Отважные(изд.1962) - Воинов Александр Исаевич (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
Якушкин от удивления словно прирос к месту.
— Да что вы, ребята, шутите, что ли? Курта Мейера? Откуда он там взялся!
— Не знаем, — качнул головой Коля, — а только мы его видели… Он там в подвале лежит!
— И совсем один, раненный, — сказала Мая.
— И банки вокруг него из-под консервов валяются, — добавил Виктор.
— Да не может этого быть! — Якушкин только руками развел. — Все это вам, наверное, померещилось, ребята… Какой подвал? Какие банки? Да и зачем вас туда понесло?
— А мы картины искали, — сказал Виктор. — Ну, знаете, те, что из музея украдены… Вы что, нам не верите?..
— И никто не поверит.
— Ах, так? А вот посмотрите-ка, что у меня за спиной, — сказал Коля. — Ну, посмотрите! Что это?
Якушкин посмотрел.
— Вещевой мешок! Немецкий как будто! — сказал он удивленно и немного смягчая тон.
— Вот мы его у Мейера и забрали!
Якушкин стал быстро ощупывать мешок.
— Смотрите-ка! И верно!.. А нет ли в нем консервов, ребятки?.. Очень уж я изголодался, сказать по правде… Так вы, говорите, самого Курта Мейера видели? — спросил он уже серьезно.
— Видели, — усмехнулся Коля. — Не верите — посмотрите сами… Ну, нам домой пора!
— Идите, идите, ребятки, — сказал Якушкин. — А я вот тут недалеко живу, поискать снарядных ящиков на дорогу вышел — топить нечем… Ну, бегите, бегите…
Ребята пошли к городу, а Якушкин, кашляя, поплелся своим путем, высматривая, не темнеет ли где-нибудь на обочине дороги брошенный отступавшими гитлеровцами пустой снарядный ящик…
Глава сорок пятая
ЕЩЕ ОДНА ЗАГАДКА
Дивизия получила приказ двигаться к Обояни и освободить ее. Ранним утром Ястребов собрал командиров полков и рассказал им о боевых задачах, которые должны решать полки.
До выступления оставалось немногим более суток.
Стремянной сидел у себя за столом и просматривал донесения, когда, слегка приоткрыв дверь, в комнату к нему заглянул штабной переводчик.
— Товарищ подполковник, разрешите войти?
— Заходите. У вас что-нибудь спешное? — не поднимая головы, спросил Стремянной.
— Да вот перевел несколько немецких документов, товарищ подполковник. Пришел вам доложить.
— Есть важные?
— Нет. Разве что документ об укреплениях. Да и тот носит слишком общий характер; он касается главным образом распределения рабочей силы. Все остальное в том же роде. Есть, правда, еще один занятный документ, но он интересен скорее с точки зрения психологической, чем с военной.
— Это что за документ?
— Записная книжка начальника гестапо Курта Мейера. Та, что заведующая детским домом принесла… К сожалению, записей в ней мало и все они, так сказать, личного порядка…
Стремянной оторвал глаза от лиловых строчек донесения и посмотрел на переводчика:
— Что же, в таком случае, вы нашли в них интересного?
— Характер, товарищ подполковник. Ход мышления. Это, я бы сказал, типичный гитлеровец старшего поколения. Но в двух словах это объяснить трудно. Вы лучше сами на досуге поглядите.
— На досуге?.. — Стремянной усмехнулся. — Ладно, оставьте. Авось будет у меня когда-нибудь досуг…
Он положил на пачку бумаг еще несколько перепечатанных на машинке листков, которые он взял у переводчика.
Вечером, собирая со стола бумаги, Стремянной наткнулся на записки Курта Мейера. Он мельком, стоя у стола, проглядел несколько зажатых скрепкой страниц, и вдруг что-то привлекло его внимание. Он сел на стул и, положив перед собой листки, принялся перечитывать их сначала.
Что ж, надо отдать справедливость этому Курту Мейеру, каждая его запись была черточкой, из которых постепенно складывался довольно выразительный портрет.
Стремянной вспомнил фотографии, которые показал ему фотограф Якушкин, и другие, найденные в архивах гестапо. Белокурый плотный и плечистый человек. Крупная голова, широкий подбородок, короткий, чуть вздернутый нос… Лицо самодовольное, уверенное, грубое… Красноречивые снимки! И, однако же, убористые строчки записной книжки говорят еще больше, чем фотографии.
Вот совсем лаконичные записи: «11 сентября 1942 года расстреляно 150 человек», «25 сентября — 176 человек. Двое сопротивлялись. Убиты на месте».
Далее Курт Мейер подробно описывал октябрьское наступление. Восхищался необычайной живописностью боевого зрелища, но тут же отмечал, что русские летчики его скоро испортили, и ругал какого-то капитана Фрея, который пришел к нему с письмом от умирающей жены и попросил отпуск. Он пообещал Фрею послать его на передовую. «Слабость не для немецкого солдата. Умрет жена — будет другая. В Германии теперь много вдов».
Несколько записей особенно привлекли внимание Стремянного.
«4 ноября. Бургомистр начинает раздражать меня. Слишком много самомнения. Он уверен, что один на свете знает, как надо обращаться с русскими. Интриган! Однако в Берлине у него связи. Его признают одним из лучших специалистов по русскому вопросу. Я не возражаю. Пускай он останется в России до смерти и даже после смерти со всеми своими столами, мехами и диванами… Но надо отдать справедливость — у него удивительный нюх. Я не предполагал, что в таком маленьком городе можно так много набрать».
«15 декабря. Эта свинья бургомистр! Поручил ему организовать на базаре облаву, а он и этого не сумел. Идиот!.. А еще уверяет, что расправится со всеми подпольщиками и партизанами и что будто бы скоро окончательно добьется их полного доверия.
Сегодня опять был в местном музее. На мой взгляд, ничего интересного, но Митци сказала, что некоторые картины имеют большую ценность».
Дойдя до этого места, Стремянной невольно остановился. Вот как! Значит, Курт Мейер уже давно приметил добычу. Интересно!
Стремянной внимательно проглядел дневники до конца, выискивая записи, касающиеся военной обстановки. Нет, об этом ничего не было сказано. Зато все чаще и чаще попадались заметки о бургомистре. Очевидно, отношения этих двух гестаповцев портились с каждым днем.
«Этому карьеристу решительно нельзя доверять! — писал Мейер. — Уверен, что, несмотря на союз, который мы с ним заключили, он каждый день пишет на меня доносы. Но мы еще посмотрим, кто кого».
«На самом деле это просто дурак, — писал он в другом месте. — Провинциал! Напускает на себя таинственность, говорит загадками. Обыкновенный шпион, от которого отрекаются, когда он больше не нужен. Разгадать его так же легко, как открыть сундук, которым он гордится. Я один раз видел, как он его открывал, и с меня довольно. Большая Медведица! Малая Медведица!»
Стремянной вдруг поднял голову. Внезапная догадка заставила его встать с места и раза два пройтись из угла в угол.
«А ведь Воронцов, наверное, прав: в ящике должно быть второе дно… Но как проникнуть в это потайное нижнее отделение?..»
Теперь он точно вспомнил один давний, казалось бы, совсем незначительный разговор с Соколовым.
Он, Стремянной, предложил заменить громоздкий кованый сундук обычной несгораемой шкатулкой. Соколов решительно отказался.
— Зачем это? — сказал он. — Все у нас в финчасти привыкли к этому сундуку. Вы только посмотрите, какая работа. Искусство, можно сказать! А насчет прочности уж я за него ручаюсь! Из любого огня цел выйдет. Обратите внимание, какое у него дно, товарищ начальник, отличное железо, чуть ли не в палец толщиной!
В самом деле, дно было какое-то необыкновенно толстое. В нем вполне могло поместиться секретное отделение.
Теперь понятно, почему Соколов так не хотел заменить этот трофейный сундук обыкновенным денежным ящиком… Может быть, он даже нарочно испортил старый ящик, когда узнал, что захвачен сундук, в котором есть секретное устройство.
Кто знает, что прятал он под вторым дном: ценности, важные документы?
Конечно, упоминание о «Малой Медведице» может быть простой шуткой. Ирония, так сказать. Однако ведь «Большая Медведица» — не выдумка. Кнопки на сундуке расположены именно в этом порядке. А что, если «Малая Медведица» — ключ к потайному отделению? Следовало бы попробовать. Только надо поточнее узнать, как выглядит эта «Малая Медведица». Придется спросить метеоролога. А потом сразу к Воронцову — сундук-то ведь теперь у него стоит.
