Очень хотелось жить (Повесть) - Шатуновский Илья Миронович (первая книга txt) 📗
Календа засмеялся, пододвинулся к печке, распахнул куртку. Мы увидели на гимнастерке три ордена и медаль «За отвагу».
— О, какой вы заслуженный! — воскликнул Чекурский. — Расскажите что-нибудь о боевых полетах, поделитесь впечатлениями.
— Поделиться можно, отчего ж не поделиться? — молвил Календа со значительностью. — Есть вот такая авиационная присказка. Встречает на войне «як» «ила» и спрашивает: «Скажи, „ил“, почему ты такой горбатый?» (А вы, наверно, заметили, что кабины летчика и стрелка нашего штурмовика возвышаются над фюзеляжем, действительно напоминают горб.) «Оттого, дорогой товарищ, — отвечает „ил“ „яку“, — горб у меня вырос, что мне всех тяжелее в бою приходится». В общем, друзья мои, — продолжал Календа, — на «иле» летать, что со львом играть: и весело, и страшно. Так обстоят дела, если рассматривать вопрос в общем виде. Ну, а подробности для вас, аэродромно-наземной службы, будут неинтересны и, боюсь, малопонятны.
— Почему вы так думаете? — обиделся Чекурский. — Я часто хожу стартером, разрешаю вам взлет и посадку. А наш караульный начальник сам летчик, училище кончал…
Чекурский, сам того не ведая, высыпал горсть соли на мою незаживающую рану. Я все время искал случая поговорить со знающим человеком, как вернуться в боевую авиацию. А тут такая возможность!
Календа с пониманием выслушал мою историю.
— Вот пишу-пишу, а документов никаких. Подал штук тридцать рапортов, а толку?
— Толку и не будет, пока не бросишь эту писанину, — заключил Календа. — Какие сейчас документы! Война! Надо прийти в штаб нашего полка и попроситься.
— Так просто? — усомнился я. — А возьмут?
— Почему не возьмут? В бой хочешь лететь, не в начпроды просишься. Вот в начпроды устроить не могу: знакомств маловато, да и отношения испорчены. В летчики — тоже, потому как сам стрелок.
Я промолчал.
— Как это не возьмут? — повторил он. — Стрелков всегда не хватает. Стрелков гибнет в два раза больше, чем летчиков.
Календа сложил руки замком на затылке, потянулся до хруста в суставах и так широко зевнул, что казалось, у него заклинит скулы. Он перекрестил рот и продолжал:
— Спросишь, почему больше? Истребители всегда атакуют с хвоста, стало быть, весь огонь принимает на себя стрелок. Зенитки, правда, могут попасть в кого угодно. Но если убивают стрелка, то летчик долетает до аэродрома. Ну а если в воздухе убьют летчика, то что делать стрелку? А делать ему нечего, кроме как погибать за компанию со своим командиром.
Календа начал вспоминать всякие страшные истории и все поглядывал на меня с усмешкой, не испугаюсь ли я идти в стрелки. Но я уже принял решение…
Где-то я читал, что народник Сергей Нечаев, распропагандировав своего часового, убежал вместе с ним из крепости. Кто кого в данном случае распропагандировал, я — Календу или он — меня, сказать трудно. На четвертый день знакомства караульный начальник и арестант бежали с гауптвахты. Впрочем, это сказано слишком громко. Я вполне официально сдал вахту менявшему меня старшине Зеленому, а вот Календу своей властью отпустил на день раньше. Сделать это было не очень сложно: в документах он не значился, а когда ему выходить, Зеленый не знал.
Деревня, где расквартировался полк, находилась километрах в шести от аэродрома. Казалось, она мало пострадала от оккупации. Над белыми домиками поднимался белый дымок, у рубленого колодца толпились женщины с ведрами, мальчишки лепили снежную бабу, по улице на санях проезжал однорукий возница. У приземистой церквушки Календа остановился.
— Видишь большой дом с голубыми наличниками? Это правление колхоза. Сейчас там штаб. Иди и доложись начальству. Командир полка у нас майор. К вечеру, после полетов, он всегда в штабе. Не ошибешься.
Я обомлел.
— Разве ты не со мной?
Как-то само собою предполагалось, что он приведет меня в штаб, представит. Иначе я б никогда не решился.
— Мне никак нельзя, — сказал Календа. — Я ведь не досидел на гауптвахте. Нарвусь на майора, а он у нас свиреп. И тебе хуже будет.
Я стоял в нерешительности: как поступить? Может, лучше вернуться, пока не поздно? Видя мои терзания, Календа подтолкнул меня плечом.
— В авиации нет обратного хода, это тебе не гужевой транспорт. Какой же ив тебя стрелок, из боязливого? Ступай, ступай, все будет как надо. Знаю, что говорю. А потом зайди к нам, в общежитие стрелков. Четвертый дом от штаба, рядом с керосиновой лавкой.
В здании штаба жарко топились печи. В конце коридора я без труда отыскал обитую войлоком дверь, на которой все еще висела табличка с фамилией председателя колхоза. Прошел пустую прихожую, заглянул в кабинет. На бывшем председательском месте, за большим письменным столом, сидел одетый с иголочки майор, в синем парадном кителе с золотыми погонами; на новенькой фуражке сиял авиационный «краб». У приставного столика разместились, покуривая, капитан и старший лейтенант. Рядом с блистательным майором они явно проигрывали, погоны у них были защитного цвета, гимнастерки хлопчатобумажные, на головах обычные пилотки с красноармейскими звездочками.
В углу у развернутого полкового Знамени стоял часовой в ватных штанах, заправленных в унты. Сначала мне показалось, что это девушка, из мотористок или оружейниц, но, приглядевшись, убедился, что это все-таки парень, с тонкими, почти девичьими чертами лица, румяными щеками и копной льняных волос, выбивающейся из- под шапки-ушанки. Рядом со Знаменем стояли два стеклянных шкафа, набитых сельскохозяйственными брошюрами.
Я стоял на пороге. Занятые оживленной беседой, летчики не обратили на меня никакого внимания. Впрочем, говорил один майор, два других офицера согласно кивали. Очевидно, шел разбор полетов.
— Видели ли вы с земли, как летает Волкогонов? — кипятился майор, отчаянно жестикулируя. — Вся группа здесь. — Он поднял руки над головою и плавно двинул ладони вперед, желая изобразить, как слетанно идет вся группа. — А где Волкогонов? Вон он где! — Майор отвел правую руку до предела назад, за стул, на котором сидел. — И тащится, и тащится… А тут «фоккера» выскакивают со стороны солнца. — Руки майора снова взметнулись вверх. С проворством мима он изображал воздушный бой. Вокруг зазевавшегося Волкогонова «фоккеры» выделывали всякие фортели — виражи, иммельманы, бочки, боевые развороты, — уж очень забавно все это у майора получалось. Мне даже показалось, что майор в своей солидной должности командира полка выглядел несколько игривым и восторженным.
Так, наверное, казалось и всем присутствующим в штабе. Капитан, прикрыв ладонью рот, прятал улыбку, а старший лейтенант, отворотясь от майора, перемигивался с часовым, стоявшим у Знамени. Но занятый своим делом майор ничего этого не видал.
Воздушный бой, как и следовало ожидать, закончился тем, что Волкогонова сбили, майор угомонился и смолк. Воспользовавшись паузой, я щелкнул каблуками, приложил руку к виску.
— Товарищ майор, разрешите к вам обратиться!
Майор поднял бровь.
— Ко мне? Разрешаю.
— Прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы!
— В мое распоряжение, для прохождения службы? — удивился майор. — А кто вы, собственно, будете? Санинструктор, фельдшер, медбрат?
— Почему вы думаете, что я медбрат?
Майор развел руками. С минуту мы растерянно глядели друг на друга. На выручку пришел капитан.
— Объясните толком майору, откуда вы взялись, кто вас прислал.
— Меня прислал воздушный стрелок сержант Календа. Он рекомендовал…
Взрыв хохота потряс кабинет.
— Рекомендация такого человека очень много значит, — отхохотавшись, сказал капитан.
— Это очень солидная фигура, — подтвердил старший лейтенант. — Так зачем же Календа направил вас к товарищу майору?
В двух словах я объяснил, кто такой, и сказал, что хотел бы летать воздушным стрелком. Майор, почему-то смутившийся при моем обращении, быстро пришел в себя, к нему вернулась прежняя лихость.
— А с воздушной стрельбой знакомы? — спросил он. — Ах да, ведь вы работали на счетверенных «кольтах». Так вот ответьте, какое надо брать упреждение, если «Фокке-Вульф-190» заходит на вас под ракурсом две четверти?
