Навсегда (Роман) - Кнорре Федор Федорович (читать книги TXT) 📗
„Тяжело ранена“! И ведь это я послал ее со старшиной. Я правильно послал. Должен был послать. И все-таки это я, именно я, послал ее, может быть, на смерть». И сейчас же ему вспомнилось, что посланная им группа подрывников пропала, не возвращается, хотя крестьяне-связные уже донесли, что на железной дороге были слышны сильные взрывы…
Сигарета кончилась так быстро, что он даже вкуса ее не успел почувствовать. Поправив ремень, оттянутый тяжелым трофейным пистолетом, Матас вышел на поляну. Где-то в землянке приглушенно пели; две стреноженные лошади неуклюжими скачками шарахнулись в сторону и, пофыркивая, принялись за траву…
Матас медленно шел по лесной тропинке, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Скоро голоса поющих перестали быть слышны, в тишине мирно шелестели листья на верхушках деревьев и натужно квакали лягушки. Немного погодя он услышал впереди мягкое погромыхивание колес по корням, чей-то стон.
Он остановился. Лошадь, устало ронявшая на каждом шагу голову, смутно выступила из темноты. Матас посторонился.
— Где раненая? — спросил он.
Старшина узнал Матаса по голосу.
— Мы ее на носилки переложили, вон несут, товарищ комиссар.
Приехала вторая подвода, третья. Кто-то прошел мимо, почти задев Матаса плечом, и вдруг по дыханию, по шагам, по чему-то еще, чего он и сам не мог бы определить, Матас узнал Аляну.
Он повернулся и посмотрел ей вслед, испытывая чувство какого-то стыдного, непростительного счастья, которое изменило все вокруг. И темнота ночи с неясными шелестящими массами деревьев, и мирное кваканье лягушек — все это он как будто увидел и услышал заново, точно только что неожиданно выбрался в этот лес из длинного и темного туннеля.
На поляне было светлее, и на траву падал отсвет от горящей топки походной кухни. На секунду Матас увидел Аляну: ее короткие сапоги, и короткую юбку, и брезентовую курточку… Она шла, размахивая правой рукой, а левой придерживая автомат. Она не была ранена, колени у нее упруго сгибались, руки были целы, она легко дышала. Вот она окликнула кого-то… Жива, не искалечена, не смята, не залита кровью…
«И подрывники благополучно вернутся!» — вдруг сама собой сложилась у него в голове фраза. Он усмехнулся. Почему вернутся? Да просто потому, что все теперь обязательно должно быть хорошо!..
Он подождал, пока люди, которые несли Наташу, поравнялись с ним, увидел бледное пятно ее лица и выпростанные поверх накинутой кем-то шинели руки.
Осторожно взяв ее горячую, неспокойную руку и тихонько ее поглаживая, Матас пошел рядом.
Наташа тихонько всхлипнула и жалобно прошептала:
— Ну вы сами посмотрите, как мне не везет. Второй раз не повезло!
— Еще повезет! — грубовато-весело сказал Матас, сдерживая нестерпимую жалость. Шершавые пальцы девушки были совсем детскими…
Аляна спала на своем месте в землянке и, как с ней теперь часто бывало, проснулась от беспокойства и смутной тоски и сейчас же вспомнила, что рядом, на нарах, пусто Наташино место.
Она надела сапоги и вышла на воздух. По небу с одного края до другого двигалось нескончаемое мраморное поле мелких облачков с синими просветами, через которые то и дело проглядывала быстро бегущая луна.
— Что же ты не спишь?
Матас вышел из глубокой тени.
— А вы что не спите? — улыбаясь, сказала Аляна.
— Вот видишь? — Матас протянул ей раскрытую ладонь. На кусочке древесной коры светились две зеленые точки.
— Светлячков ловите?
— А что, плохое занятие? — По голосу слышно было, что он тоже улыбается. — Ты знаешь, что подрывники возвратились? Не слыхала? Только что спать завалились.
— Все вернулись? — обрадованно воскликнула Аляна.
— Все. Станкуса только тряхнуло здорово взрывной волной, они его полдороги на руках тащили. А сейчас он уже в порядке. Сработали, как часы. Шесть вагонов под откос, два танка, боеприпасы, вагон седел кавалерийских. По всему лесу седла валяются. Две цистерны авиационного бензина… все, как одна копеечка. Гитлер сейчас сидит списывает со своего счета. И главное, что это не просто удачно получилось. Главное — все прошло точно по плану, как…
— Как часы, — подсказала Аляна.
Пока он говорил, она всматривалась в него сквозь темноту и думала: неужели это тот самый чужой, беспомощный, грязный, почти мертвый человек? Тот, кого она выхаживала в обгорелой хате на берегу озера? Неужели это он, комиссар партизанского соединения, о котором фашисты уже заговорили в своих сводках?
А он, глядя на нее, думал свое: какое это, оказывается, счастье, вот просто так стоять, слышать ее голос, видеть ее маленькую, крепкую фигурку и знать, что хоть сейчас, хоть в эту минуту, никто не может ее обидеть, и ей не больно, и ей не угрожает опасность. Если бы можно было сделать для нее что-нибудь очень хорошее, обрадовать ее, покормить, погладить, что-то подарить…
— Подарить? — с удивлением переспросила Аляна.
— Разве я сказал «подарить»?.. Ну, правильно! Да ты ведь знаешь, каких подарков от меня можно ждать!
— Знаю, — сказала Аляна. — Давайте!
— Придется в город пойти. Тебе достанут воз каких-нибудь овощей. Ты поедешь на рынок и будешь торговать… Остальное объясню потом, все вместе. Ты ведь не одна поедешь.
— Когда?
«Ведь она только что вернулась, изматывается человек без отдыха, — подумал Матас. — Надо бы дать ей отдохнуть день-два». — И сказал:
— Надо завтра. Обязательно. Иди отдохни пока.
— С оружием пойдем? — спросила Аляна. Идти с оружием всегда было во сто раз легче.
— Ну, какое там оружие! Я же говорю — капусту продавать. Тебе подготовят шикарные справки, удостоверения…
А сам думал: «Оружие не поможет, если их схватят. Ничто уже тогда не поможет…»
— Хочешь светлячков? — сказал он улыбаясь. Она должна была видеть, что он за нее не волнуется и что задание это самое обыкновенное. Когда человек так думает, ему не мешают лишние мысли. — Пусть светят тебе в землянке вместо электричества.
— Пусть живут на воле, — сказала Аляна.
— Ну ладно, — согласился Матас и осторожно положил деревяшку со светлячками в сторону, на пень.
Среди полной тишины на поляне слышно было, как равномерно поскребывает ложкой по дну котелка старшина, который принялся за ужин позже всех, после того как заприходовал и аккуратно сложил на своем складе испачканные кровью драгоценные мешки.
Глава третья
— Вот у кого душа изболелась, — сочувственно сказал Ляонас, шагая рядом с возом. — Плетется за нами, точно на похоронах, глаз не спускает!
Переночевав на пригородном хуторе у верного человека, они с Аляной теперь подходили к городской заставе, каждый со своим возом. Хозяин хутора шел за ними следом с бидоном молока. Без колебаний отдал он своих лошадей, когда их попросили у него от имени Матаса. Отдать-то отдал, а приказать сердцу не болеть за них от страха никак не мог. Вот и плелся, точно чужой, за своими собственными лошадками, полный отчаяния и решимости не подвести своих.
Возы подъехали к рогаткам с колючей проволокой, которыми на ночь загораживалась дорога. Теперь рогатки были раздвинуты. Автоматчик со впалыми щеками, заросшими рыжей щетиной, остановил какой-то воз и, покопавшись, отобрал несколько пучков моркови. Хозяйка воза, придерживая лошадь, стояла и испуганно улыбалась, стараясь сделать вид, что не обращает на это никакого внимания, прямо-таки не видит, как солдат копается в ее возу.
Держа пучки моркови, как букеты, в обеих руках, рыжий солдат перешагнул через канаву и сложил их на землю около лавочки, где сидел второй автоматчик. Там лежало уже десятка два яиц и кочан капусты.
Возы с дровами солдат только окинул скучающим взглядом и, присев на скамейку, достал перочинный ножик и начал аккуратно обрезать от морковки ботву.
«Слава богу, их не тронули», — с облегчением вздохнул хозяин лошадей, сам не заметив того, что думает уже не о лошадях, а об этих двух — девушке и парне.
Рыжий автоматчик подозвал его и, когда он подошел, подставил ему граненый мутный стакан. Хозяин налил молока, немец выпил не до конца, выплеснул остаток и протянул стакан товарищу.
