Очень хотелось жить (Повесть) - Шатуновский Илья Миронович (первая книга txt) 📗
Словом, после сухого завтрака хорошо уже мечталось об обеде: горячую пищу варили раз в день. Как назло, когда приближалось обеденное время, наш тихоня-поезд набирал скорость, и в ожидании остановки приходилось затягивать пояса потуже. Своим заместителем по продовольственной части я назначил Тохтасынова, самого почитаемого в моем взводе аксакала. Дождавшись наконец остановки, Тохтасынов вместе с Омурзаковым и Эргешевым отправлялся в середину состава, к вагону пищеблока, где в двух походных кухнях варили на весь эшелон.
Терпеливо выстояв очередь у раздаточных дверей, наш продовольственный начальник важно, с сознанием высокой ответственности, возвращался назад. За ним, отступив на полшага, точно ассистенты при знаменосце, следовали его помощники, неся в руках бачки с горячей пищей, сахар и сухари. Поднявшись в наш вагон, Тохтасын-ака приступал к отправлению своих почетных обязанностей. Любо-дорого было на него смотреть в такие минуты. Он брал в руки половник и начинал раскладывать еду на сорок шесть порций. Работал он сосредоточенно, с чувством, с толком, с остановками на размышления, требуя при этом неукоснительного порядка и спокойствия. Тех же, кто, потеряв терпение, пытался просунуть свои котелки поближе к раздаточному бачку, Тохтасын-ака ставил на место, казалось бы, простым, но весьма убедительным приемом. Он неторопливо вынимал из бачка свой разводящий инструмент, облизывал его со всех сторон и вдруг резким, решительным движением наносил навязчивому едоку удар прямо в лоб. Нарушитель порядка, с большим опозданием осознавший свою ошибку, поспешно убирал котелок.
Пресеча попытку неповиновения, Тохтасын-ака невозмутимо продолжал свое дело. Он принимался делить сухари. Попеременно брал кучки в обе руки, двигал плечами вверх, вниз, определяя вес, каким-то чутьем угадывал, где больше, где меньше.
А казахстанские просторы, казалось, никак не хотели выпускать нас из своих потных объятий. И даже когда колеса состава отстучали по мосту у Саратова, пустыня еще долго дышала нам вслед иссушающим жаром своих легких.
До фронта было еще далеко. В Ельце состав загнали в тупик, объявили, что приехали. Пошли разговоры, что командир БАО пытается связаться с высоким авиационным начальством, которое должно определить нам аэродром обслуживания. Аэродрома пока не дали, а показали на карте какой-то лесок, где нам надлежит находиться до особого распоряжения. Разгружались на станции всю ночь, что-то передавали какой-то комендатуре. Полдня ждали, а потом двинулись из Ельца по пыльной дороге, вьющейся между жиденьких лесочков, и все гадали, который из них наш. Сухая, потрескавшаяся земля жаждала влаги, молоденькие березки тянули вверх печальные ветки, словно прося милости у того, кто волен ниспослать дождь.
На закате добрались до места, землянок копать не стали: зачем они, если завтра отсюда уйдем? Наломали зеленых веток, укрылись шинелями. Я выставил часовых.
Утром над нами появились бомбардировщики. Я не видел желтокрылых «юнкерсов» больше года и ничуть по ним не соскучился. Все очень резво разбежались, будто тренировались прятаться от бомбежки не один раз. Перепуганный насмерть Чекурский крикнул:
— Вы же говорили, товарищ сержант, что на фронте не будем! А вот бомбят!
Ответить я не успел. Он проворно сунул голову под вещмешок, отгородившись таким путем от внешней опасности.
По старой воронежской привычке я лежал на спине и глядел в небо. Зажмурившему глаза или уткнувшемуся носом в землю кажется, что бомбы летят прямо в него, он психует всю бомбежку. Смотрящий же вверх оценивает реальную обстановку. Я видел, что опасности сейчас нет: хотя «юнкерсы» разворачивались над нами, но бомбили что-то впереди. Частые взрывы сливались в один свистящий, раскатистый грохот. Удушливый запах гари вползал под кроны деревьев — неподалеку полыхал пожар.
Но вот донесся последний одинокий взрыв, самолеты улетели. Я сбил вещевой мешок с головы Чекурского, крикнул ему в ухо:
— Ау, ефрейтор, подъем! Бомбежка кончилась!
Не открывая глаз, Чекурский ощупывал себя растопыренными пальцами, пытаясь убедиться, помер он или еще жив. Со всех сторон стали появляться люди. Перепуганные, но довольные. Как-никак пережили первую бомбежку. Сами себе они казались чуть ли не героями. Позже всех возник старшина Зеленый, где-то уж очень плотно прятался.
— Ну и вояки! — усмехнулся он, имея в виду не наших, оказывается, тыловиков, а немецких летчиков. — Бросали, бросали, а в нас не попали. Все мимо и мимо…
— Куда целились, туда и попали, — сказал я. — Смотрите, что натворили.
Соседний лесок полыхал ярким оранжевым пламенем, оттуда доносились глухие взрывы. Из бушующего огня стали выползать тридцатьчетверки. Стервятники вовсе не хотели убить старшину Зеленого или ефрейтора Чекурского. Они накрыли в том леске танковую колонну.
После завтрака батальон тронулся в путь. А мне с шестью бойцами велели охранять оставшееся имущество, которое лежало на станции. Мы вернулись в Елец, где я выставил круглосуточный караул длиною, как оказалось, в пятнадцать суток.
Только через полмесяца за нами прикатил на трехтонке старшина Зеленый, сказал, что БАО уже обслуживает боевой авиаполк. То, что осталось из имущества, сдали транспортной комендатуре, и старенький ЗИС потащил нас по накатанной грунтовой дороге.
Отогнанная на запад война повсюду оставила зияющие шрамы. На полях чернела побитая техника, во все стороны уползали изъеденные дождями и ветрами окопы, вдоль дорог валялись опрокинутые противотанковые надолбы, оборванные клочья колючей проволоки. Проезжали мимо спаленных деревень, их вид был печален и страшен. На пепелищах, как памятники загубленной жизни, торчали закопченные русские печи. Потом из зияющих провалов зданий, из пустых оконных глазниц совершенно разрушенного города Ливны медленно выползли тревожные сумерки.
Пора было подумать о ночлеге. За Ливнами старшина Зеленый увидел чудом уцелевший стог сена. Съехав с дороги, неожиданно обнаружили, что стог обитаем. Вокруг покрытых охапками сена дальнобойных орудий сидели и лежали артиллеристы. Решили дальше комфорта не искать, расположились прямо в кузове ЗИСа. Но спали плохо. С наступлением темноты на дороге, откуда ни возьмись, появились танки, зацокали копыта лошадей, послышались приглушенные команды стрелковых командиров. Армия шла к фронту.
Я вспомнил наш многодневный переход к Воронежу, измотанную вконец минометную роту, падающих от усталости ребят, палящее солнце, сбитые ноги, отставшие кухни… И подумал: хотел бы я снова быть среди тех, кто шагает мимо меня по дороге, начав отсюда, от Ливен, от Ельца, такой же страшный марш на фронт?..
На следующий день мы добрались до аэродрома. На самолетной стоянке первым делом встретил Чекурского, который сообщил, что меня очень ждет начальник штаба лейтенант Сомов.
Штабная землянка находилась, по лесным масштабам, совсем рядом: через четыре сосны и три березы. Лейтенант сидел за грубо обструганным столом и писал. Я бодро шагнул вниз с земляных ступенек и ударился головой о низкий потолок.
— Что стучишь? Ко мне можно и без стука, — пошутил лейтенант, но, заметив, что я потираю темя, участливо спросил: — Больно? К шишке надо прикладывать пятак, этому меня еще мама учила. Только где теперь, по военному времени, взять пятак? В моем кармане самая маленькая бумажка — тридцатка, а пятаков вовсе нету. Но тридцатка по материалу, а пожалуй, и по стоимости прежнего пятака не заменит. Возьми-ка со стола гильзу, прижми шляпкой к шишке.
— Ничего, уже прошло, — сказал я, смущаясь своей неловкости. — Вы меня искали?
— Искал. Как я тебе обещал, к нам пришли зенитные пулеметы. Счетверенные американские «кольты». Но пока есть для тебя более срочное дело. Опять в дорогу. На сборы два часа. Но как давно подмечено, солдату собраться, только подпоясаться. Ты о ложных аэродромах слыхал?
— Да, слыхал.
— Так вот, назначаешься комендантом ложного аэродрома, или, бери выше, начальником гарнизона. Правда, гарнизон будет невелик — ты да два бойца, на твой выбор. На площадке многое уже сделано, остальное доделаешь сам. Задача — создавать видимость действующего аэродрома. Светомаскировку не соблюдать. Патронов не жалеть. Ракет — тоже. Если аэродром подвергнется налету, ждет тебя медаль «За боевые заслуги». Это я тебе обещаю. Сам напишу представление. Задание ясно? Действуй!..
