побороть своего уязвлённого самолюбия и отступил перед доводами Дьякова и Будакова.
