Лёшка - Голышкин Василий Семенович (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗

Мы отпустили такси и вошли в подъезд.

Я удивился подъезду и лифту. Странные знакомые. Зеленый, под цвет молодой смородины, подъезд. Зашитое черной фанерой окно в двери. Коричневый шкаф лифта с традиционной формулой:

Все это я уже видел, и не раз. Где? В Москве, в родном доме, на проспекте Мира.

Когда мы позвонили, я уже знал, что увижу за дверью: тот же коридор, те же обои, комнаты, кухню, и был приятно удивлен, увидев то же и не то же. Коридор был таким же, как у нас, но в отличие от нашего его не загромождали вещи и весь он снизу доверху был увешан картинами. В комнатах, таких же, как у нас, было куда просторней, чем в наших. И походили они скорее не на жилье, а на милые художественные галереи, увешанные картинами и уставленные скульптурами.

Впустила нас девушка, моя ровесница, пасмурная, как ночь перед дождем, и рыжая, как луна, потупилась, теребя фартук. На кухне что-то шипело, фырчало, булькало, и я догадался, моя ровесница только что от плиты.

— Я не знала, что ты здесь, — вполголоса сказала Галина Андреевна, лаская девушку взглядом.

— Он не хотел… Я сама влезла, — также вполголоса сказала девушка. — Выспросила адрес и влезла…

— Знакомьтесь, — сказала Галина Андреевна.

— Наталья, — сказала девушка.

— Алексей, — представился я.

В маленькой комнате скрипнула дверь. Женщины настороженно переглянулись и притихли. Я догадался, в доме больной. И очень удивился, когда больной совершенно здоровым голосом позвал:

— Наташа!.. Галя!..

— Проснулся! — ахнула Наташа.

— Пойдем! — сказала Галина Андреевна и потянула нас за руки.

Мы вошли и обступили тахту, на которой лежал больной. «Иван Иваныч!» Я не подал вида, что узнал в лежащем хлебного лектора. А он меня наверняка не мог сохранить в памяти. Сколько лет прошло, как он выступал у нас в восьмом «Б»!

— Знакомься, Леша, мой муж, — сказала Галина Андреевна.

Какая-то непонятная сила, магнит какой-то поднял больного с постели, он сел, подмяв под себя подушки, и, как астроном, открывший звезду, уставился на Галину Андреевну.

— Галя, это правда? — Странно, спросив, смотрел почему-то не на Галину Андреевну, а на Наташу. — Ты решилась?

— Правда, папа, правда! — сказала Наташа. Губы у нее дрогнули, ресницы затрепетали, как крылья у бабочки, и она, обняв отца, утопила лицо у него на груди.

И тут вдруг меня осенило. «Рыжая…» «Старику на шею…» «Дом номер…» «Квартира номер…» Память высекала и высекала подробности, и я почти не сомневался, что сейчас узнаю самое главное.

Волнение улеглось, и больной протянул мне руку:

— Иванов… Иван Иванович… Директор Ведовского хлебного завода…

«Наш Иван-чай». Рука у меня дрогнула, и он почувствовал это.

— Алексей Братишка, секретарь комитета комсомола вашего завода, — сказал я и почувствовал, как у него тоже дрогнула рука.

Он нашел глазами Галину Андреевну и, кивнув на меня, спросил:

— Без сюрпризов нам, кажется, не прожить, а? — И ко мне, кивнув на Галину Андреевну: — Она про тебя много рассказывала, кроме одного, что тебя ко мне назначили.

Но Галина Андреевна не слушала его. Она во все глаза смотрела на меня, и глаза ее удивлялись.

— Ты уже секретарь комитета комсомола?

— Уже, — покорно вздохнул я.

В дверь позвонили. Галина Андреевна вышла и вскоре вернулась. На молчаливый вопрос Ивана Ивановича, кто там, — он спросил одними глазами — ответила:

— Так, дверью ошиблись. — И при этом длинно и многозначительно посмотрела на меня.

Я понял это как приглашение к прощанию и засобирался восвояси. Но семейство и слышать ничего не хотело. Побывать в гостях у директора хлебного завода и уйти не солоно хлебавши? «Где это видано, где это слыхано…»

Я остался и, когда пил чай, все поглядывал на Галину Андреевну. «Что означал тот ее длинный взгляд?»

Мы вышли вместе, я и Галина Андреевна. Я — домой, она — провожать меня. Пошли сквериком.

— Посидим, — сказала Галина Андреевна, и мы сели на скамеечку, возле которой, как на часах, стояли липки-подростки.

Шла ночь, глазастая от электрических огней Ямской улицы, от лун-шаров над сквериком, от звезд, висевших еще выше. Где-то, мурлыча, как сытый кот, погромыхивал гром, и безнадзорные зарницы, шаля с огнем, жгли спички. Свежо и вкусно пахло озоном. Я сидел, впитывал озон и вместе с ним то, что рассказывала мне бывшая наставница.

…Галина Андреевна росла в детском доме. Всю войну росла. А когда война окончилась, Иван Иванович, вернувшись с фронта, взял ее к себе. И она росла у его мамы, Надежды Дмитриевны. Потом мама умерла, Иван Иванович женился и жена Ивана Ивановича, Ольга Сергеевна, спровадила Галю снова в детский дом. Иван Иванович любил Ольгу Сергеевну и все ей прощал, хотя прощать не следовало: Ольга Сергеевна, родив Наташку, бросила дочь на мужа, а сама с Москонцертом — она была хористкой — уехала на гастроли. И потом так часто уезжала, что Наташка, когда научилась говорить, звала ее не мамой, а тетей. «Папа, папа, тетя приехала!» — кричала она, увидев Ольгу Сергеевну.

Растить Наташку помогала Галя. Как только Ольга Сергеевна уезжала, она брала «отпуск» в детском доме и переселялась к Ивану Ивановичу. Из-за жены Ивана Ивановича жалели, друзья советовали развестись. Но Иван Иванович не поддавался на уговоры. «Для кого любовь счастье, — говорил он, — а для кого заговоренная цепь. Захочешь уйти — не пустит». И топтался возле своей любви, как пес возле будки. Сторожил то, что ему давно не принадлежало.

Ольга Сергеевна сама ушла от него, забрав с собою дочь. Они разменяли квартиру, и Иван Иванович уехал из Москвы в Ведовск. Он работал в хлебной промышленности, и его перевели в Ведовск директором. Наташа, уже взрослая, хотела поехать с отцом, но Ольга Сергеевна не пустила. Пригрозила покончить с собой, если дочь уедет. Угрозе поверили.

Отец и дочь часто встречались. Но только в Москве. В Ведовске дочь не была и даже не знала адреса Ивана Ивановича. Отец боялся: узнает, приедет и не уедет. Так и случилось. Она приехала в Ведовск, нашла Ивана Ивановича и осталась с ним…

…Первые дни жили в страхе. Потом, набравшись храбрости, позвонили в Москву. Трубка рокочущим басом спросила, кого нужно.

— Ольгу Сергеевну, — сказала Наташа.

— Ольга Сергеевна на радио, — ответил бас, — а за Ольгу Сергеевну я…

Наташа извинилась за назойливость и поинтересовалась, кто за Ольгу Сергеевну.

— Ее муж! — игриво расшаркалась трубка.

Шли дни и месяцы. Галина Андреевна продолжала бывать в семье Ивана Ивановича, и однажды глава семьи сделал ей предложение, попросил стать его женой. Но Галина Андреевна отказала. Ей казалось, что Иван Иванович все еще любит Ольгу Сергеевну и будет страдать и мучиться оттого, что не сможет любить новую жену так, как любил старую. Что касается самой Галины Андреевны, то она давным-давно любила Ивана Ивановича и поэтому не выходила замуж.

Вдруг Иван Иванович заболел. С ним случился инсульт, и его положили в больницу. Наташа позвонила Ольге Сергеевне, но та лишь посочувствовала, сказав, что приехать не может.

Галина Андреевна каждую неделю навещала Ивана Ивановича и, однажды, чтобы приободрить больного, поднять его дух, сказала, что если тот обещает ей как можно скорей поправиться, то и она не останется в долгу. Подумает, подумает и станет его женой.

Иван Иванович быстро пошел на поправку, и вот он уже дома. Еще день-другой и к работе приступит. Она, Галина Андреевна, тоже сдержала свое слово, чему я был свидетелем: согласилась стать женой Ивана Ивановича. Рада ли она? Как никогда в жизни. Но радость радостью, а вместе с Иваном Ивановичем в ее жизнь вошли и заботы Ивана Ивановича. Главная забота — план. Лето едоков прибавило. Москвичи, отдыхающие, на прокорм стали… А он, Иван Иванович, не Христос, между прочим, чтобы одним своим хлебом всех пришельцев прокормить. Пока работал — отбивался. План по заводу брал, как костюм по росту. А заболел — план, как температура, подскочил! Не знаю кто, а нашелся на заводе Христос. Обещал одним своим хлебом всех накормить. Расчет у новоявленного Христа простой: кашу заварить. Заварить и посмотреть, как директор эту кашу расхлебывать будет. Не расхлебает — снимут. А Христа на его место поставят…