Это было под Ровно - Медведев Дмитрий Николаевич (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Были взяты большие трофеи: много всякого оружия, винтовок, гранат, патронов, всякий хозяйственный инвентарь, например фонари, и очень нужные нам продукты питания, в особенности сахар и сахарин.
При этой операции погиб испанец Антонио Бланко. Ему было двадцать два года, но за свою короткую жизнь он прошел славный боевой путь. В 1936 году, когда Антонио было всего шестнадцать лет, он боролся с фашистами в рядах испанской народной милиции. Потом жил в Советском Союзе. В наш отряд пошел добровольно.
Антонио Бланко погиб смертью героя. Он первым подбежал к вагону и бросил внутрь его гранату.
Через два дня после боя на станции Будки-Сновидовичи мы пришли в Сарненские леса.
В ЛАГЕРЕ
Наше местожительство оказалось обширным и удобным. Сарненские леса раскинулись на сотни километров. Но это не был сплошной лесной массив. Леса, поля и хутора чередовались довольно равномерно. Через каждые шесть-восемь километров можно было встретить отдельные хутора и деревни. Значит, и укрыться можно было, и население неподалеку.
В Москве командование поставило перед нашим отрядом главную задачу: заниматься разведкой в городах и на узловых железнодорожных станциях Западной Украины. Надо было узнавать и передавать в Москву сведения о враге: какие у немцев силы, где их военные заводы и склады, где находятся штабы, куда и сколько направляют они войск и вооружения, узнавать все военные секреты немцев; одновременно всюду, где это можно, наносить им ущерб.
Мы остановились в лесу неподалеку от деревни Рудня-Бобровская, километрах в ста двадцати от Ровно. Это было в августе, стояла теплая погода, землянок рыть мы не стали, а натянули плащ-палатки. Те, у кого их не было, делали шалаши из веток. Лучшим материалом для шалашей оказались еловые ветки. Уложенные густо, они сохраняли внутри шалаша тепло, а капли дождя стекали с их иголок на землю, не проникая вовнутрь. «Лапки» елок были и хорошей подстилкой: они пружинили, словно матрац; чтобы иглы не кололи, их застилали сверху листьями или мхом.
Планировка лагеря была такая. В центре, вокруг костра, были симметрично растянуты плащ-палатки штаба отряда. В нескольких метрах от штаба с трех сторон располагались палатки санитарной службы, радиосвязи и штабной кухни. Немного поодаль — подразделения разведки. Затем, по краям занятого квадрата, были строевые подразделения.
Весь наш «поселок» был выстроен в один день. На другой день я уже разослал во всех направлениях бойцов — познакомиться с населением, узнать о немцах, искать верных нам людей, добывать продукты.
В первую очередь пошли товарищи, знающие украинский язык. А у нас таких было немало.
Но не всех можно было посылать на разведку. У многих за длительный переход совершенно истрепалась обувь. Складов обмундирования у нас не было, а на немецкие склады в первый же день не пойдешь.
Оставшиеся в лагере «босоногие», понурив головы, занялись «домашним хозяйством» — наводили порядок в палатках.
Боец Королев, уроженец Рязанской области, никак не мог примириться с такой участью:
— Баба я, что ли, дома сидеть-то!
— А ты поди в Мосторг и купи себе шевровые штиблеты, — острили товарищи.
Королев пошел в хозяйственный взвод и попросил топор. Потом явился к командиру отделения Сарапулову:
— Товарищ командир, разрешите отлучиться на тридцать минут.
— Зачем и куда?
— В лес пойду, липу обдирать.
— Да зачем тебе?
— Я себе лапти из липовой коры сплету.
Сарапулов подумал минутку:
— Хорошо, товарищ Королев, идите, только не опаздывайте.
— Есть не опаздывать!
Через полчаса Королев вернулся, сел неподалеку от палатки на пенек и начал работать. Из липовой коры надрал лыка, сделал из дерева колодку и заплел лапоть.
Тут же явились шутники:
— Сапоги шьешь, товарищ Королев? В таких, брат, сапогах тебя за английского лорда примут!
Королев отмалчивался и продолжал свое дело.
Через час он уже примерил готовый лапоть. В это время подошел к нему Сарапулов:
— Ну-ка, дай посмотрю.
Взял, повертел лапоть в руках и, не говоря ни слова, унес с собой. Королев, не понимая, что бы это значило, остался сидеть на пеньке.
«Наверно, выбросит. Пропала моя работа!» — сокрушался он.
Но Сарапулов скоро вернулся назад.
— Товарищ Королев, я сейчас твой лапоть в штабе показывал. Замполит Стехов передал приказание: пару лаптей сплести ему. Потом приказал всем командирам взводов выделить по два человека и направить к тебе на обучение.
Через несколько минут начали подходить «ученики».
— Здесь товарищ Королев?
— Я самый.
— Нас послали к тебе учиться лапти плести.
Собралось восемь учеников. Королев видел, что не все охотно берутся за работу, и начал с «агитации»:
— Вы, ребята, не серчайте, это дело хорошее. Лапоть — старинная русская обувка. Мы сейчас с вами трудности переживаем. Что же нам, мародерничать, что ли? С своего брата крестьянина сапоги снимать негоже. А до немцев пока не добрались. А я так скажу: лапоть для партизана лучше даже сапог. К примеру, в лаптях при ходьбе нет стука. Надо к врагу потихоньку подойти — ежели в лаптях, то и не слышно. А если ночное дело — и собаки гвалт не подымут. Ну, и мозоли не набиваются. А теперича делайте так, как я… Вот, берите лыко…
На первом же уроке по одному, хотя и некрасивому, лаптю бойцы сплели. А дня через два многие ходили в новеньких лаптях. Так на первое время решена была «проблема» обуви.
Много нужд оказалось у нас в лесу. Но из всякого положения в конце концов находился выход. У людей обнаруживались таланты, способности, и как раз в тех делах, в которых отряд нуждался. Так произошло и с испанцем Ривасом. В первое время он растерялся. Та злосчастная ночь, когда он просидел один в лесу с пойманным голубем, видно, вывела его из душевного равновесия.
Ривас был назначен бойцом во взвод. Но физически он был слабым человеком, и ему трудно было наравне с другими нести строевую службу. При переходах он так уставал, что его часто приходилось сажать на повозку вместе с ранеными. По-русски не знал ни слова. Дел по его специальности авиационного механика пока никаких не было. Впервые в жизни ему пришлось нести у нас караульную службу. Усталый, растерянный, он стоял на посту и всегда строгал перочинным ножом палочки, нарушая тем самым устав караульной службы. А однажды его забыли сменить, и он совсем пал духом. Мы посоветовались, как быть, и предложили ему с первым же самолетом, который к нам придет, отправиться обратно в Москву. Ривас согласился. Но неожиданный случай все перевернул.
Как-то Ривас увидел, что один партизан возится с испорченным автоматом. Он подошел, посмотрел и, покачивая головой, сказал:
— Чу, чу! Ремонтир!
— Вот тебе и «чу-чу», ни черта не выходит! — с досадой огрызнулся партизан.
— Э! Проба ремонтир! — сказал Ривас и занялся автоматом.
Оказалось, что в диске лопнула пружинка. Ривас нашел сломанный патефон — трофей боя на разъезде Будки-Сновидовичи, вытащил из него пружину и пристроил ее к автомату. Оружие стало исправным.
С этого началась новая жизнь человека. Бойцы потянулись к Ривасу. Разведчики достали для него тиски, молотки, напильники, и вот не узнать нашего испанца: целыми днями пилит, сверлит, режет. Из ржавого болта одним напильником сделал превосходный боек для пулемета — не отличишь от заводского.
Теперь Ривас повеселел, заулыбался и даже начал полнеть. Работал с большим удовольствием. С рассветом выходил со своим чемоданчиком с инструментами и начинал чинить оружие. Когда было много «заказчиков», он работал и ночью, при свете костра. Потом соорудил себе подобие лампы, которую по-испански называл «марипоса». Заправлялась «марипоса» не керосином, а конским или коровьим жиром. Много оружия, которое было бы брошено, Ривас починил и «вернул в строй».
— Вот человек, золотые руки! — говорили о нем партизаны.
